Остоженка. От Остоженки до Тверской - Романюк Сергей Константинович - Страница 35

Последняя встреча лидеров состоялась вечером 17 октября: «Г-н Иден и я уехали из Советского Союза, – писал Черчилль, – освеженными и подкрепленными переговорами, которые мы вели с Вами, Маршал Сталин, и с Вашими коллегами. Эта памятная встреча в Москве показала, что нет вопросов, которые не могут быть улажены между нами в откровенной и задушевной беседе, когда мы встречаемся друг с другом. Русское прославленное гостеприимство превзошло себя во время нашего визита».

Пречистенский переулок от пересечения со Староконюшенным поворачивается к Пречистенке и выходит к ней Домом ученых (№ 2/16) с правой стороны и новопостроенной подделкой под ампирный дом слева (№ 1/18).

Дом ученых состоит из двух очень разных строений: неоклассического особняка и пристроенного к нему советского мрачноватого здания для зрительного зала (архитектор С.Н. Кожин из мастерской Жолтовского), совсем не гармонирующего с ампирной решеткой и большими скульптурами «дворянских» львов перед ним.

В основе особняка – каменные палаты, которые могут датироваться концом XVII в.; самым ранним известным их владельцем был именитый чиновник петровского и послепетровского времени Семен Иванович Сукин, получивший палаты по данной из Московской губернской канцелярии от 6 августа 1731 г. Палаты перешли к его дочери Анне, вышедшей замуж за подполковника Андрея Яковлевича Дашкова, в роду которого они были до продажи в 1790 г. небезызвестному в истории России Ивану Петровичу Архарову. По словам историка С.Н. Шубинского, «Архаров зажил в Москве большим барином. Дом его на Пречистенке был открыт для всех знакомых и утром, и вечером. Каждый день у них обедало не менее сорока человек, а по воскресеньям давались балы, на которые собиралось все лучшее московское общество; на обширном дворе, как ни был он велик, иногда не умещались экипажи съезжавшихся гостей. Широкое гостеприимство скоро сделало дом Архаровых одним из самых приятных в Москве…».

Павел I дал ему чин генерала от инфантерии, назначил московским военным губернатором, и он стал командовать полком, носившим, как велось тогда, его имя (теперь словечко «архаровец» объясняется тем, что солдаты этого полка якобы известны были грубостью и отсутствием дисциплины, но в действительности так тогда прозывались полицейские, бывшие под началом его брата, обер-полицмейстера в Петербурге).

Иван Петрович Архаров в 1797 г., как и его брат, попал в опалу скорого на решения императора и был сослан в свое имение. В 1816 г. сгоревшие строения на его участке были проданы, и после нескольких владельцев усадьба с восстановленными главным зданием и хозяйственными постройками перешла в 1829 г. к Ивану Алексеевичу Нарышкину, жена которого была двоюродной теткой Натальи Гончаровой. Самого И.А. Нарышкина выбрали посаженым отцом на свадьбе Натальи Николаевны и Александра Сергеевича, и можно утверждать, что оба они могли бывать с визитами в этом доме.

По словам Яньковой, дом которой был рядом, «Ивану Александровичу было лет за пятьдесят; он был небольшого роста, худенький и миловидный человечек, очень учтивый в обращении и большой шаркун. Волосы у него были очень редки, он стриг их коротко и как-то особенным манером, что очень к нему шло; был большой охотник до перстней и носил прекрупные бриллианты».

Традиции гостеприимного дома при нем продолжались. Знаток московского быта А.Я. Булгаков записывает 5 апреля 1829 г.: «Вчера был прекрасный концерт d’amateurs (любителей) у Ивана Алекс. Нарышкина; пели обе Свечины, кн. Вл. Голицын, m-г Гау играл, на арфе маленький Витте, а на фортепьяно Agathe Хрущова; продолжалось только долго, почти до перваго часу. Весь beaumonde был тут… В старину в этом же доме веселились мы, бывало, у покойнаго Архарова, но дом этот нельзя теперь узнать, расположен иначе и прекрасно убран».

В 1865 г. знатные дворяне перестали быть владельцами старого дома – его приобрел владелец крупной текстильной фабрики в Серпухове Н.И. Коншин и занялся ремонтом и переделками, закончившимися через два года. После его кончины в 1898 г. вдова Александра Ивановна Коншина, которой осталось наследство более 10 миллионов рублей, полностью переделала существующий особняк (оставила только фасад 1867 г.) по проекту архитектора А.И. Гунста. Интерьеры были сделаны заново, архитектор спроектировал роскошные неоренессансные мебель, обои, скульптурные украшения, лепнину потолков, люстры, наборный паркет. За расходами не постояли – огромное цельное окно было доставлено из Италии в специальном вагоне. Освящение дворца происходило 21 мая 1910 г.

