Антигона - Ануй Жан - Страница 5

1-Й СТРАЖНИК (вопит в ужасе). Мы никому не говорили, начальник, клянусь! Но ведь пока я здесь, они, может быть, уже сказали тем, кто пришел нас сменить! (На лбу у него выступают крупные капли пота, язык заплетается.) Начальник, у меня двое детей, один — совсем крошка! Ведь вы подтвердите на военном суде, что я был здесь? Я был тут, с вами! Значит, у меня есть свидетель! Если кто-нибудь и проболтается, так это не я, а другие. У меня есть свидетель!

КРЕОН. Беги назад, да живей! Если никто не узнает, ты будешь жив.

СТРАЖНИК выбегает.

(Некоторое время молчит, затем шепчет.) Ребенок…

Вступает ХОР.

ХОР. Ну вот, теперь пружина натянута до отказа. Дальше события будут разворачиваться сами собой. Этим и удобна трагедия — нужен лишь небольшой толчок, чтобы пустить в ход весь механизм, достаточно любого пустяка мимолетного взгляда на проходящую по улице девушку, вдруг взмахнувшую руками, или честолюбивого желания, возникшего в одно прекрасное утро, в момент пробуждения, желания, похожего на внезапно проснувшийся аппетит, или неосторожного вопроса, который однажды вечером задаешь самому себе… И все! А потом остается одно: предоставить событиям идти своим чередом. Беспокоиться не о чем. Все пойдет само собой. Механизм сработан на совесть, хорошо смазан. Смерть, предательство, отчаяние уже здесь, наготове, и взрывы, и грозы, и безмолвие, все виды безмолвия: безмолвие конца, когда рука палача уже занесена; безмолвие начала, когда обнаженные любовники впервые, не смея пошевельнуться лежат в темной комнате; безмолвие, которое обрывает вопли толпы, окружающей победителя, как в кино, когда звук внезапно пропадает, — открытые рты беззвучно шевелятся, а победитель, уже побежденный, одинок среди этого безмолвия…

Трагедия — дело чистое, верное, она успокаивает… Прежде всего, тут все свои. В сущности, ведь никто не виноват! Не важно, что один убивает, а другой убит. Кому что выпадет. В драме — с предателями, с закоренелыми злодеями, с преследуемой невинностью, с мстителями, ньюфаундлендскими собаками, с проблесками надежды — умирать ужасно, смерть похожа на несчастный случай. Возможно, еще удалось бы спастись, благородный юноша мог бы поспеть с жандармами вовремя. В трагедии чувствуешь себя спокойно, потому что знаешь: нет никакой надежды, даже самой паршивенькой; ты пойман, пойман, как крыса в ловушку, небо обрушивается на тебя, и остается только кричать не стонать, не сетовать, а вопить во всю глотку то, что хотел сказать, что прежде не было сказано и о чем, может быть, еще даже не знаешь. А зачем? Чтобы сказать об этом самому себе, узнать об этом самому. В драме борются, потому что есть надежда выпутаться из беды. Это неблагородно, чересчур утилитарно. В трагедии борьба ведется бескорыстно. Это для царей. Да и, в конце-то концов, рассчитывать ведь не на что!

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Появляются все ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.

ЭВРИДИКА. Сад еще спал, он не подозревал, что я любуюсь им. Как красив сад, когда он еще не думает о людях! Поля были мокрые от росы и чего-то ожидали. Все кругом чего-то ожидало. Я шла одна по дороге, звук моих шагов гулко отдавался в тишине, и мне было неловко — ведь я прекрасно знала, что ждут не меня. Тогда я сняла сандалии и осторожно проскользнула в поле, так что оно меня не заметило. Была еще ночь. Только одна я в полях и думала, что уже утро. Сегодня я первая увидела, как настал день.

ХОР. Я теперь меньше познаю и больше понимаю, но каким-то особенным, незаконным способом. Все увереннее удается мне овладеть даром непосредственности. Во мне развивается способность постигать, улавливать, анализировать, соединять, давать имя, устанавливать факты, выражать их причем все сразу.

Рай — он повсюду, к нему ведут любые дороги, если только пойти по ним достаточно далеко. Но продвинуться вперед возможно, лишь возвращаясь назад, затем направившись вбок, и вверх, и затем вниз. Нет никакого прогресса, есть только вечное движение и перемещение — оно идет по кругу, спиралеобразно, бесконечно. У каждого человека свое назначение, и единственный наш императив — это следовать своему назначению, приняв его, к чему бы это ни вело.

Я живу для одного себя, но себялюбия или эгоизма в этом нет и следа. Я всего лишь стараюсь прожить то, что мне отпущено, и тем самым помогаю равновесию вещей в мире. Помогаю движению, нарождению, умиранию, изменению, свершающимся в космосе, и делаю это всеми средствами, день за днем. Отдаю все, чем располагаю. Отдаю в охотку, но и вбираю сам — все, что способен вместить. Я и венценосец, и пират. Я символ равновесия, олицетворение Весов.