Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару - Эдвардс Энн - Страница 26

Энгус Перкенсон был не только суровым человеком, но и, как работодатель, сущим тираном. Если он находил, что какое-то слово в статье использовано не совсем точно, то отсылал автора к словарю за другим. Факты, изложенные в статье, должны быть проверены; если необходимо — ссылки и примечания, а также грамотность изложения и тщательность во всем.

Пегги четко и без возражений придерживалась этих правил. Она никогда не подводила редакцию и никогда не считала, что выполнить какое-либо задание — ниже ее достоинства. А благодаря редакторской помощи со стороны Джона ее статьи редко нуждались в редакционной правке.

Обычно она писала сначала заключительную часть статьи, а уж потом бралась за начало. Эту курьезную привычку она сохраняла не «благодаря примеси китайской крови» — как она объясняла, — но потому, что, лишь сформулировав основную мысль статьи, она могла развить ее и перейти к началу.

Все свои статьи она печатала на старом «ундервуде»; у него недоставало клавиши пробела, но он «имел самый хороший ход каретки среди всех машинок, на которых она когда-либо работала».

Не погрешив против истины, можно сказать, что дни работы в газете были самыми счастливыми в жизни Пегги.

Больше всего ей нравилось интервьюировать атлантских старожилов, причем «многие из вопросов, которые я задавала им, — вспоминала она позднее, — не имели никакого отношения к статье, которую я в итоге писала. Меня интересовало, что чувствовали люди во время осады Атланты, куда доставлялись списки раненых, что ели во время блокады, целовали ли молодые люди девушек до свадьбы и как прекрасные леди ухаживали за ранеными в госпиталях». Она не задумывалась, почему задает такие вопросы, ей «просто хотелось знать некоторые вещи». Она всегда любила разговаривать с людьми на такие темы, в которых ее собеседники разбирались лучше всего, а старожилы, как правило, лучше всего знали воину и тяжелые послевоенные времена, и потому воспоминания их были столь живыми и яркими.

Политика и экономика почти не интересовали Пегги, и она редко затрагивала эти темы. И тем не менее именно она брала интервью у вице-президента Кулиджа, когда незадолго до смерти президента Гардинга чета Кулиджей проездом находилась в Атланте. В заметке Пегги не упомянула о своей встрече с Кулиджем в доме миссис Пирсон, а, отметив его «молчаливость и длинные ноги», большую часть статьи посвятила обсуждению склонности Кулиджа к разглядыванию витрин магазинов. Миссис Кулидж заметила, что муж часто возвращается с прогулок по магазинам с какой-нибудь покупкой, которая, по его мнению, должна ей понравиться, и что в такие моменты — хотя он очень экономный и бережливый человек — он превращается «в самого экстравагантного из мужей».

Как-то в марте, почти через десять недель с начала ее работы в газете, Пегги брала интервью у Хадсона Максима. Личность неоднозначная, спорная. Максим был всемирно известен как изобретатель бездымного пороха и ряда взрывчатых веществ необычайной мощности. Его высказывания о дальнейшем развитии гонки вооружений между странами отличались большой проницательностью и точностью.

Начало статьи было удачным:

«Миссис Максим, крошечная и миловидная женщина, держала голую ступню Хадсона Максима у себя на коленях, натягивая на нее носок, когда в их комнату в отеле «Пьемонт» вошел репортер, несколько смущенный увиденным. Хадсон Максим вздернул свою белую бородку и улыбнулся — крепкий старик, с величественной гривой непокорных белых кудрей на голове, напоминающей львиную, личность настолько же интересная, насколько знаменитая».

Но далее, среди примерно трех тысяч слов этой статьи, было упрятано удивительное высказывание Максима, которое не вызвало никаких комментариев со стороны Пегги:

«Будет еще война с Германией… самая страшная за всю историю человечества… между свободными, здравомыслящими людьми мира и безрассудной неистовой силой. Война будет вестись с применением оружия, о котором раньше не могли даже подумать, оружия такой ударной силы, что с лица земли будут сметены целые города — с помощью самолетов-бомбардировщиков с огромными экипажами, которые понесут бомбы с самым чудовищным из всех известных газов… Правительство Соединенных Штатов в настоящее время владеет формулой отравляющего газа — самого страшного из всех, которые когда-либо знал мир».