Через несколько лет после постройки дома владелица умирает и он переходит к наследникам, которые в марте 1916 г. продают его. Последнего хозяина особняка часто путают с его дальним родственником Николаем Путиловым, основателем известного петербургского Путиловского завода, но им был Александр Иванович Путилов, крупный финансист, председатель и член правлений более 50 акционерных предприятий, общественный деятель, ясно осознававший опасность наступающего большевизма. После 1917 г. он эмигрировал и активно боролся против коммунистов.

Некоторое время после захвата власти большевиками и переезда новых властей из Петрограда в Москву в особняке помещались их учреждения – в частности, здесь был «комиссариат по еврейским делам» (Евком). С 9 июня 1922 г. в особняке поселилась новая организация, ставшая известной под аббревиатурой ЦЕКУБУ, что означало Центральная комиссия по улучшению быта ученых.

В год организации «улучшения быта» Ленин задумал выслать из России несколько сотен ученых: непосредственной причиной было то, что большевики в обстановке только что объявленного НЭПа боялись политических требований свободы и старались избавиться от критиков их режима. Он бомбардирует ВЧК – ГПУ своими требованиями: «Подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистим Россию надолго. Всех их вон из России». Одним из первых, кто принялся за выполнение директивы, был комиссар здравоохранения Н.А. Семашко, присутствовавший на съезде Всероссийского медико-санитарного общества и предложивший Ленину с помощью ГПУ «изъять» некоторых врачей.

Операция по отбору высылаемых была тщательно продумана, за учеными следили, в университетах, институтах, научных обществах учредили специальных группы содействия слежке.

За несколько дней во многих городах России чекисты врывались в квартиры ученых, отправляли их в тюрьмы и принуждали под страхом расстрела выезжать из страны. Так было отправлено несколько сот известных ученых. С собой не разрешалось брать почти ничего, чекисты снимали кольца, серьги и даже нательные кресты.

Тем, кто был честен, независим, кто обладал собственным мнением, давали «кнут»: таких арестовывали, ссылали, убивали, изгоняли из страны, а вот тем же, кто остался, в ком были уверены большевики, выдавались «пряники» – санаторное обслуживание, право питаться в столовых, пайковое снабжение. Для них и открыли Дом ученых – тот же Семашко, вошедший в правление Дома, докладывал через несколько месяцев о первых «мероприятиях» в Доме, о лекциях, кружках, литературных вечерах.

Напротив, на левом углу Пречистенского переулка и улицы Пречистенки – двухэтажный дом с мезонинами на обоих фасадах, к улице и к переулку, выстроенный для представительского офиса в 1998 г. на месте пустыря, долгое время «красовавшегося» на месте разрушенного редкого архитектурного памятника и мемориального особняка, который принадлежал известной в летописях Москвы, всезнающей «бабушке» Елизавете Петровне Яньковой. Ее воспоминания – «Рассказы бабушки» – о дворянской Москве XVIII–XIX вв. записал ее внук и издал в 1885 г.

До переезда сюда Яньковы жили в приходе церкви Неопалимой Купины в Зубове, но присматривали дом или место для постройки поближе к центру города, к своим родственникам. Нашли его на Пречистенке; дом, принадлежавший полковнику Н.П. Римскому-Корсакову, а до них Бибиковым, был старым и ветхим, и Яньковы, купив участок в 1809 г., принялись за постройку нового дома. В 1811 г. уже перешли в него, еще полностью не отделанный, но… в 1812 г. почти вся Пречистенка сгорела и с нею новый дом Яньковых. Как вспоминала Елизавета Петровна: «Долго не могла я решиться побывать на Пречистенке и посмотреть на то место, где был наш дом; наконец я отправилась с Дмитрием Александровичем: на углу переулка, называемого Мертвым, где был дом наш, увидала я совершенно пустое выгорелое место, и только в углу двора на огороде схитил себе кое-как наш дворник Игнат маленькую лачужку из остатков дома и строений. Очень грустно и обидно было видеть, что дом, в котором мы не жили и года, сгорел дотла. Слава Богу, что мы-то все уцелели, а эти потери хотя и чувствительны и прискорбны, ну да это дело нажитое, то и опять нажить можно и не следует чересчур дорожить этими стяжаниями. Не такие еще беды могли нас постигнуть, и я готовилась на большее.» И действительно, предчувствия ее не обманули: скончался еще не старым ее муж, и она вспоминала: «В 1818 году мой новый дом на Пречистенке, начатый еще при жизни Дмитрия Александровича, был совершенно готов, и я могла туда наконец переехать на житье. И радостно мне это было, и грустно, потому что не было уже в живых доброго моего друга».