Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару - Эдвардс Энн - Страница 85

Репортер: Если вы напишете еще книгу, она тоже будет о Юге?

М. М.: Милый, ничего другого я просто не знаю.

Журналисты покидали пресс-конференцию в приподнятом настроении, покоренные чувством юмора их собеседницы. А затем в небольшом уединенном номере отеля был организован ланч, на котором присутствовали сотрудники издательства Макмиллана. Был подан мятный коктейль, и Пегги сидела за столом между своим бывшим редактором мисс Принк и президентом компании «Макмиллана» Джорджем Бреттом.

На следующее утро, в 10.20, в матроске, отделанной белым кантом, и в шляпе, выглядевшая так, словно хоть сейчас во флот, Пегги стояла в доке в окружении офицеров и фотографов. Солнце светило ей в глаза, и она три раза замахивалась и попадала мимо цели, пока, наконец, бутылка не ударилась о борт крейсера. «В бейсболе я бы с такой игрой вылетела», — сказала она адмиралу Боузну, стоявшему позади нее, в то время как все остальные присутствующие дружно аплодировали.

Разговоры о войне не прекращались ни днем, ни ночью, но в отличие от Скарлетт Пегги они скучными не казались, и она не считала необходимым делать вид, что война — «бизнес для мужчин, а не для леди».

Крещение крейсера «Атланта» пробудило в ней чувство патриотизма, и она с головой окунулась в работу по скатыванию бинтов и комплектованию посылок, отправляемых за океан. Она шумно протестовала против намерения Соединенных Штатов остаться в стороне от войны и говорила, что не представляет, как в таком случае страна сможет уважать себя в дальнейшем.

Пегги так и не стала сторонницей Рузвельта, но чувствовала — так же, как и ее герой Стюарт Тарлтон, — что страна или «должна сражаться, или она будет выглядеть трусом в глазах всего мира». Она утверждала, что для нее не было неожиданностью нападение Японии на Пирл-Харбор 7 декабря 1941 года, потому что она никогда, мол, не доверяла этим «проклятым лисам».

Как раз перед Рождеством Пегги вновь приехала на Бруклинскую военно-морскую верфь, чтобы присутствовать на церемонии представления личного состава крейсера «Атланта», после которой на борту корабля был дан завтрак. Все моряки — уроженцы Джорджии выстроились в очередь, чтобы поприветствовать Пегги.

На следующий день после Рождества она написала капитану «Атланты» письмо, в котором спрашивала, как ей внести свой вклад в фонд помощи морякам, но крейсер уже приступил к несению военной службы и теперь держал курс к вражеским берегам.

В ноябре следующего, 1942 года Пегги получила печальное известие, что крейсер «Атланта» потоплен у берегов Испании, а весь его экипаж погиб. Ей было нелегко примириться с этим, и гибель крейсера она восприняла как свое личное горе.

Но не только это мучило ее. После гибели «Атланты» к Пегги вновь вернулись ее былые ночные кошмары, а вместе с ними и леденящее душу предчувствие, что и ей суждено погибнуть насильственной смертью.

Глава 25

Война привнесла в жизнь Пегги тот особый смысл, которого она была лишена со времени окончания работы над рукописью романа и передачи его издательству Макмиллана. Пегги делала все, чтобы помочь своей воюющей стране: участвовала в кампании по экономии топлива — держала в гараже свой новый «меркьюри-седан», купленный незадолго до нападения на Пирл-Харбор; скатывала бинты; часами вместе с Джоном дежурила на улице; стойко переносила недостаток основных продуктов — сахара, масла, мяса. Она забывала о тяготах собственной жизни, думая о том, каково сейчас приходится Англии. Пегги читала все книги о войне, которые попадали ей в руки, а также все военные репортажи, публикуемые в местных газетах.

Ежемесячно она покупала значительное количество военных облигаций — бон — и сама без устали трудилась, участвуя в кампании по их продаже: ей необходимо было собрать 35 миллионов долларов на приобретение нового крейсера взамен погибшей «Атланты». И как-то раз, в холодный ветреный день Пегги пять часов провела на улице, продавая облигации.