Сказать, что Пегги Митчелл была выдающимся репортером, было бы преувеличением, хотя бы потому, что у нее никогда не было устойчивой точки зрения на явления жизни и она редко включала отступления на экономические или политические темы в свои статьи. Но был у нее редкий дар находить темы для статей, вызывающие читательский интерес, а кроме того, она обладала прекрасной способностью описывать то, что она видела и слышала, в необычной свежей манере.

Дотошный интервьюер, она часто скрывала информацию, полученную от кого-либо. И когда она в первый раз использовала в статье такого рода новости, Энгус выхватил эту статью из раздела очерков и отправил вниз, в отдел новостей к Харли Бранчу. Перкенсон, наконец, понял, так же, как Медора и все остальные сотрудники, что у Пегги был просто нюх на всякого рода истории и острый глаз на детали; она могла, к примеру, взять отчет Общества помощи путешественникам или Гуманитарного общества Атланты и превратить его в сжатое, но захватывающе интересное повествование, которое достойно было занять первую страницу воскресного номера журнала.

При любой возможности Марш сопровождал Пегги на задания. Его собственная работа была достаточно рутинной и скучной, и он с готовностью принимал участие в ее жизни, получая удовольствие от ее приключений и радуясь ее достижениям. При этом он предусмотрительно оставался в тени (на заднем плане), поджидая ее в вестибюле отеля, когда она, к примеру, шла брать интервью у какой-нибудь заезжей знаменитости, либо оставаясь в машине, если ей приходилось заходить в дом, в тюремную камеру или больничную палату.

Работа, Джон и заботы о большом доме на Персиковой улице оставляли Пегги мало свободного времени, и она все реже и реже виделась со своими старыми друзьями по яхт-клубу. Отец и брат были весьма рады этому, усматривая в этом благотворное влияние Марша. И это было так, за некоторым исключением, а именно, что Пегги, наконец, нашла себе занятие по душе — собирать факты, встречаться с интересными и волнующими людьми, путешествуя при этом по всему городу.

Интересно, что меньше всего в ее работе журналиста ей нравилось сидеть за своим старым «ундервудом» и писать статьи. Как замечала Медора, «писание всегда давалось ей с трудом. Я всегда могла определить, когда дело у нее не двигалось с места: в такие моменты она доставала губную помаду и начинала долго и тщательно красить губы».

А однажды ясным весенним утром Пегги ради статьи позволила обвязать себя боцманской цепью, которая, как она решила, была примерно в ладонь шириной, и вылезла из окна верхнего этажа 15-этажного здания, выбранного в качестве имитации Стоун-Маунтин — места, где скульптор Борглум работал над «самым впечатляющим в мире монументом в честь Конфедерации Юга». Идея состояла в том, что Пегги должна была сымитировать опыт Борглума и его помощников, также вынужденных работать на высоте сотен футов над землей.

Она писала:

«В огромной рабочей спецовке, похожей на костюм водолаза, с молотком и зубилом, дополнявшими мое снаряжение, я обвязалась цепью и повисла далеко за окном. Головокружительный вихрь — дома, окна, проблески неба, встревоженные лица в окнах, все смешалось в мгновение, показавшееся вечностью; тошнота, а затем — бац! Завершив первый круг в воздухе, я вновь очутилась лицом к стене, ударившись об нее со страшной силой. Стена не пострадала. Она была грубой и жесткой и ударила меня во время толчка, но она была надежной и прочной. Но прежде чем я успела ухватиться за нее, третий закон Ньютона заявил о себе — для любого действия есть равносильное и противоположно направленное противодействие — и, подобно маятнику, я вновь стала раскачиваться над огромным широким миром.