Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару - Эдвардс Энн - Страница 45

Эти сообщения привели Пегги в состояние, когда могут помочь только таблетки люминала, как писала сама Пегги Лэтему, холодный компресс на голову и долгий приятный сон. Но прежде она все же позвонила на работу Джону, чтобы сообщить ему эту новость. Ее худшие опасения и самые радужные мечты, похоже, становились явью.

Совершенно очевидно, что если Пегги действительно не хотела публиковать книгу, то в тот момент у нее была возможность принять окончательное решение и ответить отказом. Но когда Джон вернулся вечером домой, она отправила две телеграммы: одну — Лу, другую — Лэтему, в которых сообщала, что сможет дать согласие на публикацию романа в издательстве Макмиллана лишь после получения самого контракта.

Следом Пегги пишет Лэтему письмо, в котором интересуется, не будет ли она обязана, в соответствии с контрактом, предоставить рукопись к определенному, оговоренному в нем сроку — условие, которого она боится, поскольку является «особым объектом для кар господних», и потому никогда не знает сегодня, не получит ли она завтра «сломанную шею, бубонную чуму или другие подобные огорчения, могущие помешать работе». Хотя и спешила его заверить, что не предчувствует пока никаких катастроф и что вот уже шесть месяцев, как она обходится без них. «Но чувствую, — пишет Пегги, — что просто обязана предупредить вас о такой вероятности».

Она просит выслать ей отзыв и рекомендации профессора Эверетта, а затем, признаваясь, что незнакома с издательским делом, выражает удивление, неужели «Макмиллан» может позволить, чтобы подобные предложения и советы попадали в руки автора до подписания контракта: ведь, беспокоилась она, профессор Эверетт может предложить внести такие изменения, на которые автор не согласится или которые не сможет сделать.

Безоговорочного согласия она Лэтему не дала: «поскольку я происхожу из семьи юристов, — объясняла она, — я не могу одобрить какой-либо контракт, вне зависимости от его привлекательности, без ознакомления с ним, а потому пришлите мне его, пожалуйста, и я отвечу вам сразу же, как только ознакомлюсь с ним». И завершает свое письмо утверждением, которое, правдиво оно или нет, Пегги повторяла снова и снова все последующие годы:

«Я никогда не думала, что получу предложение опубликовать мою книгу, поскольку писала я ее просто для того, чтобы развлечь себя и мужа и убить время в течение долгих месяцев моей болезни».

Лэтем же, не мешкая, выслал Пегги восторженный отзыв профессора Эверетта, ухитрившегося вместить все содержание романа объемом 600 тысяч слов в пять машинописных страниц.

Заканчивался его обзор следующими критическими пожеланиями:

«Это действительно прекрасная книга. Человеческие качества ее героев будут замечательно выглядеть на любом историческом фоне, но когда этим фоном становятся Гражданская война и Реконструкция — эффект возникает поразительный. К тому же книга в высшей степени художественна. Возьмем, к примеру, сцену бегства из Атланты. Смешное, нелепое появление аристократической миссис Элсинг утром, когда она, неистово нахлестывая лошадей, покидает город в экипаже, набитом мукой, фасолью и беконом. Или взять сцену с Пэнси, брошенной среди ночи. Ее лошадь истощена, повозка сломана, но и то, и другое — бесценно, и лишь такой сильный человек, как Ретт Батлер, мог в обстановке всеобщего бегства добыть их. В Таре Пэнси сталкивается вплотную с голодом. Но ни одной ссылки не делает автор на предыдущую сцену — лишь ускоряется темп романа. Возможно, именно из-за авторского умения управлять темпом книга и производит столь глубокое впечатление. По воле автора события замедляются, происходя как бы вне времени, в вечности, а не в реальной жизни. Как это происходит, когда, например, подобно королю Лиру Пэнси узнает, что «самое худшее не наступило, пока мы можем сказать: “Это хуже всего”».

