Город за рекой - Казак Герман - Страница 11

Их лица выражали озабоченную сосредоточенность. Время от времени та или иная из женщин досадливо качала головой, как будто что-то было не в порядке или недоставало какой-то вещи, но потом вдруг словно бы вспоминала, где она могла лежать, и с радостной улыбкой извлекала ее из укрытия. И так каждый раз женщины убеждались в наличии и сохранности своего воображаемого добра, которое они заботливо и ревниво оберегали, и какой-то дух алчности витал над ними.

Они протягивали попеременно друг другу ту или иную вещь, ощупывали ее, как бы оценивая ее добротность или определяя степень поношенности, и клали в соответствующую кучку. Некоторые, присев на корточки, будто бы вдевали нитку в иголку и начинали что-то штопать или шить. И хотя вещь существовала только в их воображении, они, прошив строчку или две, со вздохом прерывали занятие, чтобы дать своим пальцам немного отдохнуть, после чего с прежним усердием принимались снова за работу, ведь запас вещей казался неисчерпаемым. Движения женщин, что бы они ни делали — разбирали ли белье или укладывали его в стопки, зашивали или штопали, — сохраняли определенную плавность, танцевальность, как если бы они разыгрывали пантомиму. Ведь они объяснялись без слов, только взглядами, в которых проскальзывало что-то плутоватое — как у согласно действующих воров, крадущих чужое добро. И все же это было, несомненно, их собственное добро, которое, возможно, досталось им от родителей или еще от бабушек и дедушек и которое они приумножили или сами нажили, чтобы передать потом наследникам. Так озабоченной деятельности их, как бы она ни противоречила всякой практической цели, присущ был дух извечного бытия. Деловитая сосредоточенность, с какой повторялись все жесты, последовательность непрерывающегося действия, хотя никакого действия, в сущности, уже не было, возводили усилия и тщетность повседневной жизни в абсолютный образ.

У Роберта, который как завороженный смотрел на это зрелище, возникло ощущение, сходное с тем, какое он испытывал с Кателем: что он странным образом уступает женщинам в знании вещей. Когда он наконец оглянулся на художника, который, примостившись в углу, зарисовывал эту картину в свой альбом, у него мелькнула мысль: а нет ли среди этих женщин и Анны?

В это время где-то близко неожиданно прозвучал, как и утром в трапезном зале, сигнальный гудок, который оторвал женщин от их занятия. Они проворно уложили в шкафы и комоды воображаемое добро и, окинув его напоследок любовным взглядом, неспешно разошлись.

Слабые сумеречные тени легли на голый прямоугольник пола. Небо, хотя оставалось еще светлым, казалось уже не таким бездонно-синим, зато более сияющим, как будто оно все было пронизано в этот закатный час лучами солнца.

Катель захлопнул свой альбом.

— Час закончился, — сказал он так, словно говорил нечто само собой разумеющееся для Роберта.

— А Анна не могла быть среди этих женщин? — спросил Роберт, не замечая, что, назвав фрау Мертенс по имени, выдал свое отношение к ней.

Однако художник оставил это без внимания и повел Роберта через открытые подвальные помещения к каменному коридору. Он объяснил Роберту, что тот должен идти, следуя все время за знаком К-1, чтобы не пропустить выход наверх, к площади с фонтаном. На прощание Катель обещал заглянуть как-нибудь к нему в служебные помещения в Старых Воротах. Нанести визит в гостиницу он отказался.

5

Роберт сидел в своем гостиничном номере в кресле, откинувшись назад и заложив руки за голову, и смотрел на тянувшиеся вверх языки пламени двух восковых свечей, стоявших перед ним на столе.

Расставшись с Кателем, он благополучно добрался до знакомых окрестностей подземного города в районе площади с фонтаном. В трапезную он не заглядывал. По пресному запаху, который плыл по коридору, он заключил, что пожилые мужчины и женщины снова сидели за своими дымящимися мисками. Он прошел только к нише и забрал свой чемодан. С минуту постоял на том месте, где утром последний раз видел Анну, как будто надеялся, что его желание встретиться с ней сможет каким-то чудом вызвать ее появление. Но Анны не было ни в подвалах, ни наверху, у фонтана.

