Мы, Боги - Вербер Бернард - Страница 19

Она доброжелательно улыбается.

— О, эту загадку богам-ученикам задавали три тысячи лет назад. Она очень пригодилась Эдипу, но Сфинкс с тех пор придумал много новых. Послушайте, вот последняя.

Прекратив танцевать, она шепчет мне на ухо, подчеркивая каждую букву. Я чувствую рядом с ухом ее горячее благоухающее дыхание.

33. МИФОЛОГИЯ: ОЛИМПИЙЦЫ

34. В ГОЛУБОМ ЛЕСУ

Новый ночной побег. Все теонавты, Фредди Мей-ер, Мэрилин, Эдмонд Уэллс и я, собрались. Даже Рауль следует за нами, правда, на расстоянии, поскольку он еще не победил свою злобу.

Эдмонд Уэллс идет рядом со мной.

— Ну и как она, Афродита?

— Лучше чем бог, хуже, чем дьявол… — Потом я добавляю:…У бедных это есть, а у богатых нет, а если это съесть, то умрешь. Что это? Вы так любите разгадывать загадки, вы сможете разгадать эту, загаданную мне богиней.

Он замедляет шаг.

— Ответ должен быть простым, — наконец произносит учитель. — Пока я его не нахожу, но я подумаю еще. Мне нравится эта загадка.

На берегу голубого потока мы начинаем строить плот, чтобы во время переправы нас не схватили сирены. Мы срезаем тростники и связываем их лианами. Мы работаем аккуратно, стараясь производить как можно меньше шума.

— У тебя нет в запасе какого-нибудь анекдота? — спрашивает Эдмонд у Фредди, не прекращая связывать тростники.

Раввин роется в памяти:

— Есть. Это история про одного типа, который провалился в зыбучие пески. Он погрузился уже по пояс, когда приехали пожарные его спасать. «Не утруждайте себя, — говорит тип, — я верю, Бог меня спасет». Он погрузился уже по плечи, когда пожарные возвращаются и предлагают бросить ему веревку. «Нет, нет, — повторяет тип, — вы мне не нужны. Я верю, Господь меня спасет». Скоро наружу торчит одна голова. Пожарные снова возвращаются, а тип опять повторяет: «Нет, нет, у меня есть вера. Господь меня спасет». Пожарные не настаивают. Начинает погружаться и голова. В песок уходит подбородок, нос, глаза, человек задыхается и умирает. Попав в Рай, он начинает упрекать Бога: «Почему ты меня покинул? У меня была вера, а ты ничего не сделал, чтобы меня спасти». — «Ничего не сделал, ничего не сделал для твоего спасения? — восклицает Бог. — Какая неблагодарность! А эти пожарные, которых я посылал к тебе три раза?»

Общий смех помогает расслабиться. Ночь начинает казаться менее угрожающей. Со своей стороны Рауль бьет по зарослям. Может быть, он считает, что его отцу удалось ускользнуть из логова сирен и спрятаться в лесной чаще? Однажды он обнаружил его повесившимся в туалете, на полу лежала незаконченная книга. В следующий раз родитель показал ему фортель под названием «Покажи себя достойным меня после моей смерти», и он снова оказался неспособен последовать за ним. Я понимаю, что ответственность за это он перекладывает на нас, — на меня, в частности.

Не обращая больше внимания на Рауля, мы продолжаем собирать тростник, как вдруг появляется грифон, странное создание с крыльями летучей мыши, орлиным клювом и телом льва. Мы поспешно достаем кресты, готовые стрелять и бежать. Зверь, однако, лишен воинственных намерений. Он не издает никаких криков, способных привлечь кентавров. Наконец, он даже дружески склоняет голову мне на плечо, и тогда я замечаю, что грифон косоглазит. Как Люсьен Дюпре! Неужели это он?

Но грифон оказывается здесь не единственной химерой. Сирена высовывается из воды и тянет руки к Раулю, который в страхе отступает назад. Она хочет что-то сказать, но лишь грустное протяжное пение выходит из пухлых губ. Рауль в замешательстве замирает. Моя интуиция быстро превращается в уверенность. Если грифон с косоглазием — превращение Люсьена Дюпре, эта сирена рядом с моим другом вполне может быть метаморфозой его отца Франси-са. Значит, выгнанные или наказанные ученики превращаются в химер. Вот где объяснение…

Эти кентавры, херувимки, сатиры, все эти удивительные создания — возможно, бывшие ученики, которые провалились. Теперь они немы и не могут ничего рассказать. Остается вопрос: связано ли превращение с местом, где они потерпели поражение? Убежав в лес, Люсьен стал грифоном. Усчезнувший в потоке Франсис теперь сирена. Прошлое личности также должно играть роль, поскольку рядом с нами садится приветливая птица-лира с переливающимися крыльями и уже выводит мелодичные трели. Клод Дебюсси? Вот почему кентавры так спешат унести жертв. Чтобы мы не увидели их превращений и секрет остался нераскрытым.

Эдмонд Уэллс отважно гладит львиную гриву грифона, а тот не противится. Сирена рядом с Раулем продолжает издавать жалобные звуки.

Мэрилин тоже поняла:

— Рауль, — кричит она, — возьми эту сирену на руки. Это твой отец.

Сирена кивает головой. Рауль недоверчиво застывает на месте, а потом решается неуверенно подойти к этой женщине-рыбе, тянущей к нему руки. Ему трудно представить отца в этом существе с нежными женскими чертами, длинные мокрые волосы которого спадают на впечатляющие груди… Его отец — это существо, которое тянет его за руку к нам, чтобы он тоже участвовал в строительстве плота…

— Но, отец…

— Пение сирены велит ему слушаться.

— Твой отец знает, что делает, — говорит Фредди. — А что до нас, мы всегда тебе рады.

— Все мы, — подтверждает Мэрилин. — «Любовь как шпага, юмор как щит».

После недолгих колебаний Рауль повторяет вместе с нами старый девиз. Его хмурое лицо светлеет. Мы обнимаемся. Я счастлив вновь обрести друга.

Сооружение плота продолжается под внимательными взглядами грифона, сирены и птицы-лиры.

Когда в час утра встает второе солнце, наш чёлн готов. Мы спускаем его на воду и занимаем места. Мы движемся с помощью длинных веток, служащих веслами. Франсис Разорбак помогает, толкая плот крепкими руками и мощным хвостовым плавником.

А что другие сирены, спят? Легкое течение сносит нас вправо. Но с помощью весел мы не даем себя унести. Продолжая грести, мы следим за матовой поверхностью.