Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару - Эдвардс Энн - Страница 42

Это короткое однодневное путешествие оживило воспоминания Пегги об услышанных ею когда-то от старых ветеранов страшных рассказах о битве при Далтоне, и поскольку был выходной по случаю Дня труда и Джон не работал, они как-то вдруг решили съездить в Чаттанугу, откуда и началось отступление конфедератов к Далтону. Здесь надо отметить, что письмо Джона к Фрэнсис — редчайший случай, когда он или Пегги брались обсуждать какие-то сцены из романа.

Поездка в Чаттанугу заставила Пегги вновь вернуться в подвальный этаж библиотеки Карнеги, чтобы продолжить поиск исторических материалов, а конверты с главами рукописи были изъяты из всех укромных мест, где они хранились, и вновь сложены огромной кипой рядом с пишущей машинкой.

С Лу Коул Пегги была столь же скрытной, как и со всеми другими людьми, и, несмотря на то, что Лу занимала руководящую должность в издательстве, Пегги никогда не рассказывала ей о содержании книги и наотрез отказывалась показать ей рукопись. Да, конечно, рукопись находилась сейчас в самом беспорядочном состоянии, чем когда-либо, из-за тех новых исторических материалов, которые Пегги добавила в нее, но причины ее скрытности были несколько глубже: Пегги была невысокого мнения о себе как о писателе, а Лу считала профессионалом, имевшим дело с произведениями лучших авторов современности. Отец, чье одобрение было очень важно для Пегги, говорил ей, что писательство — занятие «довольно подходящее для женщины, если ей нечем занять время», но сама книга его не интересовала, по крайней мере вопросов о ней он не задавал. Он был не очень высокого мнения о Пегги как о журналистке, и теперь брал на себя смелость утверждать, что «не думает, что она может написать нечто такое, на что стоило бы потратить время».

Джон всячески старался укрепить ее уверенность в себе, но что бы он ни говорил и что бы ни делал — ничто, казалось, не могло затушевать в ее сознании тот факт, что именно Джон привносит упорядоченность и точность в ее работу и что без его постоянной помощи книга находилась бы в еще более плачевном состоянии, чем теперь.

Пегги всегда утверждала, что писала книгу лишь для того, чтобы развлечь себя и Джона. Но факты свидетельствуют об обратном. Этому роману она посвятила несколько лет жизни, не думая о том, что с ним делать дальше, но вот теперь работа шла к концу и пришло время сказать самой себе правду, если она подсознательно уже не сделала этого раньше.

А правда состояла в том, что ей отчаянно хотелось увидеть свою книгу напечатанной и тем доказать и отцу, и всем своим недоброжелателям, что она обладает и мастерством, и талантом. Ведь, не будь у нее такого желания, не стала бы она волноваться о достоверности каждой, самой малой, исторической детали; не стала бы проводить дни, а то и недели, в библиотеке, выясняя, к примеру, шел ли дождь или светило солнце в тот день, когда происходило какое-либо историческое событие, описанное в ее романе. Она разыскивала все, что могла, о битвах при Виксберге, Геттисберге и о тех мрачных днях ожидания, когда янки под командованием Шермана стояли под Далтоном у реки Фейс, и обо всех боях в окрестностях Атланты начиная с мая 1864-го, и до падения города в сентябре. Делала она это потому, что знала: если когда-нибудь отец прочтет ее книгу, ко всем историческим фактам он будет особенно придирчив.

Нет сомнения, что настойчивое стремление к достоверности исторического материала, лежащего в основе романа, было вызвано навязчивой идеей Пегги правдиво показать войну и что стоит ее пережить, но по мере того как росло количество страниц в рукописи и конверты продолжали разбухать, ее одержимость войной как таковой постепенно ослабевала. Во всяком случае, с того времени, как Пегги подружилась с Лу Коул, она, похоже, разрывалась между желанием опубликовать свою книгу и опасениями, что ее любимое детище может быть отвергнуто; что в героях ее романа какие-то реально существующие люди могут узнать себя; что отец станет по отношению к ней еще придирчивей и строже; и что друзья — в литературе преимущественно сведущие — окажутся свидетелями ее провала.

