Вера в сказке про любовь (СИ) - Чепенко Евгения - Страница 7

Подергав напоследок рукав бесформенного свитера и поколупав заусенец, я вышла из лифта и принялась отсчитывать квартиры. План дома предусмотрительно изучила на сайте застройщика — еще один повод обвинить меня в преследовании. Встать перед стальной неприступной дверью я постаралась так, чтоб не попасть в поле зрения хозяйского глазка. И вот он… Момент истины…

Я глубоко вздохнула, на всякий случай зажмурилась и позвонила.

С минуту за дверью стояла тишина, затем она открылась и меня, грешную, ослепил божественный лик аполлоноподобного.

— Привет, — рассеянно пробормотал он, явно недоумевая столь неожиданному визиту.

— Ты же программист? — начала я свою презентацию. Глупая была. Это много позже я узнала, что разговор с человеком профессия, которого так или иначе связана с железом и ПО, никогда ни при каких обстоятельствах не стоит начинать с вопроса: «ты же программист?» Пока же я была мила, наивна и пребывала в блаженной неизвестности. А вот Хуан сразу подобрался и явно занервничал.

— Утюг чинить не умею, — судя по интонациям его нервозность молниеносно переросла в раздражение.

— А я им не пользуюсь.

В свое оправдание поясню: в вопросах быта лучшее средство защиты — правда, бессмысленная и беспощадная.

— Телевизоры настраивать не умею.

— И не надо, — вновь вернула я раздражение в стадию нервозности. Еще разочек выдохнула и как можно искреннее попросила. — А помоги, пожалуйста. Альбертович утверждал, что ты хороший.

— Альбертович, — на таком самоназвании отца Хуан едва заметно улыбнулся, — тоже вполне может помочь.

— Он угрожал мне каким-то питоном* [Python — высокоуровневый язык программирования] и открещивался от, цитирую, «глупо-тьюба» в твою пользу.

— А-а, — понимающе кивнул Свет. — Выложили тебя с твоим пофигизмом.

— Уже в новостях было? Или это ты?

— Тебе не помощь моя нужна, а уточнения, я это или нет.

Что ж, относительно его ума я намек от жизни уловила. Он умен.

— Не я, — покачал головой в ответ на мое молчание Хуан и попытался закрыть дверь.

— Стой! — я протиснула руки и колено в щель между дверью и косяком. — А помочь?

— Найми студента. Все сделает.

— Пожалуйста, — было стыдно вот просто так уйти, оставив за ним последнее слово. Он меня раскусил и выставил, а я его при этом ни на что не уломала даже? Как-то это не честно.

— Ладно. Сделаю, — он предупредительно прижал мое колено и руки дверью. Мол, пора, барышня, и честь знать.

— А мне сказать ничего не надо? Показать там?

— Не надо, — на этот раз он потянул за ручку чуть сильнее. Я сдалась и осталась в коридоре наедине со своими новыми эмоциями относительно сложившейся жизненной ситуации. И признаться, они радовали меня еще меньше, чем предыдущие.

С другой стороны на его месте я б и вовсе выставила меня беспринципную вон из квартиры, даже не пообещав помочь. И с чего бы ему мне вообще помогать? Вежливости к нему я не проявила ни разу, разве что сейчас, когда мне что-то понадобилось. Приязни я у него тоже явно не вызываю. Тогда в чем истинная причина? В предполагаемых родственных узах?

Я задумчиво уставилась на стену.

Нет. Счастье родителей тут точно не при чем. Мы люди взрослые, к сантиментам давно не склонные. Иначе говоря, случившееся как-то не укладывалось в мое мировоззрение. Подвох, наверняка, есть, и я его еще найду или напорюсь на него. Скорее всего, именно напорюсь. По крайней мере, это уложится в рамки привычного. Бескорыстность — удел юных милых дам, пашущих на фонды сохранения детей Африки.

С этой успокаивающей мыслью я покинула чистенькую, хорошо пахнущую, просторную парадную «Пандоры», а, придя домой, обнаружила Хуана за возведением непреодолимой стены между моим зюком и причиной его покупки. Мальчик наконец-то дорос до штор.

