Транзитом до Скорпиона - Балмер Генри Кеннет - Страница 9

Я вышел на свежий душистый воздух. Вокруг раскинулся город. Город! Увидев такое зрелище, ни один человек никогда не смог бы его забыть. К небу поднималось множество высоких стволов — я обнаружил, что называю их древесными, но эта форма растительной жизни была наверняка древней, чем деревья. С макушек свисали воздушные побеги. Признаться, у меня возникла тогда постыдная мысль, ибо с виду эти болтающиеся линьки слегка походили на кошку-девятихвостку, когда она поднята в руке боцмана. Выход на огражденной площадке перед нами вел в никуда. Масперо уверенно двинулся вперед и коснулся одной из множества цветных кнопок на столике с начертанным на нем названием «Южный проход. Десять». Платформа — достаточно большая, чтобы вместить четверых человек — подлетела к нам и прикрепилась к выходу с площадки. Я заметил линь, тянущийся от дуги в центре воздушной платформы вверх, — и догадался, что на самом деле линь был усиком огромного растения. Масперо вежливо пригласил меня на борт. Я ступил на платформу и почувствовал упругость, когда линь напрягся под моим весом. Масперо прыгнул за мной, и мы сразу полетели вниз, набирая ускорение, словно ребенок, сидящий на качелях.

Мы летели в воздухе, проносясь между высоких стволов и наростов домов на них. Я увидел множество людей, также раскачивающихся во всех направлениях. Масперо уселся так, чтобы его голова была ниже прозрачного лобового экрана, и мог разговаривать со мной. Я стоял, позволяя ветру свистеть в ушах и развевать мне волосы, точно гриву.

Масперо объяснил, что качельная система не допускала запутывания линей. Дело было сложное, но у них имеются машины, способные справиться с задачей.

Офицеры парусных кораблей знать не знали ни о каких вычислительных машинах — кроме как самых древних форм. Опыт, пережитый мной, когда я стоял на платформе и головокружительно мчался в воздухе, стал одним из величайших раскрепощающих мгновений в моей жизни.

Мы поднялись, описав огромную дугу, и перешли на другую платформу. Затем Масперо пришлось манипулировать с устройством, сильно напоминающим вертикально расположенный птичий хвост. Он поправил курс, и мы вплотную пролетели возле другой воздушной платформы. Когда мы проносились мимо, я услышал восторженный визг и девичий смех.

— Любят они пошалить, — вздохнул Масперо. — Эта кокетка отлично знала, что я уступлю дорогу.

— Разве это не опасно? — последовал мой глупый вопрос.

Мы устремились вниз, величественно качнувшись к озеру, а затем головокружительно поднялись вверх, причалив к площадке, окружавшей ствол. Здесь на платформы забирались другие люди, отчаливали и качались, словно играющие дети. Мы преодолели таким способом, наверное, милю — и все без единой ошибки или запутывания. В раскачивании линей соблюдалась строгая система, так что столкновения под прямым углом исключались. Я мог бы качаться весь день. Эти устройства часто называют качелями, а Афразою именуют Качельным городом.

На одной площадке с перилами нас ждала группа людей. Один из них, поздоровавшись — «Лахал , Масперо» — и перебросившись вежливым словом со мной, сказал:

— Вчера через перевал Лоти проникли три грэнта . Ты пойдешь с нами?

— Увы, нет. У меня неотложные дела. Но скоро — скоро…

И тут я впервые услышал прощальные слова, которые потом приобрели для меня такое большое значение:

— Счастливо покачаться, Масперо!

— Счастливо покачаться, — ответил Масперо, улыбнувшись и помахав рукой.

Счастливо покачаться. Насколько же верны эти слова для выражения восторга и радости жизни в Качельном городе!

Среди многих качающихся с места на место людей я увидел юнцов, сидящих верхом на брусе, держа в левой руке нацеленную вниз рукоять направляющего весла, а другой махая всем, мимо кого они пролетали, петляя и поворачивая. Это стремительное качание выглядело таким свободным, таким прекрасным, настолько находилось в гармонии с воздухом и ветром, что я возжаждал испробовать это искусство.

— Нам приходится разбираться с создаваемой ими время от времени путаницей, — сказал Масперо. — Но, хоть стареем мы и медленнее, мы все-таки стареем. Мы не бессмертны.