Джон, наоборот, хотя ни с кем и никогда не обсуждал содержание книги, кроме как с сестрой Фрэнсис, да и то поверхностно, тем не менее не скрывал, что Пегги пишет роман, который он считает гениальным, и что настанет день, когда все смогут убедиться в потрясающем таланте его жены.

В 1932 году Джон опять получил повышение по службе. К этому времени почти все их долги были выплачены и Марши могли позволить себе устроить свою жизнь чуть комфортабельнее, переехав в пятикомнатную квартиру и обставив ее мебелью в викторианском стиле, подаренной им бабушкой Стефенс.

Новая квартира находилась на третьем этаже дома на 17-й улице и имела в гостиной прелестное окно-фонарь в виде выступа. Вторая спальня была превращена в кабинет для Джона, поскольку ему часто приходилось приносить срочную работу домой и допоздна засиживаться над нею, ну а Пегги вновь поставила свой столик для шитья в гостиной, на который водрузила пишущую машинку. Поскольку Джон содержал семью, его работа считалась главной, что и оправдывало его привилегию с кабинетом.

Место, где находилось их новое жилье, значительно отличалось от прежнего: это была деловая часть города и потому совершенно коммерческая. Рядом с квартирой Маршей находился отель «Нортвуд», номера в котором сдавались внаем постоянным жильцам, а на самой улице — и выше, и ниже их нового дома — располагалось большое количество магазинов.

Сама квартира очень нравилась Пегги — она была светлой в любую погоду. Даже то обстоятельство, что ее окно-фонарь выходило на улицу с оживленным движением трамваев, машин и людей, казалось, совершенно не беспокоило ее. По словам Пегги, главной темой ее книги было «выживание», или то, что она называла словом «предприимчивость», а второстепенной — чувство защищенности, которое дает человеку работа на земле. Правда, при всем при том сама Пегги никогда не изъявляла желания иметь дом или приобрести землю, предпочитая жить в квартире, расположенной в самом сердце Атланты. Она ощущала себя частицей этого города и любила его со всеми его недостатками.

Вскоре после переезда Маршей на новую квартиру у их двери неожиданно появился Ред Апшоу, причем в тот утренний час, когда он мог быть вполне уверен, что Джон уже на работе.

Был понедельник, 24 октября 1932 года. Дата, которая, возможно, и не была бы увековечена, если бы в этот день кандидат в президенты Франклин Д. Рузвельт не посетил Атланту.

Медора пригласила Пегги на прием, устраиваемый в честь Рузвельта, и в тот момент, когда Пегги одевалась, в дверь позвонили и Бесси пошла открывать.

Ее взволнованный голос достиг спальни, и Пегги поспешила в гостиную, войдя в нее, когда Бесси намеревалась захлопнуть дверь перед самым носом у Реда. Воспользовавшись моментом, тот быстро прошел мимо служанки прямо в комнату, но Бесси в негодовании продолжала стоять у дверей, отказываясь оставить «мисс Пегги» наедине с Редом.

Рассказывая об этом случае Медоре, Пегги признавалась, что не смогла бы пережить потрясение от внезапного появления Апшоу, если бы не присутствие рядом Бесси.

Ред показался Пегги еще более худым, чем он был во время их последней встречи, но по-прежнему красивым и элегантным. Он сказал ей, что работает в угольной компании в штате Северная Каролина и что в Атланте он проездом, но Пегги ему не поверила, поскольку буквально в следующее мгновение он попросил у нее денег взаймы.

Ей хватило десяти минут, чтобы уговорить Реда покинуть дом, и она так никогда никому и не сказала, получил ли он деньги, которые просил. Однако, по словам Медоры, Ред не собирался покидать город, не собрав нужную ему сумму.

Некоторое время спустя кто-то сообщил Пегги, что Ред якобы женился на богатой женщине с Севера, а вскоре прошел слух, что он забрал у этой женщины крупную сумму денег, после чего она развелась с ним. Но ни один из этих слухов не имел достоверного подтверждения.

Появление Реда в Атланте стало большим потрясением для Пегги: вновь возродились все ее страхи, что если книга будет вдруг опубликована, то Ред, вполне возможно, получит повод заставить ее оплатить и следующий свой визит.