Вера в сказке про любовь (СИ) - Чепенко Евгения - Страница 48

— Мусор, — кивнул Артём и понес тряпку к контейнеру на краю парковки.

Свет наиграно изобразил негодование:

— Ничего себе! Папа никому не нужен, да?

И смех, и грех. Мне хотелось обнять их обоих, причем одновременно, а перед Светом еще и извиниться. Артёма совсем не трогало, что я вторгаюсь в его владения. Напротив, за столь короткий срок я стала для парня чем-то интересным. Зато Свет, затягивая меня в свою жизнь, сына непроизвольно ревновал, иначе никакой шутки вслух произносить не стал бы.

— Мне нужен, — проговорила я в порыве нежности и тут же смутилась. Фраза получилась из ряда «сначала сказала, потом подумала». Причем смущение мое никак не было связано с неуместностью или глупостью произнесенной реплики. Вовсе нет. Все уместно. Проблема была в моем личном страхе проявить привязанность смело и первой.

Свет внимательно посмотрел мне в глаза. Он не хмурился и не улыбался, только изучал, и еще, кажется, пытался понять для себя что-то. Беззвучный вопрос мне задает, а я смотрю на него и не слышу.

Скажи вслух.

Но вслух он сказал совсем другое:

— Как насчет подержать нам мыло?

— Возражений не имею.

— А из бутылки на руки полить?

— Легко.

— А последить за обедом и вовремя перевернуть?

— С этим сложнее. Хвоста нет. Переворачивать нечем.

— Да? — Свет легко понял мой юмор. Встал на колени и заглянул мне за спину. — Ты смотри, точно нет.

После чего ладонью мне провел там, где этого самого хвоста нет. Я замерла и покраснела.

— Рудольфович! — посторонний бодрый мужской голос положил конец нашей идиллии.

Так ведь не бывает, что в жизни все идет гладко. Останови на улице человека и расспроси о судьбе. У кого дорога ровная? У одних туман и ничерта не видно, у других серпантин, у третьих солнце слепит и асфальта мало. Взрослые, образованные люди, а через плечо до сих пор плюемся, по дереву стучим. Бывают же отрезки пути, по которым ехать восхитительно. Подлиннее такие отрезки хотим. Моя ровная дорога временно покрылась ухабами.

Сидела я рядом с мангалом, обнимала Тёма, кормила его колбасками с хлебом и старалась меньше поглядывать в сторону сослуживцев Света. Их было шестеро. Направлялись они в карьер. Трое мужчин, одна девчонка-подросток, ее мама и знакомая яркая блондинка, та самая «девушка Света». Мила — зато имя ее узнала, уж не знаю, к добру или нет. Время покажет.

Ну, что, мой свет, помогать я тебе здесь не буду. Придется разбираться самому. Только Тема заберу. Не хочу, чтоб посторонние лезли к ребенку. Судя по любопытным взглядам, они малыша видят впервые.

Свет мой был напряжен и хмур. Он что-то стоя обсуждал по работе с мужской половиной группы, пока женщины организовывали обед. Иногда коротко, но искренне смеялся над шутками собеседников. А еще старался заметно прикрыть нас с Тёмом собой.

«Это Вера и Артём». Так нас представили почтенной публике и тут же загородили. Последнему я была несказанно рада, общаться с чужими людьми не хотелось.

По спине прошел неприятный холодок, я подняла взгляд и поймала Милу. Она пристально рассматривала нас с малым. Как и остальные незваные гости, мальчика очевидно видела впервые. Свет снова засмеялся, чем мгновенно привлек ее внимание. Мила не пыталась с ним флиртовать, не пыталась даже заговорить, смотрела только с обидой и болью. Не буду говорить, что жалела ее. Это неправда. Не буду говорить, что не ревновала. Это тоже неправда. С самой собой стоит быть честной.

Мне ее убить хотелось!

Она смотрела на Пересвета и во взгляде ее читалась изрядная доля надежды. Вроде как не посторонняя ему долгое время была. На меня она тоже изредка смотрела и пыталась найти объяснение «почему?» Что во мне такого уникального или особенного. Я могла бы подсказать, но полагаю она и сама когда-нибудь найдет ответ. Или не найдет. Это уже не мое дело.