Летними вечерами этот город неповторим. Повидавшие не первое столетие особняки сверкают современными аляповатыми витринами и ютят на своем фоне автобусные остановки со спящими бомжами и холеными барышнями, в руках которых скорее всего заприметится сумочка «CD» или «YSL». Паршиво говорящие по-русски уличные работники снуют меж жителей и гостей, собирая бесконечный поток мусора, летящий на мостовые. Непрерывно фотографирующие китайцы, сбившись в стайки и пугливо озираясь, послушно семенят за своими гидами в музеи или китайские ресторанчики. Пестро одетые, не слишком отличимые на вид от русских, итальянцы выдают свое происхождение шустрым экспрессивным говором. Пожилые нескладные американцы со своими длинными, словно жерди, американками, присыпавшись пудрой седых волос, вытравленных до белизны джинсовок и кипельно белых кроссовок, удивленно и немного растерянно оглядывают все, доступное глазу, будь то прохожий, здание или решетка радиатора, припаркованной у тротуара «волги».

Вот любопытно. Порой обращаю внимание на такой затуманенный взор и ловлю себя на крамольной мысли. Может, шагающий по Невскому медведь-коммунист в ушанке с балалайкой и водкой на перевес напугал бы наших демократичных ковбоев гораздо меньше, нежели спешащие в метро питерцы? Две руки, две ноги, голова — разве так мы выглядывали когда-то из пасти оккупирующего планету врага? Или может, они на все города мира так смотрят? Зато юное поколение совсем не похоже на своих «предков». Тучные, прыщавые, они почавкивая своим покореженным английским бродят по городу, засунув руки в карманы шорт, и ничего не боятся.

Многочисленные бабушки в длинных сарафанах и очаровательных шляпках, прогуливаются по паркам, держа под руку друг друга, и беседуют о чем-то своем. Русскоязычные гости северной столицы устраивают бесконечные забеги по музеям, театрам и публичным местам в диковатой жажде поставить галочку напротив всех пунктов в двух списках: «в Питере я видел» и «это я на фоне». Ведь важно не то, что я вижу или чувствую здесь и сейчас, а важно то, как я, сидя на кухне или стоя в пробке в автобусе, буду показывать знакомым фотки, сопровождая их подслушанными у гидов разрозненными фактами и датами из далекого прошлого.

Впрочем, моя наблюдательность не столь высока, чтобы, гордо задрав нос, считать, будто мое мнение — последняя инстанция. Питер — город крайностей, город странностей, я вижу одну его грань, а мой сосед по трамваю в этот момент видит совсем иную. Одно я знаю точно, здесь проживает пять миллионов человек и больше половины из них — свободной души люди, стремящиеся не просуществовать от работы до отпуска и обратно, а прожить выданное им время, в полной мере ощущая всю гамму положительных эмоций, раскрашивая действительность во все оттенки радуги.

Если ты идешь по улице и видишь, как тоненькая девушка в сопровождении друзей на носочках изящно вышагивает по гранитному парапету край Невы — она не сумасшедшая, она просто студентка балетной академии. Ну, а если парень, одетый словно ниндзя, под аккомпанемент своих товарищей являет восхищенным прохожим чудеса акробатики за аплодисменты — перед нами студент циркового училища. Прохожие в пестрых шляпах и забавных штанах, одетые по последней моде барышни, сине-белые болельщики Зенита, металлические черно-кожаные ребята с мотоциклами на стрелке Васильевского острова — список может выйти чертовски длинным. И это потрясающе.

— За что пьем? — отвлекла меня от мыслей сидящая напротив Карина.

— За мир во всем мире, — обернулась я к подруге, поднося свой бокал к ее.

Палубу немного покачивало на волнах от пронесшихся мимо трех гидроциклов. Управляющие всеми тремя, парни забавлялись, окатывая струями речной воды многочисленных прохожих. На вид забава грубоватая, но только на вид. На поверку народ либо болел, кто из ребят на повороте выше фонтан устроит, либо улыбался негаданному душу в солнечный Питерский день.

— Отстойный тост.

— Предложи лучше.

Карина задумчиво оглядела свою полупустую тарелку, затем заулыбалась.

— Ладно, пойдет. О чем задумалась?

— Последние три минуты — о Питере, последние дни и ночи — о родственнике новоявленном, — честно созналась я, поковыряв вилкой салат.