Вера в сказке про любовь (СИ) - Чепенко Евгения - Страница 19

— Боже храни меня, Вер, я похоже на старости ума лишилась.

— Влюбилась что ли? — поняла я ее смущенную интонацию и непривычно тихий, мягкий тембр.

— Оно самое. Если раньше я хоть недостатки его замечала, то вчера поняла, что гляжу на улице не на высоких мускулистых твердозадых, а на низких лопоухих пузатоватых. Ты только вдумайся! Ну, какая нормальная женщина не считает сексуальными первых, и возбуждается от воспоминаний об одном единственном мужике при виде вторых? Я ж их всех рассматриваю с позиции: а у этого правый верхний зуб кривой, как у Жорика, у того привычка подпрыгивать при ходьбе, как у Жорика, у третьего волосы из уха растут, как у Жорика…

— Во-от давай без подробностей, — заикнувшись, воскликнула я.

— Это не просто твое нервное «во-от»! Это, по идее, нормальная реакция нормальной женщины. А у меня сначала сердце ухает, потом умиляшка накрывает, а потом еще — привет психушка! — возбуждаться начинаю.

— Ну, как вам?

Хозяйка квартиры бесшумно скользнула в комнату.

— Я бы прям так забрала, — без лукавства пробормотала я. — Даже если б одевать некуда было. Это потрясающе!

Пожилая женщина смущенно улыбнулась.

— Ну, мы доделаем и забирайте. Хорошо, когда что-то так сильно нравится. А невеста? Наша главная героиня, как вам?

Карина, которая казалось вдруг погрузилась в состояние анабиоза, молчала и озадаченно смотрела на свое отражение.

— Главная героиня тоже в восторге. Вы не видели, как она пару минут назад сияла. Она просто пока без дара речи, поскольку только что осознала, что влюблена в будущего мужа. Вы не обижайтесь. Она у нас барышня глубоко прагматичная. У нее это за тридцать лет впервые.

Хозяйка рассмеялась.

— Ну, любовь не такая уж страшная штука. Тут, главное, не паниковать и дышать глубже, — женщина оказалась с юмором. — Раздевайтесь, а уж вашему жениху я сама позвоню.

— И я позвоню. Скажу, что у нас по плану паб, — прошептала моя напуганная суровой действительностью подруга.

Глава 6

Питер — город контрастов. Никогда не устану это повторять и помнить. Вот ты бредешь по набережной канала или Невскому, ощущая дыхание Северной Венеции, а вот ты сворачиваешь на Большую Конюшенную и, кажется, попадаешь на мост, что прямиком ведет тебя в столицу Шотландии, где так процветает культ пива и эля. Каждый подвал так и манит оригинальной вывеской и слегка развязной теплой атмосферой. Здесь вам нальют, здесь вас поймут, развеселят, поддержат. Здесь все друзья, даже незнакомцы. Здесь все болельщики, даже если керлинг. Здесь все азартны, даже если нет.

И любой завсегдатай знает, выходишь из паба — пройдись до конца улочки. Там, за поворотом, сердце любого пьяного русского тихо замирает в умилении. Там… рядом с памятником образцовому городовому. И на ум приходят старые пьесы из школьной программы, и тянет душу легкой тоской.

Впрочем, есть на Конюшенной старый партизан, что неизменно сбивает спесь с европейского лоска города. Та самая советская пышечная. Да, да, она родимая, в которой все советские туристы ели еще ленинградские пончики. Все с теми же нарезными салфеточками из плотной бумаги, все с той же посудой и тем же кофе со сгущенным молоком и все с теми же очередями. Самое поразительное — это наследие постоянной длинной очереди… Но вернемся к пабам. Точнее к Каринкиному горю… или счастью — она пока не определилась.

— Вера! — вещала моя подружка, грызя гренку. — Чего делать?

— Честно?

— Я столько стаута вылакала… Конечно, честно! По трезвому еще жажду услышать то, что хочу услышать, а так — давай правду.

Я подперла щеку кулаком и пристально уставилась на Карину.

Может дело в старой своеобразной дружбе, а может дело в моей врожденной романтичности, которую за тридцать лет жизнь так и не искоренила, но последние годы Карина напоминала мне женщин с портретов начала девятнадцатого столетия. Темные кудри, которые она неизменно старалась выпрямить, шоколадные живые глаза и замечательная в своей припухлости фигура. Наверное, оттого, что когда-то в юности она была грудастой худышкой, нынешняя, принявшая естественную женственность фигура удручала хозяйку. А как по мне, так выглядело изумительно аппетитно. Чего стоят взгляды «мальчиков» за соседним столом.

