Алый лев - Чедвик Элизабет - Страница 3

У Вильгельма от обиды напряглись плечи.

— Сир, — чувство негодования от нанесенного оскорбления чуть смягчилось, — я поступил как командир. Замок Ваш, а его коннетабль сдался. — Вильгельм умолчал о том, что не королю бы говорить о сдержанности. Ричард любил врываться в самую гущу боя, об этом уже ходили легенды. — Я пока еще не превратился в слабоумного старика, который не может отличить силу воли от силы мышц.

Ричард довольно хмыкнул. Его взгляд скользнул по кастеляну, чей боевой рог находился в нескольких дюймах от меча Вильгельма.

— Я видел, как ты на нем сидел, — сказал он, и его узкие губы внезапно дрогнули в усмешке. — Либо ты хотел удостовериться, что никто не украдет его, чтобы получить выкуп, либо слишком устал и уже не мог стоять на ногах.

— Это к сражению не относится, — невозмутимо ответил Вильгельм. — Хороший военачальник умеет делать несколько дел одновременно.

Раздражение Ричарда прошло, он широко улыбался:

— С этим не поспоришь, Маршал. За то, что ты совершил, я разрешаю тебе получить с него выкуп, даже если бы он был в десять раз дороже того, что ты сможешь за него выручить. Однако я слишком высоко ценю тебя, чтобы спокойно смотреть, как ты рискуешь. Твоя жена слишком молода, чтобы стать вдовой, а твои сыновья слишком малы, чтобы лишиться отца. Если с тобой что-нибудь случится, я не успею даже фразу закончить. Я слышал, у графини темперамент ирландки.

Теперь настал черед Вильгельма улыбаться.

— Изабель может быть слаще меда, если найти к ней подход, — сказал он.

— И, как и моя мать, она жалит, как пчела, если ее разозлить, — ответил Ричард и, посмеиваясь, пошел прочь. Скрестив руки на груди, Меркадье помедлил, остановившись перед Вильгельмом, его темные глаза горели восхищением.

— Когда он увидел, как ты бежишь к этой лестнице, он чуть не взорвался, — сказал он, понизив голос и оглянувшись, чтобы убедиться, что Ричард не может их слышать. — Если он и злится на тебя, так это потому что видел, как де Брюйер висел, насаженный на вилы, и сам бы ринулся к нему на помощь, если бы ты этого не сделал. Нам пришлось оттаскивать его назад: слишком рискованно было бы вам обоим оказаться на этой лестнице. А уж после того как он увидел, что ты пробился на стену, его было не остановить.

— Уж лучше мне рисковать, чем ему.

— Он так не думал, — и, кивнув Вильгельму, Меркадье последовал за своим хозяином.

Вильгельм вложил меч в ножны. Он отвечал Ричарду с непоколебимой уверенностью, но сейчас, когда возбуждение после совершенного прошло, почувствовал, как болят мышцы, и вспомнил, что скоро минет пятьдесят лет, как он ходит по Божьей земле. Он начал дрожать от холода: заливавший его кожу пот стал остывать. Наклонившись, он поднял бесчувственного коннетабля на ноги и передал его на попечение Малларда, велев рыцарю не сводить с него глаз, но обращаться с ним учтиво и обработать его рану на голове. Оглянувшись, он увидел Жана, который с совершенно ошалевшим видом протягивал ему кубок с вином.

Вильгельм с благодарностью принял подношение, жадно отпил из кубка и вытер рот перчаткой.

— Когда я только был произведен в рыцари и у меня еще молоко на губах не обсохло, я как-то ввязался в уличную драку в Дринкурте, — вспомнил он. — Командир велел мне оставаться в стороне и дать более опытным рыцарям делать свое дело, то есть, по сути, сказал, что я слишком молод и буду только мешать, но я не обратил на это внимания и влез в самую гущу, — он стоял, перенеся вес на одно бедро, его левая рука покоилась на рукояти меча; Вильгельм снова сделал глоток из кубка, на этот раз медленнее, и продолжил: — Я потерял своего коня, получил рану в плечо, и остался без гроша, потому что не потребовал выкупа за тех рыцарей, что одолел. Но я выжил и дожил до того времени, когда могу рассказывать эту историю как анекдот, — он улыбнулся. — Тогда я был щенком, теперь я старый пес, а все никак не изменюсь.

