Прекрасная Франция - Савицкий Станислав - Страница 23

| 76 | Руссо воспитал несколько поколений мечтательных ездоков на остров Любви

Прогулки по Пикардии достались нам в наследство от Руссо.

Одним из самых интересных рассказчиков о поездках в эти края был Нерваль, проведший детство в Шантийи. В «Прогулках и воспоминаниях» он пишет о том, как вернулся в родные места, причем приехал на поезде, который совсем недавно пустили между Парижем и Шантийи. Это было самое начало строительства железных дорог в Европе. Поезда были в новинку. Кто-то даже их побаивался. Шутка ли сказать – состав мчался на бешеной скорости двадцать километров в час! Большинство современников Нерваля испытало сильное потрясение от первой поездки на колесном громозеке. Этот шок запомнился Карлу Марксу, воспевшему революцию как локомотив истории, Нестору Кукольнику, написавшему «Попутную песню» о поездке с Царскосельского вокзала в Царское Село, Уильяму Тёрнеру, живописавшему поезд в клубах пара посреди долины. Шок быстро прошел, к новому транспорту привыкли. И вскоре Достоевский и Лев Толстой полюбили одну из ключевых сцен романа разыгрывать в купе, а то и начинать рассказ с железнодорожного путешествия.

Нерваля вдохновляли поездки на поезде. Ко всему прочему, в Шантийи он поехал по делам – найти жилье, так как снимать квартиру в Париже ему стало не по карману. Путешествие удалось во всех отношениях. Даже очерк о нем Нерваль пристроил в журнал и получил за него гонорар. В Шантийи он был рад всему. Город оставался прежним. Замок коннетабля де Монморенси, которым впоследствии владел граф Конде, величественно возвышался над строго вычерченным садом Ле Нотра, к которому спускался пологий пандус. В английском парке по тенистым аллеям прогуливались праздные посетители, разглядывая китайские павильоны и скульптуры. На острове Любви был построен новый павильон с приземистым куполом. В замке была чудесная коллекция живописи, она и сегодня выставляется, как прежде, по-домашнему, плотной шпалерной развеской.

Но все-таки это было меланхолическое путешествие, слышна в рассказе Нерваля грустная нотка. В соседнем Эрменонвиле теперь царило запустение. Долгие годы владения маркиза де Жирардена были местом паломничества. Круглый год сюда приезжали посмотреть на средневековый замок, восстановленный после войны за раздел Польши, и знаменитый пейзажный парк. На юг от замка ландшафт повторял композиции картин Клода Лоррена, северная часть была сделана по образцу пейзажей Рейсдаля. В отдалении, на холме, был возведен Храм современной философии – искусственная руина, воспроизводящая часть круглого храма Сан-Пьетро-ин-Монторио в Риме. В XVIII веке подражание античным и средневековым развалинам было в моде. Во многих парках создавали такие архитектурные аллегории почитания древности, в том числе и под Петербургом. Екатерина II распорядилась возвести в Царском Селе башню-руину. В Павловске часть колоннады Аполлона разрушил оползень, но ее не стали восстанавливать. Раз природа так распорядилась, решили, что быть колоннаде естественной руиной.

| 77 | План Храма современной философии в Эрменонвиле

Храм современной философии в Эрменонвиле был посвящен идеалам Просвещения. Каждая колонна была названа в честь современного мыслителя /ил. 77, 78; публ. по: Klein V. Der «Temple de la Philosophie Moderne» in Ermenonville. Frankfurt am Main, 1996/. Дань почтения отдали Декарту, Вольтеру, Монтескье и даже Уильяму Пенну, которого историки больше знают как авантюриста, так ловко собиравшего плоды просвещения в Америке, что в честь него был назван штат Пенсильвания. Маркизу де Жирардену Пенн казался образцовым гуманистом. Одна из колонн носила имя Руссо. Он провел тут последние годы жизни, гостя в имении де Жирардена. Здесь писались «Прогулки одинокого мечтателя». Здесь, на Тополином острове, Руссо был похоронен в саркофаге, сделанном по рисунку маркиза /ил. 79; публ. по: Klein V. Der «Temple de la Philosophie Moderne» in Ermenonville. Frankfurt am Main, 1996/. Руссо прославил Эрменонвиль. Поклониться его праху приезжало большинство путешественников, совершавших Гран-тур. Гран-тур был обязательной частью образования интеллектуалов той эпохи. Посетить самые известные города, парки и достопримечательности должны были все, кто считал себя просвещенным человеком. Свадебное путешествие великого князя Павла Петровича и Марии Федоровны, в которое они отправились под именами графа и графини Северных, было таким Гран-туром. Многие впечатления от увиденного в той поездке отразились в ансамблях Павловска и Гатчины. В Гатчине, например, сохранился остров Любви, созданный по образцу острова в Шантийи.