Мое дело сидело у меня на коленях и увлеченно жевало. Самое забавное, Тем сам себе брать или держать ничего и не пытался. Он рот открывал. А что туда вкладывать и сколько предоставлял решать мне.

Я и раньше держала детей на коленях, кормить тоже доводилось, но никогда эти два процесса не порождали во мне спокойствие. Если уж быть честной, то испытывала я по большей части раздражение, смешанное с недоумением. Обычно детей мне поручали по инициативе маминых подруг. Вера ведь должна ощутить прелести материнства. К сожалению, Вера не находила ничего прелестного в положении десятиминутной няньки. Дети, как дети. Никакого благоговейного трепета или всепоглощающего умиления. Я почему-то всегда смотрела в широко распахнутые наивные глаза «лялечки» и думала, что на месте матери или бабушки ни за что бы не стала доверять ребенка чужой женщине без крайней необходимости.

Теперь же я думала о том, что Тём ощутимый, теплый и живой. Странные и непонятные эпитеты, но они лучше всего описывали мои чувства в тот момент. Тяжелый, как тройка Пофигов, с острыми локтями и невероятно тонкими запястьями Артём неустанно ерзал на моих коленях. Никогда не замечала насколько тонкие и длинные у детей косточки. Он прижимался теплой спиной к моему животу и груди и иногда запрокидывал голову, заглядывая мне в лицо.

В большинстве женских романов не рассказывают, каково это на самом деле привязаться к чужому ребенку. Есть он, есть она, есть «Тыдыщ», и на десяток страниц из ста у него есть дитя. Дитя, как правило, от пяти до четырнадцати лет. Достаточно большой, чтобы не портить «Тыдыщ» искусственным вскармливанием и ночными дежурствами у детской кровати, недостаточно большой, чтобы иметь уже собственное сложившееся мнение. Она проводит с дитем серьезный, проникновенный, но ужасно нежный диалог, и дитя вдруг говорит: «а можно я буду звать тебя „мамой“?» И она отвечает: «ну, конечно, можно!» В процессе книги наша героиня за дитя заступается пару раз, пару раз гладит по головке, а потом живут они все вместе долго и счастливо и рожают еще. Мне почему-то всегда вспоминаются фигурки школьников на обочинах. Такие плоские муляжи для безответственных водителей. Едешь по заснеженному Питеру, а возле столба девочка с рюкзаком, в летней юбочке и с бантиками. Если не приглядываться, на живую немного похожа, пугает своим несезонным одеянием.

Встречаются и забавности совсем, когда автор уверяла, будто ее героиня все теми же шаблонными приемами за неделю другую входила в доверие к подростку. И вот они уже к эпилогу такие друзья, прямо не разлей вода. Серьезно? Нет разума более живого и колкого, чем разум подростка. Ранимые, с обостренными инстинктами и неуемным любопытством, умные, хитрые, вспыльчивые, вступившие в борьбу за место под солнцем среди взрослых они родным-то родителям не доверяют до конца. А уж чужой тете, что додумалась побаловаться проникновенными наставлениями, доверять не станут никогда. Хотя могут притвориться. Половина моих учителей жизненными наставлениями увлекались. Не припомню, чтоб я их слушала.

— Доедайте и поехали, — мягко проговорил рядом с моим виском Свет.

Я вздрогнула, застигнутая врасплох, и обернулась. Старший из моих двоих мальчиков смотрел на меня с улыбкой. Конечно, я не хотела, чтоб он был подавлен или расстроен, но ожидала, что будет, как минимум, напряжен. Незваные зрители нас не покинули, мы их пока тоже, но он почему-то улыбался. Я постаралась найти скрытые эмоции в глубине синих глаз. Не нашла. На душе у Света было легко. Насвистывая «цыганочку», он принялся тушить угли и разбирать мангал.

Украдкой я взглянула на реакцию новых знакомых. Никому не было никакого дела, кроме Милы, само собой. Стараясь не думать об этой девушке, я докормила Тёма. Затем не без помощи нашего папы мы вымыли руки и тихо удалились в машину. Свет присоединился к нам минут через десять.

— Все пристегнулись?

Я кивнула.

— Тогда поехали.

…

— И вы поехали?

— Нет, у водопадов заночевали, — прошептала я в трубку. — Конечно, поехали.

— Фиговенько, — точно так же шепотом констатировала Карина.

— Думаешь?