Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Черные доски - Солоухин Владимир Алексеевич - Страница 30


30
Изменить размер шрифта:

«Удлиненные клейма обеих створок завершены шестилопастной коруной со спиральными завитками. Вверху помещено Благовещение, где ангел устремился к обернувшейся к нему прядущей Марии. Обе фигуры с их выразительными движениями, одетые в неяркие зеленые и коричневые одежды, выступают на фоне розовых, алых, серебристо-зеленых и золотисто-желтых зданий, изысканной по формам и рисунку причудливой архитектуры. Справа от Марии изображены две темно-зеленые капители в виде львиных масок. Возносящиеся за Гавриилом легкие башнеобразные строения будто запрокинуты назад, а более массивные сооружения за Марией, увенчанные круглой и шатровой вышками, как бы теснят ее; они ориентированы вперед и вправо. У сидящих на низких скамейках евангелистов длинные торсы. Движения их величественны и неторопливы. Грузный Иоанн, оборотясь назад, диктует сидящему перед ним Прохору, кудрявый Лука открывает книгу, длиннобородый Матфей развертывает свиток, согнувшийся Марк пишет. Лука отмечен лежащим на столе золотым клювом. Архитектура более спокойных очертаний, чем вверху, своими, обращенными к середине, черными проемами сосредоточивает внимание на неспешных жестах евангелистов.

Дробные белые лещадки светлой, желтовато-оливковой горы придают значительность всей сцене на Патмосе: за Иоанном двурогая гора будто залита светом, к которому обернулся охваченный вдохновением евангелист. Краски чистые и плотные, сочетающие алые, розовые, желтые, бирюзово-голубые, травянисто-зеленые, зеленовато-синие цвета и кораллово-красные оттенки».

Итак, в середине иконостаса, вернее сказать, в середине его нижнего ряда располагаются Царские врата, Остальной нижний ряд занимают большие, разные по сюжетам иконы, среди которых обязательно должна помещаться так называемая храмовая икона. Известно, что каждая из церквей освящена в честь какого-нибудь святого или праздника: собор Парижской Богоматери, собор, Павла в Лондоне, церковь Покрова на Красной площади, Успенский собор в Кремле, церковь Николы в Хамовниках, Исаакиевский собор. Казанский собор, Илья в Обыденском переулке… Значит, в нижнем ряду иконостаса преимущественно рядом с Царскими вратами находится большая храмовая икона, то есть икона, изображающая того святого или тот праздник, которому посвящена церковь.

Над нижним рядом икон располагается небольшой невысокий рядок праздничного чина. Эти иконы всегда нарядны и мажорны. Мы теперь знаем, что в этом ряду могут быть сюжеты: «Успенье», «Рождество», «Сретенье», «Сошествие во ад»…

Над узким поясом праздничного чина возвышается деисусный чин, так, чтобы Спас находился точно над Царскими вратами, а предстоящие справа и слева занимали весь ярус иконостаса. Конечно, практически в церквах встречаются отступления от столь строгого построения иконостаса, но его точная форма именно такова…

Теперь, когда главу эту давно пора кончать, я вижу, что взялся за невыполнимую задачу. Хотя я и предупреждал, что иконописных сюжетов сотни и сотни и что ихнемыслимо не только описать, но и перечислить, все же мне казалось, что удастся рассказать больше.

Остались в стороне целые иконографии Иоанна Крестителя, Параскевы Пятницы, Варвары, Петра и Павла, Кузьмы и Демьяна, Константина и Елены, Пантелеймона Целителя, Христофора, «Воздвижение креста» и «Видение преподобного Евлогия», «Происхождение честных древ» и «София – премудрость Божия», «Не рыдай мене Мати» и «Жены-мироносицы», «Ветхозаветная Троица» и «Страшный суд», «Чудо в Хонех» и «Премудрость созда себе дом», «Доброчадие» и «Сорок мучеников севастийских»… Да мало ли. Говорю – невозможно перечислить.