| 78 | «Ньютон. Lucem». Колонна Храма современной философии в Эрменонвиле

| 79 | Гробница Ж.-Ж. Руссо на Тополином острове в Эрменонвиле. Рисунок маркиза де Жирардена

| 80 | Ж.-Ж. Руссо за собиранием гербария в Эрменонвиле

В Эрменонвиль приезжали даже после того, как останки Руссо были перезахоронены в Пантеоне по распоряжению Наполеона I. Все изменила эпоха железных дорог. В Шантийи была проведена ветка, а в Эрменонвиль поезд так и не пустили. И за считанные годы об Эрменонвиле забыли. Когда Нерваль вернулся в места, знакомые с детства, он нашел здесь жизнь тихую, укромную, провинциальную, в которой ничто не напоминало о том, что поблизости находится европейская столица. С тех пор Эрменонвиль пребывает в запустении. И этот меланхолический вид ему очень идет. Он разделил судьбу Руссо – судьбу постороннего. И те, кто ищет во Франции не только феерию столичных бульваров и роскошь парадных дворцов, могут и сегодня добраться сюда на машине или на перекладных, чтобы побеседовать в воображении с одним из местных иностранцев /ил. 80/.

Реймс – Метц – Нанси

В солнечный майский день на лужайке возле церкви Святого Реми сама природа призывает тебя распить с приятельницей бутылку брюта. Пробка улетает в счастливое небо Шампани, как раз поспела сочная душистая клубника, которую уже продают в соломенных туесах, – эта земля стала нашей, но мы отдадим ее любому, кто поднимет тост за весну «без конца и без края».

Подъезжая к Реймсу, мы долго пересекаем поля виноградников. Железнодорожный вокзал окружен складами, заставленными ящиками с шампанским. Тут радует глаз всё – от замысловатых названий на этикетках до глухо хлопнувшей пробки, усмиренной по-хозяйски в руке. И вот уже искрится в бокале шипучее вино. Оно заставляет всех улыбаться, предвкушая праздник, это реймское, сухое, с кислинкой шампанское. И от него на душе легко-легко.

В этих беспечных шампанско-клубничных краях мир галлов соседствует с германским миром. Соседство это очень давнее и еще не так давно вовсе не мирное. О том, как все налаживалось, помнят живущие в этих краях старики. Граница с Германией от самого Реймса довольно далеко, но в этом древнем городе не забыли о том, что собор, в котором короновали французских королей, был разбомблен немцами в Первую мировую. Это была катастрофа в одном ряду с применением химического оружия и новейшей военной техники. О попрании святынь говорила вся Европа. Даже русские поэты-символисты писали об этой трагедии, ужасавшей тем, что за варварством стоял идеологический расчет.

Реймс находится недалеко от мест, где шли ожесточенные бои. Верден, река Марн, юго-запад Бельгии превратились в чудовищные бойни. До сих пор там, где шли сражения, находят ржавые каски, винтовки и истлевшую амуницию. Под Верденом есть знаменитый мемориал в честь победы в войне. Во Франции, как ни в какой другой стране, много памятников Первой мировой. Эту победу ждали как реванша те, кто помнил о 1871-м, те, кому в эльзасских школах приходилось учиться по немецкой программе, а также бельфорский лев, устоявший под прусской осадой. Макс Эрнст и сюрреалисты – бельфорский лев был им товарищ /ил. 81/.