Солнечные искры - Джейн Анна - Страница 27

– С кем, с кем, а с ней бы я точно не хотел встречаться, – вдруг отозвался Дима.

– Да? С чего вдруг? – тут же заинтересовалась я.

– Она мне не нравится, – категорически заявил одногруппник, словно что-то вспомнив. – Лучше с такой, как ты, уткой, встречаться, чем с ней. А с ней еще и опасно.

– А у тебя хороший вкус, Чащин, – покровительственно хлопнула я его по плечу, пропустив мимо ушей обидную «утку». – Князева – Тролль.

– Это уж точно, всех хорошо разводит, – неожиданно выдал Дмитрий, улыбнувшись как-то насмешливо-зловеще.

– Что ты имеешь в виду? – похолодела я. Вдруг он догадался, что мне нравится Никита, а Ольга с ним встречается? Нет, реально, у меня на этом пунктик.

– В универе она милая, вежливая и даже неприступная, – нехотя ответил парень. – Как принцесса, что ли. Но на самом деле немного другая. Видели мы ее с парнями как-то на одной вечеринке в клубе…

– Ты разве ходишь по клубам? – захихикала я. – Ты же фейсконтроль не пройдешь.

– Бурундукова, ты действительно утка, – вздохнул Дима. – И сама ты никуда не ходишь. А мы пошли туда с ребятами, потому что Жека Истенко решил справить там свой день рождения.

Женя Истенко был нашим горячо любимым одногруппником.

– Вот в тот раз мы и встретили Князеву там. Прифигели. Такая раскрепощенная девчонка без комплексов! Минимум одежды, максимум косметики, но танцевала роскошно.

Я выразительно хмыкнула. А ведь я подозревала, что она непростая девушка, эта Гоблинша! Прикидывается, значит, пай-девочкой?

– А это точно она была?

– Еще бы, точно, – ничуть не сомневался в собственной правоте Чащин. – Мы все ее узнали. Не без труда, правда. Короткое платье, яркая штукатурка – косметика эта ваша, шпильки, коктейльчик в руках.

– Коктейльчик? Да она же шампанское с трудом допивает, когда вы его на нам на Восьмое марта притаскиваете!

– Точно, Бурундукова, точно. И со взрослыми мужиками она заигрывала будь здоров, – припомнил мой спутник.

Он замолчал, покачав головой.

– Ух ты, – еще больше обрадовалась я.

Орел готовился клюнуть кое-кого в зеленую макушку, торчащую из-под моста.

– Какая двуличная! А когда это было, недавно?

– Почему недавно? Еще в середине второго курса. А тебе-то что? В нашу Князеву влюбилась?

– Совсем? – спросила я, нехорошо посмотрев на Димку. – Твои подколы уже давно антисмешны.

– А, точно, у тебя есть Смерчинский, – почесал затылок Димка, словно бы припоминая. Лыбиться он не переставал.

– А у тебя женщина-стена и неизвестная мне леди, – отвечала я. – Ты, наверное, мечешься, не знаешь, кого выбрать?

– Лучше выбирать самому, чем быть выбранным каким-нибудь отстоем, – притворно-философским тоном заметил Димка.

– Это точно. Я с таким трудом выбрала из всех своих поклонников Смерчинского… то есть Денисочку, – притворно вздохнула я. – Эх, мой любименький!

Чащин сделал вид, что его тошнит.

Мы вместе дошли до остановки, препираясь, как обычно. Иногда на меня кто-нибудь смотрел и начинал шушукаться, но я старалась не обращать внимания на такие пустяки. А вот Чащин обращал и тут же начинал кривляться и вспоминать мое «особое положение», явно намекая на протекцию все по тому же английскому.

– И не забудь про пиццу! – прежде чем скрыться в автобусе, крикнул мне Дима. – Ты мне пообещала. Так что в воскресенье будь готова угощать меня, прекрасного!

– Да без проблем, – согласилась я. – Мария всегда держит свое слово!

Чащин уехал, а я еще пару минут стояла на остановке, а потом приехал и мой автобус. С боем заняв укромное местечко в самом его начале, я заснула уже через несколько мгновений, прижав лоб к теплому стеклу окна, а проснулась ровно за одну остановку до собственного дома.