— Расслабься и плыви. Ты ж давно знала, что любишь.

— Давно, но не так. Ты… Это… Понимаешь, раньше я знала, где кончаюсь я, где начинается он. А сегодня поняла, что уносит!

Вот в этом Карочка не изменилась со студенческой скамьи. Будучи пьяной, она излагала мысли кратко, странно, но понятно.

— Ну и что? Его-то, очевидно, унесло давно и прочно, иначе с чего бы вполне себе прагматичный пузатик начнет заморачиваться по романтике бракосочетаний?

Карина перестала отчаянно хрустеть гренками.

— Я с этой стороны как-то не думала…

— Редкий мужик любит сложности в отношениях с женщиной. Только в отношениях со своими великовозрастными игрушками они запоминательны и внимательны, а супротив — это уже чаще всего не мужики или не совсем мужики. Тебе не кажется, что тебе повезло?

— Э-э-э, — обеспокоено протянула Кариночка. — Мне и так боязно, а ты еще больше пугаешь.

Я состроила суровую физиономию и подняла указательный палец на манер великого старца.

— Мудрость излагать будешь? — догадалась подруга.

— Подожди. Я готовлюсь.

— Ну.

— Да. Вот, — я откашлялась. — Не ссы!

— Спасибо, помогла!

Мы заулыбались друг другу.

— Сарказм?

— Поймала.

— Прошу прощения, — вмешался в наше уединение приятный мужской голос. — Вера Поликарповна?

Мы с подругой одновременно уставились на новое действующее лицо. И если Каринчик недоуменно сморщила нос и нахмурилась, как бы всем своим видом вопрошая «чего надо?» и «кто тебя звал?», то мой организм выдал львиную долю адреналина, ведь над нами возвышался «ОН» и искренне улыбался.

— Здрасьте, — приворожено промямлила тридцатилетняя и вроде бы умная женщина.

— Ёпт, — не удержалась Карина.

— Вы меня, наверное, не помните, — понял по-своему наши реплики мой вкусовой идеал. — Неделю назад я к вам заглядывал с директором. Всего на минутку…

На этом он восхитительно умильно засмущался.

— В библиотеку. Помните?

То ли алкоголь реакцию замедлил, то ли идеал выглядел слишком идеально, но я не сумела дать звуковой ответ и просто кивнула.

— Отвлекать вас совсем не хотел, просто увидел и подумал, что могу поздороваться, ну и спросить. Понимаете, неделю уже мучаюсь… А что за книга?

— Книга? — озвучила мои мысли Кариша.

— Да. Тот текст, что обещали завтра детям…

— Рукописное «скитское покаяние», — перебила я его невнятные объяснения.

— Да? Спасибо, — ретировался наш собеседник в соседний зал так же быстро и неожиданно, как появился.

— Это чего сейчас было? — Карина повернулась к моему растерянному лицу.

Только разве ж я знала? И сама ничего не поняла. Второй мужик за последние сутки, которого я совсем не поняла.

Пребывать в неведении Карочке тоже не понравилось:

— Сходи проясни!

Меня почему-то такая обида вдруг накрыла и пофигизм.

— Не хочу.

— Но он же идеал тот самый…

— Да, и пошел он, идеал! Достали.

Зла я была не на шутку, поэтому угрозу исполнила, как положено. Иначе говоря, и думать забыла и о Хуане, и о парне в соседнем помещении. У них своя жизнь, у меня своя.

И даже когда таксист уже глубокой ночью доставил меня домой, я все еще упорствовала этой мыслью. Все надоели, никого не хочу.

Кое как избавившись от босоножек и тут же рядом прямо на полу в прихожей оставив сумочку, я забрела в ванную смыть с лица косметику. Эль уже успел выветриться, оставив после себя легкое ощущение досады и тяжести в голове. А может последнее — всего лишь следствие позднего часа.

Из ванной я прошла в комнату, не глядя, включила свет и стянула платье через голову, следом сняла белье, потянулась к домашней футболке и только тогда сообразила, что устраиваю представление перед незашторенным окном. Я поспешно выключила свет.