Причем все это лишь иконография, которая пришла к нам из Византии. Но потом у нас появились свои святые, а значит, иконы с изображением их. Борис и Глеб, Сергий Радонежский, Василий Блаженный, Кирилл Белозерский, Александр Невский, Владимир, святая Ольга, царевич Дмитрий, убитый в Угличе, Серафим Саровский… Но нет, чувство меры заставляет меня остановиться. Для человека, который останется по-прежнему не заинтересованным в нашем предмете, достаточно самых общих черт. Человек заинтересовавшийся возьмет и откроет какую-нибудь специальную книгу по иконографии.

Мне же остается рассказать еще два-три в меру занятных эпизода из истории моего увлечения, для того чтобы как-нибудь оправдать подзаглавие этих записок… «Записки начинающего коллекционера».

12

Сколько раз я твердил, возвращаясь домой из поездки, две строки из Василия Федорова, сколько раз утешал этими строками горькое чувство неудачи.

Охотник знает, соболь есть,
И этого уже довольно.

То есть, значит, охотник уверен все-таки, что соболь достанется ему. Главное, чтобы он был, чтобы охотник увидел его следок, его маршрут, его примерное местонахождение. Но ведь есть еще и другая формула: «Видит око, да зуб неймет».

Положим, в случае с бабкой из Волосовского монастыря и ее архангелом Михаилом правее оказался поэт. Два года мне снился «соболь», и была некоторая уверенность, что если икона есть, то, может быть, когда-нибудь как-нибудь мне удастся ее добыть. Но сколько разных «соболей» оставил я позади себя на дороге без всякой надежды на последующую удачу.

Помню, проезжая небольшую деревеньку, я узнал, что деревня раньше была селом. И стояла часовня, и хранилась единственная икона. Тотчас мне указали дом, в котором бережется теперь икона из часовни. Хранителем – старик по имени Феофан.

Приблизиться к дому старика Феофана оказалось не просто. К дому примыкала большая, сильная пасека. Все летнее теплое пространство перед домом простреливалось в разных направлениях жужжащими золотистыми пчелами. По их беспокойному злому жужжанию я понял, что дед недавно копался в ульях, вынимал мед.

Дед Феофан, как и полагается деду, владельцу пасеки и хранителю единственной в деревне церковной иконы, был настоящий дед с белой дремучей бородой и белыми волосами, которым быть бы для законченности и полной стилизованности причесанными на пробор (да еще бы гребешок на поясе), но которые были растрепаны и всклочены. И все-таки дед был похож на волхва, разговаривающего с князем Олегом, как их изобразил Виктор Михайлович Васнецов.

Встречаясь с новым человеком, особенно по такому деликатному поводу, я с некоторых пор стараюсь показывать документы. До меня дошло несколько слухов, что ездит по русской земле какой-то жулик с подручными, который выдает себя за других людей и, прикрываясь их именами, занимается бессовестным вымогательством икон. Русский народ простодушен и доверчив. Я понимаю, что, сколько бы я ни показывал свои документы, ни подтверждал тем самым, что я есть я, все равно ничего не добьешься. Приедет прохвост, назовется писателем, прикинется шелковым, и ему поверят. Поэтому обращаюсь ко всем, с кем когда-нибудь где-нибудь мне придется разговаривать: граждане соотечественники, люди добрые, проверяйте у меня документы! Я показал свое удостоверение деду Феофану, но он, вместо того, чтобы внимательно изучить документ, повел меня в избу и стал угощать свежим липовым медом. Он меня угощал и был ласков, но в глубине глаз таилась настороженность, опаска, холодное недоумение. В самом деле, что мне стоило брякнуть: вот мои документы (разобраться ли деду, что к чему?), я обязан отобрать у вас хранящуюся икону. Пока дед опомнится, сел за руль да и был таков!

А икону дед, как видно, хранил на совесть. Перед иконой расставлены свечи, накапано воском, на трех цепочках висит большая серебряная лампада. Икона одета в медный оклад, а за окладом (Господи!) Георгий Победоносец на коне, и башенка, и царевна, выходящая из башни, и копье, пронзающее пасть дракона. Мечта моей жизни, хрустальная мечта, как сказал бы Саша Кузнецов-начинающий собиратель. Велел бы сейчас дед Феофан: клади на чурак палец своей руки, оттяпаю топором – возьмешь икону. Положил бы и палец, лишь бы не на правой руке, ибо должен держать перо.