Рифейские горы (СИ) - Турлякова Александра Николаевна - Страница 7

- Ты, я вижу, не до конца понимаешь своё нынешнее положение. Ты теперь не царевна. И твоего народа больше нет. Что стало с твоим братом, я не знаю, а, вот, отца твоего я убил сам в честном поединке. Вот этими вот руками! И поэтому всё, что тебе когда-то принадлежало или могло принадлежать, теперь моё. Даже жизнь твоя - это моя собственность. Понимаешь?

Конечно, она понимала, в лице сменилась мгновенно, вскочила на ноги, плавно качнувшись назад, вскинув руки, бесстрашно шагнула ему навстречу, сверкая глаза-ми:

- Конечно, я же не мужчина, я не могу...

- Вот именно, ты женщина!- Кэйдар перебил её, встречая ярость и гнев виэлийки спокойной улыбкой.- И ты даже не представляешь, как тебе повезло, ты теперь моя женщина. А с ними я обычно не разговариваю. У меня для них другой язык...- Он схватил рабыню за руки чуть ниже локтей, рывком притянул к себе. Но девчонка быстро сообразила, Кэйдар успел коснуться губами лишь её щеки, нежной, чуть прохладной кожи. От этого прикосновения, от волос, пахнувших разогретым солн-цем и степными травами, появилось настоящее желание, а не только попытка пока-зать свою власть.

Она сопротивлялась молча, смотрела с ненавистью, со злостью, и почти освободи-ла одну руку, и так больше и не дала поцеловать себя. Простая, шуточная возня, которую иногда так любил Кэйдар, на этот раз увлекла его по-настоящему. Невоз-можность легко взять то, что принадлежало ему на правах победителя и господина, заставила быть более грубым, чем он позволял себе обычно.

Два шага в поисках опоры, и вот она, стена, дощатая надпалубная надстройка, завешанная расшитым гобеленом. Прижатая спиной, притиснутая рабыня впервые застонала, хрипло, с болью. В последней отчаянной попытке освободиться вырвала одну руку, чуть не вцепилась, как кошка, ногтями в лицо. Кэйдар перехватил эту руку, больно стискивая оба запястья в своих пальцах. Прижал обе её руки к стене, высоко поднимая над головой. Ответом ему был не стон боли, а что-то на виэлий-ском, похожее на ругательство.

Она не давалась для поцелуя до тех пор, пока он не поймал её за волосы, а потом уже за подбородок. Неопытные сухие губы, казалось, тоже пахли солнцем и полы-нью. Горячая, дикая, с ненавидящим взглядом, она не давала остановиться.

Рука с лица, вниз по горлу, переместилась ниже, до ворота длинного свободного платья из грубой ткани. Громкий треск, но под платьем оказалось ещё что-то, ещё какая-то рубашка из тончайшего дорогого полотна. "Спрятаться хотела среди про-стых!" Ещё один рывок от ворота и вниз. Панцирь и пояс с кинжалом мешали, не давали ощутить всю теплоту открытого, не защищённого одеждой тела.

Не обращая внимания на отчаянное сопротивление, коленом раздвинул её ноги, подсунул руку под колено, рывком поднял её всю вверх по стене, повыше. При пер-вом же толчке поймал её взгляд, улыбнулся в ответ на отвращение, боль, ненависть.

Они так и смотрели друг другу в глаза: Кэйдар - победно, каждым своим движени-ем доказывая, утверждая с таким трудом завоёванное право и власть; рабыня - с чуть откинутой назад головы - с ненавистью, с презрением, с отвращением. Он отпустил её руки, безвольно упавшие вниз, вдоль тела, всё равно она больше не сопротивля-лась, даже последний поцелуй приняла покорно, не отстраняясь. Может, поэтому Кэйдар и не сразу почувствовал опасность, перехватил её руку с кинжалом в послед-нюю секунду. Сталь панциря приняла весь удар, направленный в печень, и этот звон вернул в действительность.

Ярость в ответ на коварство была сильной, но короткой. Пощёчина и вывернутые пальцы поставили всё по местам.

- Дрянь! Думаешь, ты первая сегодня?..

Закрыв лицо руками, виэлийка медленно сползла по стенке на пол, затряслась в беззвучных рыданиях.

Дурочка. Глупая девчонка. Сама во всём виновата. Не надо было дёргаться...

Кэйдар дрожащими руками плеснул вина в бокал, выпил залпом, одним глотком. Нет, это было какое-то помутнение рассудка. Не иначе...

Он всегда был заботлив со своими рабынями. Шесть официальных наложниц, десятки случайных единичных связей. Конечно, частенько приходилось быть на-стойчивым, особенно когда в первый раз, но сейчас...