— Я бы был мудрее и приберег такие истории для графини, — не моргнув, сказал Жан.

Вильгельм рассмеялся и посмотрел на лестницы, ведущие во двор крепости.

— Она меня заживо сварит, когда узнает о сегодняшнем сражении, — бросил он через плечо. — Скажи другим, что, если хотят увидеть меня живым, пусть не сильно приукрашивают.

— Сделаю все, что смогу, — ответил Жан с сочувственной миной.

Изабель сделала последний стежок на лоскутке ткани, закрепила узел и отрезала нитку маленькими серебряными ножницами.

— Вот, — обратилась она к своей лопочущей трехлетней дочке. — Он готов. Что скажешь?

Маленькое личико Махельт засветилось от радости, когда мать протянула ей крошечный сверток, размером с большой палец, в форме спящего ребенка. Тельце было сделано из шерсти, выдернутой из корзинки с пряжей, а потом бережно завернуто в лоскуток.

— Спасибо, — Махельт сочно чмокнула мать в щеку и крепко обняла за шею, а потом убежала в свой уголок, где играла со своими куклами. Улыбка Изабель светилась нежностью и восхищением. Махельт совсем недавно вышла из младенческого возраста, но уже обладала щедрым материнским духом, который пылал в ней так же ярко, как боевой дух в ее братьях. У нее уже была куколка размером с колышек для шатра, сделанная из мягкой ткани, которую можно было кормить и баюкать, а теперь появился новый член ее семейки кукол. Они жили в сундуке у кроватки Махельт, и она целыми днями играла с ними. Эта девочка могла стрекотать, как сорока, и выдумывать про них истории. Рождение младшего брата Гилберта ненадолго встревожило ее, но, поскольку девочке он очень нравился, ревность ушла, и она снова вернулась к своим игрушкам. Теперь она аккуратно положила куколку-младенца на руки кукле-маме, наряженной в розовый лоскуток. У куклы-мамы были золотые косы, как у Изабель.

Изабель стряхнула с колен остатки ниток и подошла к Гилберту, которому было уже почти пять месяцев. Несмотря на необычное появление на свет, он был очень подвижным и не проявлял никаких признаков болезненности, ни телесной, ни умственной, — наоборот, чаще всего он находился во вполне благодушном настроении. Если он был накормлен, сух и с ним играли, он и не требовал больше внимания, в отличие от старших братьев, которые в свои семь и шесть лет умудрялись везде поцарапаться, влезть во все неприятности, и энергия так и била в них ключом, начиная с момента пробуждения и заканчивая временем, когда их отсылали в постель. Особенно Ричард. Сейчас через открытые ставни она могла слышать его возбужденные крики и ответы его брата.

Изабель нахмурилась. Должно быть, сегодня их урок боевого искусства закончился раньше, или их учитель, Эстас, решил дать им передышку, чтобы они могли побегать на свободе. Но смеющийся мужской голос, различимый среди их криков, принадлежал не Эстасу, и звук этого голоса заставил ее сердце дрогнуть так сильно, что оно будто уперлось в грудь, а дыхание перехватило. Она подбежала к сводчатому окну и выглянула наружу. Эстас стоял в стороне, упершись руками в бока, с широкой улыбкой глядя, как ее сыновья нападают с деревянными мечами на своего отца и Жана Дэрли. Позади них в зал проходили рыцари Маршала, за спинами у них висели щиты, а руки были заняты поклажей.

Собравшись с мыслями, Изабель принялась раздавать распоряжения служанкам. Она не знала, радоваться ей или сердиться из-за того, что Вильгельм не послал к ней вестников предупредить о своем скором прибытии, а решил явиться неожиданно, как осенний шторм, чтобы застать ее врасплох. Отдав распоряжения насчет ванны и провизии, она поспешила вниз, в зал, поправляя на ходу платье.

Когда она, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, появилась на пороге лестницы, ведущей в покои, в зал со двора уже входил Вильгельм, держа в каждой руке по сыну. Собравшись, понимая, что все глаза обращены к ним, но видя только Вильгельма, она вышла вперед, чтобы поприветствовать его. Его плащ и сапоги были в дорожной пыли, сам он был загорелым, стройным, подтянутым и выглядел опасным.

Он увидел ее и отпустил мальчишек.