Во что бы то ни стало приобретите книгу. Но она должна быть хорошо издана. В оригинале, который мы должны будем подготовить, дюжина строк сможет сделать связки на месте существующих сейчас брешей… Там действительно есть обескураживающие пропуски окончаний, и время от времени чьи-то волнующие чувства и эмоции так или иначе удивляют.

Я уверен, что это не просто хорошая книга. Это бестселлер. Она много лучше, чем книга Старка Янга (автора только что опубликованного романа о Гражданской войне «Такая красная роза»), а литературный прием, использованный автором, когда отрицательный персонаж вызывает пробуждение сочувственных эмоций, представляется мне восхитительным.

Конец кажется грустным, поскольку в нем нет определенности в намерениях Ретта продолжать совместную жизнь… Берите книгу немедля. Скажите автору, что не нужно ничего переделывать, лишь дописать связующие вставки, чтобы ликвидировать бреши в тексте, и усилить последнюю страницу».

Через два дня, 27 июля, Пегги срочной почтой отправила ответ Лэтему, в котором писала, что «не ожидала получить столь замечательный отзыв» и что лишь благодаря стойкости духа она удержалась от того, чтобы вновь «лечь в постель, принять люминал и положить лед на голову». Профессор Эверетт сделал ряд оговорок по поводу использования автором некоторых слов и выражений и писал, что «автор не должен допускать выражения собственных чувств, что имеет место в одном или двух местах романа, где говорится о неграх». Пегги согласилась, что он абсолютно прав, и добавила, что она старалась изо всех сил избежать яда, злобы, предубеждений и жестокости. И если они все же есть в книге, то виновник их появления не автор, а герои романа, имеющие собственные глаза, уши и языки, объясняла она. И яд, и злоба, и предрассудки появляются «как реакция героев на то, что они видят, слышат и чувствуют».

Так, Эверетт недоволен такими выражениями, как «обезьянье лицо Мамушки» и «черные лапы», — эпитеты, которые она готова изменить, хотя и «не имела в виду выказать неуважение к Мамушке. Просто она часто слышала, как сами негры называли свои руки черными лапами, а когда старая морщинистая негритянка печальна, ни на кого в мире она не похожа больше, чем на больную обезьяну. Но я просто не представляла, насколько иначе это звучит, когда написано».

Согласилась она с Эвереттом и в том, что в уходе Ретта все же остается некоторая неопределенность, но при этом добавила: «Я думаю, что в конце концов ей удастся вернуть его». Похоже, это был единственный случай, когда Пегги высказалась подобным образом в отношении того, удастся ли Пенси вернуть Ретта. Она допускала, что, «возможно, было бы и не вредно намекнуть на это в романе чуть более определенно», но при этом добавляла: «Когда я писала эту книгу, я хотела оставить конец открытым для читателя, хотя и понимаю, что это не самый лучший писательский прием!»

Последнюю часть романа Пегги не читала уже более двух лет и теперь, когда на руках у нее не осталось даже копии рукописи, она «смутно помнила», что сделала, кажется, не более чем набросок заключительной главы, и высказала предположение, что после доработки эта глава примет более определенный вид, чего, собственно, и желает профессор Эверетт.

Тогда же она заявила, что намерена вставить в роман тот вариант, в котором Фрэнк Кеннеди умирает от болезни, а не погибает во время вылазки ку-клукс-клана, из тех соображений, что «тема ККК очень подробно разработана другими авторами». Ведь вариант с кланом она написала, когда, перечитав эту часть романа, почувствовала, как «явно падает читательский интерес после шестой главы». «Включение клана было попыткой усилить эту часть романа, не прибегая к использованию большого количества мелодраматических эпизодов».

Пегги попросила Лэтема позволить ей закончить роман, убрав версию с кланом, но если ему это не понравится, то она готова оставить и прежний вариант. И продолжала: «Это относится и к тем замечаниям, которые были высказаны в отношении заключительных глав романа. Если вам не нравится, как они сделаны, дайте мне знать, и я все переделаю. Я переделаю конец так, как вам будет угодно, за исключением одного — я не смогу сделать его счастливым».