Ничего, будет, зато, знать своё место, своё настоящее предназначение, свою глав-ную обязанность: плодить потомство для мужчины-господина.

- Шира!- крикнул раба-слугу, краем глаза видя, как вздрогнула рабыня всем телом в испуге, завозилась, стыдливо запахивая платье на груди. В его сторону не смотрела намеренно, пыталась игнорировать. Уже поздно, милая.

Виэлийка оказалась вообще без всякого опыта, но не это привлекло Кэйдара, и даже не красота лица, нет. Красивых рабынь у него и дома полным полно, и рабыню-девственницу всегда можно купить - дело не в этом. Но ни одна из женщин, с кото-рыми приходилось иметь до этого случая дело, не сопротивлялась так отчаянно, так яростно, до самого конца. Это привносило в привычный набор чувств, сопровож-дающих любую близость, что-то новое, что-то необычное, какую-то острую пикант-ность, опасность даже, стоит только кинжал тот вспомнить.

Интересно, а если именно она родит тебе сына? Каким он будет от такой матери? Кэйдар мечтательно прикрыл глаза. Мысль о наследнике, достойном своего отца, давно уже приобрела навязчивую идею. Да, он будет сильным, смелым, отважным, способным идти до конца, как его мать!

Кэйдар аж рассмеялся, вскидывая голову, и только боль отрезвила его.

Он продолжал мечтательно улыбаться, а Шира суетился вокруг, помогая снимать панцирь.

- Он сегодня спас меня дважды. А я не хотел ещё надевать его... Спасибо, Шира, ты надоумил!

Старый слуга обрадовано оскалился, показывая дырку вместо одного переднего зуба, заморгал блёклыми, выцветшими глазами.

Присохшую ткань паттия Кэйдар отодрал сам, изогнувшись, смотрел через плечо, но никак не мог ничего увидеть, лишь боль чувствовал, и как кровь из потревожен-ной раны, вытекая, защекотала кожу. "Надо будет всё-таки сказать Лилу. Пусть уж посмотрит..."

* * *

Перейдя по переброшенной доске, Лидас медленно огляделся. Всё, как обычно, ничто не изменилось. Собственно, а каких перемен ты ждал? Покушение на сына верховного Правителя, неудавшееся покушение, - это ещё не значит, что тебя долж-ны были встретить стенаниями и плачем.

И всё-таки кое-какая перемена была по сравнению с утром: в нависающем полу-мраке угасшего дня силуэт человека, привязанного за поднятые вверх руки, казался чёрным. Не в силах побороть любопытство, Лидас медленно приблизился. Интерес-но, за что его ТАК?

Иссечённое, избитое тело держалось только за истёртые верёвками запястья. Живо-го места нет. Лидас ещё не встречался с таким жестоким обращением по отношению к рабу. Раб - это собственность, за которую плачены немалые деньги. Раб - это всё-таки человек, многое ему можно объяснить при помощи языка, при помощи слова. А тут же...

Не удержался, приподнял за подбородок тяжёлую свесившуюся голову, заглянул в лицо. Искусанные до крови, растрескавшиеся губы, в уголке, несмотря на вечер, ещё ползала маленькая муха. Лидас согнал её скорее неосознанно, чем в мыслях о заботе. Совсем ещё молодой, по-юношески симпатичный.

- Живой он ещё, господин Лидас?- Надсмотрщик, разносивший воду гребцам, повернулся к Лидасу.

- Живой.- Слабое биение крови под пальцами еле улавливалось, и при звуке голоса очень тихо, почти незаметно, дрогнули ресницы, длинные, тени от них лежали в углублениях глазниц.

- Живучий, однако, собака.- Надсмотрщик остановился рядом.- Ни звука, пока секли... Мимский, так тот вообще рассвирепел... Ты у меня, говорит, плакать бу-дешь... Я тебя, говорит, кричать заставлю... Бесполезно! И ведь весь день без воды, на солнце... Упрямый, гадёныш...

- За что его?

- Так это ж он на господина нашего, на будущего Наследника...

- Он?- протянул Лидас удивлённо.

- Да. Сегодня утром... Накинулся. Ещё бы чуть-чуть, цепь была б чуть подлин-нее... Да ещё заметили вовремя... И я рядом был, господин... Вот нам и приказали. Господин Кэйдар приказал: бичевать и оставить, пока не сомлеет. Думал, одного дня ему хватит... Ан, нет! Живучий!.. Ну, уже всё равно не очухается... Мы ему хорошо всыпали... Я своё дело знаю!