Смерть под парусом - Сноу Чарльз Перси - Страница 10

Глава четвёртая

Алоиз Беррелл и Финбоу

Побарахтавшись в воде, мы наконец вскарабкались в шлюпку. Уильям сел на вёсла и, срывая на них свой гнев, повёл шлюпку дальше. Это маленькое происшествие на время вытеснило мои дурные предчувствия, мокрая одежда, прилипшая к телу, доставляла мне немало неприятностей.

Но когда наконец из-за крутого поворота показалась наша яхта с аккуратно натянутым тентом на корме, страх охватил меня с новой силой, страх перед тем, что ожидает нас на борту. На палубу вышла Эвис и, заметив нас, стала следить за шлюпкой. Она стояла, прислонившись к мачте, и при нашем приближении сделала рукой какой-то неопределённый жест, отдалённо напоминающий приветствие.

Мою тревогу как рукой сняло, когда я услышал голос Эвис:

— У нас на борту какой-то странный тип. Он суёт свой нос повсюду.

Уильям презрительно фыркнул.

— Это тот сумасшедший, что искупал нас, чтоб ему неладно было!

Когда мы, мокрые с ног до головы, выбрались на палубу, Эвис сочувственно улыбнулась.

— Вам бы не мешало переодеться, — заметила она.

— Мы как раз и собираемся это сделать, дорогая, — сказал Кристофер, ласково потрепав её по щеке мокрой рукой, — это чтобы и ты тоже немного вымокла.

Эвис улыбнулась ему, и я с радостью заметил, что она оправилась настолько, что уже способна откликнуться на шутку.

— Иди и смени одежду, Кристофер, — проворковала она. — Я не прочь была бы понянчиться с тобой, но боюсь, что сиделка из меня не выйдет.

— Тебе в лапки только попадись… — сказал он. — Пойду-ка я действительно переоденусь… а может, следует сначала доложиться этому Берреллу?

Эвис сразу нахмурилась, и тень пробежала по её лицу.

— Он расспрашивал меня буквально обо всех, — возмущённо заметила она. — А сейчас он, по-моему, рыскает вокруг… Роджера.

Уильям внезапно взорвался:

— Ну, я иду переодеваться, и ему придётся подождать, если он вообще желает со мной разговаривать. — И он грубо окликнул: — Сержант Беррелл!

— Я занят, — послышалось откуда-то со стороны штурвала.

— А я вымок до нитки! — нетерпеливо повысил голос Уильям.

Через минуту на палубу вышел Беррелл. Когда он сидел за рулём моторки, я заметил только лунообразное лицо и вынес весьма смутное представление о его внешности; теперь же я увидел перед собой маленького круглого человечка, очень живого, добродушного и энергичного.

— О-о, — сказал он, — так вы те самые парни, что бултыхались в воде?

— Они самые, — ответил Уильям, холодно глядя на него.

— Итак, все шестеро в сборе, — продолжал Беррелл. — Парочка внизу, эта молодая леди и вы трое. Я самолично должен допросить каждого из вас в отдельности. Вот только возьму свои бумаги.

— Вы, вероятно, заметили, — сказал Уильям, — что на нас сухой нитки нет. Так вот, мы сперва пойдём переоденемся, а потом расскажем вам всё, что сможем.

Я готов был увидеть раздражение на круглом, румяном лице Беррелла, но вместе этого увидел лицо обиженного ребёнка, у которого отняли любимую игрушку. Очевидно, мы обманули его ожидания.

— А мне казалось, что вы должны были бы проявить больше заинтересованности и хоть на минуту забыть о том, что вы вымокли.

— Какой заинтересованности? — с любопытством спросил я.

— Как какой? В расследовании преступления, — ответил он глубоким, звучным голосом. — Вы не находите, что расследование преступлений — романтика в полном смысле этого слова? Неужели вы не понимаете, что это прекрасно? Это ли не романтика — заставить служить доброму делу всё самое тёмное, что есть в человеке?! Когда-то слагали баллады, прославляющие войны, насилие и похоть (я не могу воспроизвести отвращение, которое он вложил в последнее слово). Теперь же сочиняют детективные романы, и здесь энергия человека направлена на разоблачение зла. Неужели вы не чувствуете разницы? Если взглянуть на это явление без предубеждения, то получается, что детективная литература — признак цивилизации и расследование преступлений — символ всего положительного, что есть в современном мире!