Когда мы добрались до места назначения, Масперо проводил меня в свой дом. Он висел над озером на высоте, должно быть, пятисот футов. В центре ствола находилась шахта лифта, и её кольцом окружали комнаты с широкими окнами, выходящими на город. Растения и озеро блестели сквозь узор стволов и качелей.

Мебель в помещении отличалась безупречным вкусом и роскошью. Для человека, чьи представления о комфорте сформировались перемещением с нижней палубы в офицерскую кают-компанию, я изумлялся мало. Масперо своим теплым отношением вскоре заставил меня почувствовать себя как дома. Требовалось много чему научиться. В последующие годы я немало узнал о планете Креген и смутно почувствовал, какую задачу поставили перед собой саванты. Мне удалось понять, что они хотят цивилизовать этот мир, не применяя принуждения. Это требовалось сделать с помощью убеждения и примера, но савантов было очень мало. Поэтому они вербовали рекрутов — насколько я мог понять — из других миров, о которых они, к моему великому удивлению, знали, и я был кандидатом. Никакого иного будущего я не желал.

Савантами владело неодолимое стремление помогать человечеству — и все еще владеет, но для выполнения этой возложенной ими самими на себя задачи они нуждались в помощи. К этому нужны особые способности, и саванты надеялись, что они у меня есть. Мне болезненно трудно подробно рассказывать о чудесных событиях моей жизни в Афразое, Качельном городе, городе савантов. Я познакомился со многими великолепными людьми и вписался в их жизнь и культуру. Во время экскурсий я увидел весь их изолированный мирок в огромном кратере.

Я посетил бумажные фабрики и смотрел, как пульпа постепенно видоизменяется, проходя через жужжащие и вертящиеся механизмы, превращаясь в гладкую бархатистую бумагу, годную для самых возвышенных слов, которые только есть в языке. Но бумажная мануфактура была окутана тайной. Я понял, что в определенные времена года они отправляли караваны с бумагой, распространявшейся затем по всему Крегену. Но это была девственно-чистая бумага, ожидающая нанесения письмен. Я почувствовал здесь тайну, но не смог докопаться до разгадки.

Очень скоро мне велели приготовиться к крещению. Я употребляю английское слово, которое является ближайшим эквивалентом к названию этого ритуала на крегенском, — без всякого намерения кощунствовать. Мы отправились очень рано: я, Масперо, четверо наставников, которых я теперь знал и любил, и четверо кандидатов.

Одним из кандидатов была девушка с правильными чертами лица и длинными волосами, не дурнушка, но красавицей ее нельзя было назвать.

Мы сели на галеру и поплыли вверх по другой реке — Зелф, а не Аф, по которой я прибыл в город. Гребцы смеялись и шутили, налегая мускулистыми руками на весла. Я обсуждал с Масперо тему рабства и нашел в нем ту же глубокую ненависть к этому позорному институту, что горела и во мне. Среди гребцов я узнал человека, спрашивавшего Масперо, отправится ли тот на охоту за грэнтом . Я и сам садился на весла, когда приходила моя очередь, чувствуя в эти моменты, как знакомо перекатываются мускулы спины. Рабство являлось одним из тех институтов Крегена, которые савантам обязательно требовалось отменить, если они хотели выполнить свою миссию.

Мы поднялись как можно выше по реке Зелф, а потом пересели в баркас, где все гребли по очереди. Я не видел в Афразое ни стариков, ни старух, ни больных, ни калек, и все весело прилагали руку к самой черной работе. Галера повернула назад, и девушки у руля махали нам, пока мы не скрылись из виду между серых скал. Мимо неслась вода. Она была темно-сливового цвета, совсем не похожая на воду своей сестры, реки Аф. Наша десятка выгребала против течения. Затем мы прошли через пороги, перенеся баркас, и опять навалились на весла. Масперо и другие наставники держали в руках инструменты, обладавшие, как обнаружилось, немалой мощью. Со скалы спрыгнул, преградив нам дорогу, гигантский паукообразный зверь. Я уставился на него неподвижным взглядом — а Масперо спокойно навел оружие. Из дула вырвался серебристый луч, который успокоил монстра и позволил нам следовать дальше. Зверь только щелкал челюстями, глядя на нас бессмысленным и враждебным взглядом белых глаз, но сдвинуться с места не мог. Думаю, даже земная наука еще не в состоянии воспроизвести подобный способ одержания мирной победы над грубой силой.