В квартире, где пока никого из родственников не было, я пообедала перед компьютером, устроив столовую в собственной комнате, посмотрела хорошую комедию, потискала Ириску. Потом нашла несчастный телефон, на который целые сутки безуспешно звонили самые разные личности, – ответила на сообщения Маринке и Лиде, изнывающих от любопытства (с ними я не встретилась, поскольку они учились в другой группе, и их занятия проходили с утра), пообщалась с народом в Интернете, забыв про то, что мне вообще-то нужно бы приготовиться к завтрашним парам. Да, я пробовала связаться со Смерчем, но сегодня это у меня не получилось – Ветерок куда-то пропал, а усиленно искать этого негодяя, бросившего меня в гостинице, не хотелось. Зато подружки и некоторые одногруппницы просто атаковали вопросами. Я даже телефоны выключила: и домашний, и мобильный. И завалилась спать.

Через пару часов, когда домой вернулась мама, я получила огромный по размахам втык за то, что не оповещала ее о своих ночных перемещениях по «музею», не звонила и вообще решила ей «перепортить последние нервы». Ох, ну и знатно же она орала на меня, грозя всевозможными карами. Пришедшие на удивление рано папа и Федька на меня не кричали, принимая минимальное участие в воспитательном процессе, только брат под конец невзначай заявил:

– Какая-то мутная история с твоей Музейной ночью. Мам, она по ходу вообще непонятно где шлялась. Думаю, было бы неплохо кое-кого наказать.

Я, проклиная его прозорливость, тут же принялась рассказывать, как мне понравилось в музее, и даже попробовала рассказать брату о замечательной картине «Сероко». Он покрутил около виска и сказал:

– Ты совсем? Какое Сероко?

– Я же объясняю, картина Радова…

– Слушай, я не мама. Сейчас просто залезу в Интернет и узнаю, что конкретно было на этой Музейной ночи, а чего там не было, – с усмешкой пригрозил старший брат, когда мама вышла из кухни, где проходила моя экзекуция.

– Если принюхаться, у тебя волосы пахнут сигаретным дымом. Футболка, что валяется в твоей комнате, измята, как будто бы в ней спала. Никаких фото, листовок, проспектов и прочей ерунды, что получают на выставках, у тебя нет. Даже билетика нет – я в этом уверен, – продолжал с чувством собственного достоинства Федор.

– Э-э-э… Это…

– Ладно, расскажи мне, где и с кем шарилась, а я, так и быть, не сообщу маме, – проявил небывалое добродушие он.

Скрипя от злости зубами, я сказала Федьке, что ходила с девчонками в клуб, боялась, что мама не отпустит, поэтому наврала.

– А я думал, ты со своим мотоциклистом, – разочарованно протянул старший брат.

– Хорошо, с мотоциклистом тоже! – не стала спорить я.

– Отлично! Теперь ты у меня в долговом рабстве, Машка, – обрадовался этот кабан. – На всю неделю. Нет, даже на две.

Я шумно сглотнула. Началась любимая Федькина игра. Издевательство над беззащитной младшей сестренкой.

– Теперь я для тебя – царь и бо…

Его прервал звонок в дверь. Мама из своей комнаты крикнула, чтобы Федька открыл, а он, повелительно махнув мне кистью, принялся за новый бутерброд.

Я злобно, как дракон, попавший в сеть, вздохнула и поплелась к двери. Вообще-то, наверное, я действительно стала перетягивать у Смерчинского его драгоценную удачу, о которой он столько трепался. Ведь мне повезло, что дверь открыла именно я. Потому что за порогом торчала хорошо знакомая длинная и тонкая фигура полунорвежского дружка Смерча.

В этот раз на нем не было никакого красного шарфа, а вот черно-белые кеды остались неизменными. Сегодня блондинчик мог еще похвастаться узкими темно-синими брюками в светлую широкую клетку, а также ярко-синей кепкой.

Резко открыв дверь и чуть не стукнув парня по носу, я удивленно спросила:

– Что случилось?

Он, встряхнув длинными, до плеч, волосами цвета пшеницы, серьезно на меня посмотрел и выдал почти точным голосом Дэна:

– Я подумал, твои родители могут попросить предоставить доказательства того, что ты была в музее, поэтому попросил позаботиться об этом друзей.

Потом личная голосовая открытка Смерчинского откашлялся и быстро перешел на собственный голос:

– Короче, Мария-Бурундук, вот, держи. От Дэнни.

И протянул мне широкий светло-серый конверт, в котором я тут же обнаружила то, о чем пару минут назад говорил брат: использованный билет на Музейную ночь, несколько проспектов с нее же и программу вечера.