Я был просто ошарашен этим монологом. Во взгляде Беррелла горел огонь исступлённой веры. Очевидно, сам он не находил ничего из ряда вон выходящего в этой своей декларации. Более того, слова лились так гладко, что я заподозрил, что он уже произносил их прежде, и не однажды. Впрочем, я был слишком встревожен, чтобы задумываться над эксцентричным поведением полицейского сыщика. Я заметил только, что остальные были ошеломлены не в меньшей степени. По лицу Кристофера пробежала усмешка, он сказал:

— Мы сделаем всё, что в наших силах, сержант, но прежде переоденемся. Мы вас не задержим.

— Вот и отлично, — воскликнул Беррелл, смягчившись. — А я тем временем произведу кое-какие измерения около э-э… незадачливого джентльмена.

Эвис побелела и отвела глаза. Уильям и Кристофер направились к носовому трапу, а Беррелл, окинув нас с Эвис взглядом, засеменил к румпелю. Я шепнул Эвис:

— Он не станет вас очень допекать.

— От этого одержимого всего можно ожидать, — процедила она сквозь зубы.

— Примерно через час здесь будет Финбоу, — сообщил я.

— О Иен, вы просто чудо! — улыбнулась она мне, но горькая складка, обозначившаяся между бровями, так и не разгладилась.

Я переоделся как можно быстрее и в целях профилактики выпил глоток крепкого виски. Затем пошёл к Берреллу и Кристоферу в среднюю каюту. Уильям переоделся и вышел на палубу. Беррелл что-то записывал в огромную тетрадь, старательно, как школьник, помогая себе кончиком языка. Когда я вошёл, он, взглянув на меня, сказал:

— Вот ведь какое странное дело, мистер Кейпл.

Я уже собирался в отпуск и заскочил на участок за перочинным ножиком — я его там забыл — и в результате получил это задание. Это лишний раз доказывает, что мелочи могут привести к серьёзным последствиям.

Я был озадачен таким выводом, но ничего не возразил ему.

А он продолжал:

— Если бы я не вернулся в участок, у меня бы из рук ускользнуло самое интересное дело, с каким мне приходилось сталкиваться. Это просто находка для меня. Главное, здесь потребуется некоторая доля воображения. А вы, наверное, считаете, что у нашего брата оно отсутствует.

— После знакомства с вами подобная мысль не могла бы прийти мне в голову, — ответил я уверенно.

И я не покривил душой. Как всякому здравомыслящему человеку, мне претят любые предрассудки независимо от того, идёт ли речь о представителях одной профессии, одного пола или одной национальности. И всё-таки в моём представлении образ полицейского сыщика — до того, как я встретился с Алоизом Берреллом, — никак не ассоциировался с тем, что я увидел воочию: передо мной был человек с моложавым, свежим лицом, неугомонный и болтливый, способный загореться при одном только слове «преступление».

Окончив свою речь в защиту воображения у полицейских, он обрушил на мою голову целый поток вопросов и тут же записывал ответы крупным круглым почерком. Он был на редкость многословен, выяснял массу ненужных подробностей, но я обнаружил, что, несмотря на это, он по-своему умён и, возможно, сумеет докопаться до сути преступления.

Его особенно интересовало, где я был и что делал с того момента, как проснулся, до того, как вернулся в каюту, чтобы переодеться.

— Вы говорите, что окликнули доктора Миллза? — спросил он.

— Да, — ответил я.

— И он отозвался?

— Да.

— Это значит, — резюмировал Беррелл, — что около девяти часов он был ещё жив… если вы не ослышались.

Он испытующе посмотрел на меня. Неужели, мелькнуло у меня в голове, эта дубина подозревает меня? — Я не ослышался, — грубо ответил я.

— Может быть. Вот когда у меня в руках будут показания остальных свидетелей, я лучше смогу судить об этом. Темп — вот что самое интригующее в этом деле.

Я никак не мог догадаться, что он подразумевает под словом «темп», и решил, что я, должно быть, ослышался, А Беррелл без передышки продолжал: