Смерть под парусом - Сноу Чарльз Перси - Страница 49

— Да! Пистолет летит за борт… ну а остальное уж известно, — добавил я.

— Пистолет летит за борт, оставляя на покрашенной поверхности поручней след от шнура. О, я уверен, что на поручнях осталась царапина. — Затем глухо, напряжённым голосом он добавил: — Так! Потрясающе умно!

— Роджер был не дурак, — подтвердил я.

— Только я думаю не о Роджере, — спокойно откликнулся Финбоу, — а о том, кто его убил.

Глава семнадцатая

Пятеро милейших людей облегчённо вздыхают

Слова Финбоу поразили меня как удар грома. Последний час я пребывал в восторженном состоянии, представляя себе, как мир и дружба, не омрачённые страхом и подозрениями, снова воцарятся в нашей компании. И вот достаточно было одной фразы Финбоу, чтобы все мои надежды рассыпались в прах.

— Человека, который его убил? — тупо повторил я. — Значит, ты считаешь, что это не самоубийство?

— Конечно нет, — ответил Финбоу. — Но пока лучше будет, если власти останутся в неведении.

У меня вдруг засосало под ложечкой, и я уставился невидящими глазами перед собой: к нам медленно приближался автобус. С отчаянием я воскликнул:

— Но ведь это же самое настоящее самоубийство! Вспомни судовой журнал! За каким чёртом понадобилось бы убийце привязывать пистолет к судовому журналу?

Финбоу улыбнулся, вошёл в автобус и, удобно откинувшись на спинку сиденья, произнёс:

— Дорогой Иен, если ты помнишь, я вчера или позавчера уже говорил тебе, что ни один человек не знает всех так называемых фактических данных или всех психологических побуждений в том или ином деле. Это, конечно, банальная истина, но, как почти все банальности, она неоспорима. Я сказал тебе тогда, что, если бы двадцать восемь надёжных свидетелей видели, как Роджер пустил себе пулю в сердце, тогда я бы поверил в это… и попытался бы выяснить, какой же психологический аспект я упустил, когда мысленно рисовал портрет Роджера, ибо мне кажется совершенно нереальным, чтобы Роджер, такой, каким я его себе представляю, мог покончить с собой.

Но у нас нет этих двадцати восьми надёжных свидетелей, а вместо этого появилось вещественное доказательство, которое навело Беррелла на мысль, что он имеет дело с хитроумным способом, применяемым самоубийцами в тех случаях, когда они хотят обвинить кого-либо в своей смерти. Разумеется, эти атрибуты и предназначались специально для того, чтобы возникла подобная версия. Но с другой стороны, существует множество психологических моментов, которые делают самоубийство Роджера чрезвычайно сомнительным фактом. Самоубийство — явление вообще довольно редкое. И идут на это, как правило, отнюдь не весельчаки и оптимисты, преуспевающие на Гарлей-стрит.

— Я считал, что ты тоньше разбираешься в людях, — недовольно проворчал я. — Не так уж он и преуспевал, как тебе кажется… может быть, он даже догадывался, что Уильям подкапывался под него; кроме того, холодность Эвис тоже не могла не причинять ему страданий.

— И всё-таки это ещё недостаточная причина для самоубийства, — пояснил Финбоу, пряча улыбку. — Возможно, Роджер и пережил немало неприятных минут из-за Эвис, но я твёрдо уверен, что его не покидала надежда, что рано или поздно она его полюбит. Видишь ли, Иен, самое трудное, оказывается, — это осознать, что человек, которого ты любишь, не любит тебя. Просто поразительно, к каким уловкам и самообману прибегают даже самые трезвые люди. Один придумывает себе в утешение, что девушка якобы боится или не хочет признаться ему в своих чувствах. Другой способен даже признать, что нелюбим, но в глубине души сам в это не верит. Такова уж человеческая натура. Это верно даже в отношении самых трезвых реалистов… вроде меня… — Мне показалось, что по лицу Финбоу пробежала печальная тень. — Что же тогда говорить о таких, как Роджер, — это человек эгоистичный и нечестный не только с другими, но и с самим собой… Между прочим, не следует забывать, что Роджер был избалован успехом у женщин. Правда, последнее не имеет решающего значения. У меня, например, нет ни тени сомнения в том, что Роджер был уверен: рано или поздно Эвис сама бросится ему на шею и скажет, что любила его всегда.

Я вынужден был признаться, что картина, нарисованная Финбоу, вполне соответствовала тому, что я собственными глазами наблюдал за последний год.

— А Уильям? Ты думаешь, что Роджер не опасался его? — спросил я.

Финбоу с улыбкой ответил:

— Конечно, Роджер побаивался Уильяма, но, помимо самоубийства, у него были другие средства убрать со своего пути Уильяма, и он не постеснялся бы воспользоваться ими. Козыри, как ты знаешь, были в руках у Роджера: у него было имя! А это много значит, пусть даже все догадываются, что носитель сего имени — дутая фигура. Нет, если бы все преуспевающие врачи или учёные из-за одного только страха перед молодыми конкурентами кончали жизнь самоубийством, мы бы очень многих не досчитались. В жизни всё бывает иначе — молодого конкурента просто долгое время выдерживают на вторых ролях и только потом дают ему возможность выдвинуться. И тогда он в свою очередь отыгрывается на своих молодых коллегах, и так будет до тех пор, пока не восторжествует высокая социальная мораль, как на планете Утопия в романе мистера Уэллса.[4]

— В жизни Роджера могли быть обстоятельства, о которых ты не знаешь, — сказал я в раздумье.

— Совершенно справедливо, — ответил Финбоу. — И если бы существовали неопровержимые доказательства того, что это самоубийство, я был бы вынужден признать, что я недостаточно глубоко изучил характер Роджера. А в данный момент психологические предпосылки находятся в полном соответствии с материальными свидетельствами, и всё это, вместе взятое, говорит за то, что Роджер не мог кончить жизнь самоубийством.

— Материальные свидетельства? — запротестовал я. — Да они-то как раз и говорят о возможности самоубийства!

— Есть одно очень убедительное доказательство, опровергающее версию о самоубийстве, которое ты упустил из виду, — мягко сказал Финбоу.

— Какое же именно?

— Ты сам, — ответил Финбоу.

— Что?! — закричал я.

— Подумай минутку, — остановил меня Финбоу. — Если это самоубийство, то самоубийство коварное и тонко продуманное, рассчитанное на то, чтобы его приняли за убийство. Согласен?

— Да, — ответил я.

— Так вот, о самоубийстве не могло быть и речи. Представь себе, если бы перед Роджером на палубе вдруг возник мистер Иен Кейпл и увидел, какие странные манипуляции тот производит, перед тем как расстаться с жизнью. Ведь Роджеру было известно, что ты всё время находишься на палубе… а раз так, то это исключает версию запланированного самоубийства. Роджер не мог знать, где именно, в каком месте палубы находишься ты в ту или иную минуту, и это очень важно, Иен. Только те, кто оставались внизу, в каюте, могли с уверенностью знать, где ты находишься! — заявил Финбоу.

— Пожалуй, ты прав, — уступил я.

— Разумеется, прав. Роджер мог знать, где находился любой из его гостей, — когда люди какое-то время проводят вместе, они невольно изучают привычки друг друга. Но в отношении твоего распорядка дня он ничего не мог знать определённо, пока ты не провёл на яхте день или два, — объяснил Финбоу.

— Но он мог бы рискнуть, — возразил я. Финбоу невозмутимо ответил:

— Мог бы… если бы у него была серьёзная причина для такой спешки. Но её не было. В ближайшие день-два ничего не должно было произойти такого, что заставило бы его спешить. Предположим, что речь шла бы о свадьбе Эвис. Но она была назначена на неопределённое время в будущем, так что эта причина отпадает. Или, скажем, о карьере Уильяма — Роджер, желая бросить подозрение в убийстве на Уильяма, мог бы испортить ему будущее с таким же успехом и через месяц, так что никакой необходимости делать это именно во вторник 1 сентября не было… Нет, Иен, как сказал бы Алоиз Беррелл, с темпом здесь неувязочка!