Он стоял, как и утром, подле каменной чаши бассейна, прислушиваясь к журчанию стекающей струи, и блуждал взглядом по всему пространству площади, над которой уже сгущались вечерние сумерки. Окрестность казалась теперь не столь чуждой, напротив, чуть ли не близкой, но Анну он так и не встретил; значит, он должен прийти сюда, чтобы увидеть ее, завтра утром, в такое же время, как сегодня, когда он приехал с вокзала. В столь ранний час его еще не могут ждать в архивных помещениях, и он до службы успеет заглянуть на площадь с фонтаном.

Предсказание Кателя, что ему не избежать встречи с Анной, пока что не сбылось. Но ведь оно не тотчас же должно было сбыться и необязательно сегодня, как того ожидал Роберт в своем нетерпеливом желании.

Ему захотелось пить, и он попытался набрать воды в ладони, один раз и другой. Но это не освежило его, и тогда он, нагнувшись, подставил под струю открытый рот. Отфыркиваясь, отпрыгнул назад, отер брызги с лица и очков носовым платком и по пустынным улицам направился, полагаясь скорее на чутье, чем на знание, к гостинице. День угасал. Сумрак уже густыми тенями лег на землю, когда Роберт оказался перед каким-то невысоким строением, которое примыкало к пилону массивных арочных ворот. Тяжелые ставни закрывали окна, расположенные низко от земли. Широкий пролет арки был загорожен двойной железной решеткой. Без сомнения, это были Старые Ворота. Он медленно обошел их кругом, высматривая вход, но не нашел его. Поскольку время для посещения все равно было позднее, он двинулся дальше своей дорогой. На улицах было темно, может быть, освещение отсутствовало или его не включали. Только над входом в гостиницу светила подвесная синяя лампа. У себя в комнате вместе с оставленным для него ужином на столе он нашел записку, в которой хозяин сообщал в двух-трех вежливых фразах, что они напрасно ждали его возвращения к положенному часу, но ему, очевидно, пришлось задержаться на службе. Хлеб и фрукты в прохладных вазах и графин с вином вызвали у него приятное чувство. Карточка на столе обращала внимание гостя на то, что электрическое освещение в комнате всегда отключается спустя час после захода солнца, но можно использовать свечи. Роберт надеялся договориться с Мильтой, старой служанкой, чтобы та разбудила его с восходом солнца, но вся гостиница была темной и как будто вымершей, люди, очевидно, уже легли спать.

И вот Роберт сидел теперь в кресле и смотрел на чуть дрожавшее пламя свечей. Потом он достал из чемодана белье и едва только вытянулся на кровати, как сейчас же погрузился в сон.

Когда он пробудился, за окнами было уже светло. Он быстро оделся, недовольный, и поспешил из комнаты. Встретив в вестибюле хозяина, он осведомился у него о времени. Утро в самом разгаре — таков был ответ. Женщины, наверное, уже ходили к фонтану за водой? На это хозяин ответил, что час, когда они набирают воду, уже прошел. От завтрака Роберт отказался, служащие, мол, имеют обыкновение завтракать у себя в присутствии или где-нибудь в кафе, по дороге на службу. Он приподнял шляпу и вышел из гостиницы.

Поскольку время, в которое он надеялся встретить Анну, было упущено, то он сразу направился в Старые Ворота через подземный город. Он шел, не задерживая внимания на подробностях житья-бытья в подвальных помещениях, которое, в общем, походило на картину вчерашнего дня, и, когда уже подходил к площади, где была цирюльня, обнаружил ответвлявшийся от коридора ход и далее лестницу. Поднявшись по ее отлогим ступеням, он вышел прямо к пилону широких арочных ворот, решетка у которых теперь стояла открытой. За нею, в глубине, он увидел узкую дубовую дверь с роскошным резным окладом. Роберт потянул шнур звонка. Через несколько секунд дверь открыл пожилой служащий в простой форменной куртке, которая покроем широких рукавов напоминала рясу. Служащий со строгим достоинством приветствовал гостя и пригласил его подняться по ступеням лестницы в каменный вестибюль. Оттуда он провел его в продолговатое, устланное цветными циновками помещение. Выложенные толстыми квадрами стены и окна, похожие на бойницы, сообщали ему приятную прохладу и погружали в мягкий свет.