«Все атлантские моряки были с нами, — писала Пегги молодому парню из Атланты, служившему во флоте, — и они палили из пушки всякий раз, когда кто-нибудь покупал 1000-долларовую облигацию. Мы едва не оглохли и страшно замерзли, но все равно прекрасно провели время и собрали 500 тысяч долларов».

Вряд ли какая другая женщина в Америке смогла бы собрать те 65 миллионов долларов, которые за шесть недель собрала Маргарет Митчелл. Этих денег вполне хватило на покупку нового крейсера «Атланта» для ВМС США и еще двух эскадренных миноносцев.

Все страхи Пегги перед публичными выступлениями, казалось, исчезли, и теперь она часто напоминала свою мать, Мейбелл, когда, стоя на ящике перед микрофоном, выступала на фабриках, в школах и на городских площадях, пытаясь достучаться до сердец и кошельков богатых и бедных своих сограждан.

Поток читательских писем к этому времени почти иссяк, но почтовые расходы Пегги тем не менее увеличились: теперь она вела переписку с солдатами армии США, призванными на военную службу из Атланты или других городов Юга. Одних призывников она знала еще до войны, других — ни разу не видела, хотя многие из них были родственниками ее друзей и знакомых.

В письме к Л. Коулсману из Стейтсборо Пегги описывает трудности жизни в стране, пишет о лишениях и нехватках, объясняя: «Я хочу, чтобы ты знал о тех переменах, которые происходят здесь, дома, и о том, как живут сейчас гражданские люди. И ты, и другие ребята сейчас так далеко от нас, что если мы не будем сообщать вам о тех мелочах, которые вызывают большие перемены в жизни Америки во время войны, то вы никогда уже об этом ничего не узнаете».

Она почти не жаловалась в этих письмах, хотя и считала, что жалобы — «нормальный и здоровый признак свободной страны, в которой люди могут жаловаться и критиковать правительство. Люди в Германии, например, не имеют такой возможности».

Двери квартиры Маршей на Пьедмонт-авеню были всегда открыты для военных людей, даже для тех из них, с которыми сами хозяева были едва знакомы, и Пегги, казалось, подобное неформальное общение военного времени доставляло такое удовольствие, какого она никогда не испытывала за все годы своей шумной славы.

Словно она вновь превратилась в ту Пегги Митчелл, какой была до выхода в свет «Унесенных ветром». Она даже стала позволять себе легкий флирт с молодыми людьми, которые, надо признать, быстро сдавались, покоренные ее сердечностью, юмором и обаянием. Клиффорда Давди это весьма забавляло, когда он и его жена Элен были проездом в Атланте и навещали Маршей. Позднее он писал Пегги, что «она, должно быть, вспомнила свои дебютантские дни».

В конце марта 1942 года, сразу после окончания напряженной кампании по продаже военных облигаций, Пегги легла в клинику Джона Гопкинса в Балтиморе, чтобы сделать операцию на позвоночнике — удалить образовавшийся в результате давней травмы хрящ между позвонками. Хрящ этот давил на нервные окончания в позвоночнике, что приводило к сильным болям в спине и ногах.

Врач обещал, что боли исчезнут, так же как и необходимость носить ортопедическую обувь. Вот почему после операции Пегги находилась в приподнятом настроении. Причем она была уверена, что своим выздоровлением обязана нейрохирургу — южанину по происхождению.

Она писала Давди, что как-то раз, когда врач с группой интернов во время обхода остановился у ее кровати, она вдруг решила рассказать им про своего деда Митчелла, служившего во время Гражданской войны в армии конфедератов, и о его «смелости, отваге и об обыкновенной глупости, заставившей его высунуть голову из зарослей кукурузы, чтобы перекинуть свою винтовку через плетеную изгородь. И в ту же минуту пуля прошила его затылок, раздробив его почти надвое». С этого момента, пишет Пегги, она, используя все свои творческие способности и богатый опыт репортерской работы, постаралась поведать врачу вдохновенную сагу о путешествии ее деда на перекладных до Ричмонда, где находился госпиталь, и о последующей поездке на открытой платформе в Атланту, по-прежнему без какой-либо медицинской помощи.