Пора надежд - Сноу Чарльз Перси - Страница 72

Казалось бы, я должен был порадоваться за нее. Но радости я не почувствовал. Щемящая тоска, охватившая меня; когда я услышал эту новость, показывала, сколь ненасытен может быть человек. И как тяжело ему расстаться с любовью, которая встретилась на его пути! Я не видел Мэрион полтора года, сердце мое безраздельно принадлежало другой, и все же мне было больно терять ее. Это лишь усугубило грустное настроение, овладевшее мной по возвращении в родные края.

Но вскоре меня немного развеселил забавный ленч у Найтов. В то лето никакие бури не омрачали моих отношений с Шейлой: она держалась со мной хоть и без особой теплоты, но дружески и не дразнила меня рассказами о своих поклонниках. Мой успех был ей приятен. За ленчем она подшучивала надо мной, называя астрономические цифры гонораров, которые я буду получать, и перечисляя почести, которыми я буду осыпан. Ей все это казалось безумно смешным.

Однако это вовсе не казалось смешным ее отцу и матери. Наоборот, они относились к таким вещам вполне серьезно. И во время ленча я заметил, что они стали смотреть на меня как на человека, заслуживающего уважения.

Шейла начинала тревожить их. Миссис Найт не обладала интуицией и потому не могла догадаться, что же неладно с дочерью. Весь ее жизненный опыт сводился к прозаическим фактам супружества. Шейле исполнилось двадцать четыре года, но, как и мне, ей часто давали все тридцать. Однако о замужестве, несмотря на ее бесконечные флирты, не было и речи. Никто к ней последнее время не заходил — вот только я пришел на этот ленч. В глазах миссис Найт положение создавалось угрожающее. А ее супруга судьба дочери волновала уже давно — с тех пор, как Шейла стала взрослеть, но он подавлял в себе тревогу, ибо был слишком эгоистичен и самовлюблен и прежде всего заботился о своем покое.

Вследствие этого родители Шейлы склонны были принять меня если и не с распростертыми объятиями, то, во всяком случае, без особого неудовольствия. Мистер Найт пошел даже дальше. После ленча он повел меня в розарий, предложил сигару и, когда мы сели на складные стулья, завел речь о знаменитых адвокатах. Придвинувшись поближе, мистер Найт то и дело искоса поглядывал на, меня из-под полуопущенных век. Он проявил удивительную осведомленность и поистине гетлифовскую напористость в вопросе об адвокатских гонорарах. Мне еще не приходилось встречать человека, который так хорошо разбирался бы в финансовых проблемах чужой для него профессии. Не задавая мне прямых вопросов, он высказывал предположения о том, как будет расти мой доход и из чего он будет складываться — какую часть составят гонорары за выступления в Верховном суде, какую — в других судах Лондона и на выездных сессиях. Так, незаметно мистер Найт продвигался к своей цели.

— Ведь вам, наверно, придется выступать на выездных сессиях?

— Да, если появятся такие дела.

— Э, всему свое время! Всему свое! — заметил мистер Найт, задумчиво глядя куда-то в сторону, на одну из роз. — Значит, вам, вероятно, придется выступать на выездных сессиях и в наших краях?

Я согласился, что такая перспектива вполне возможна.

— Если это случится, — как бы невзначай заметил мистер Найт, — и если вам понадобится укромный уголок, чтобы спокойно посидеть над своими бумагами, приезжайте без стеснения к нам.

Я понял, к чему он клонит. Во всяком случае, я надеялся, что это так. Но дальнейшие слова мистера Найта посеяли во мне сомнение. Бросив на меня очередной взгляд исподтишка, он продолжал!

— Вам тут никто не помешает. Никто. Жена и дочь на это время могут поехать погостить к родственникам. А я уж никак вам не помешаю. Я очень устаю. И сплю целыми днями и ночами.

Почему вдруг он сказал, что Шейла с матерью отправятся погостить к родственникам, спрашивал я себя, когда мы возвращались к дамам. Может быть, не успев одной рукой мне что-то дать, он другой рукой уже хотел отнять это? А может быть, он сказал это просто так, без всякого умысла?

Шейла в этот день была очень оживлена и покладиста, и я был счастлив. Перед моим уходом мы погуляли с ней по дорожкам. Я впервые познавал науку респектабельного ухаживания.

Осенняя судебная сессия 1929 года принесла мне даже больше, чем я надеялся. Я проиграл дело, которое мне подсунул Перси, но заставил противную сторону как следует попотеть, чтобы одержать победу, и добился того, что мой клиент понес лишь незначительный урон. Оценивая исход дела, Перси признал, что клиент мой понес даже меньший урон, чем он ожидал, да и вообще при подобном нарушении контракта вряд ли можно достичь лучшего результата. Второе дело, предложенное мне Энрикесом, было столь же бесспорным, как и первое, и я выиграл его. Однако в денежном отношении самым выгодным оказалось дело, по которому мне даже не пришлось выступать в суде. Попало оно мне в руки от одного из знакомых Марча перед самым перерывом на лето. Защиту возглавлял королевский адвокат. Один из агентов строительной фирмы «Говард и Хэйзлхерст» предъявил ей иск, требуя выплатить комиссионные, на которые формально он имел право, но которые с точки зрения здравого смысла были совершенно неоправданны. Иск так и не дошел до суда, ибо стороны согласились на компромисс. Ввиду участия в деле королевского адвоката гонорар был определен в сто пятьдесят гиней, и по существующему положению две трети этой суммы получил я.

После этого, еще до окончания осенней сессии, мне удалось наконец одержать одну победу в своей длительной борьбе с Гетлифом. Я не переставал напоминать ему о том, что он обещал передать мне некоторые дела; то решительным, то дружеским, то укоризненным тоном я твердил ему о том, что до сих пор не заработал при его содействии ни одного фунта. Вообще я не люблю быть назойливым, но мне доставляло удовольствие быть назойливым по отношению к Гетлифу. В этой борьбе чаша весов склонялась то в одну, то в другую сторону. Гетлиф давал новые обещания; затем выяснялось, что он слишком занят и не может разобраться в делах; потом он чуть не со слезами на глазах ссылался на свой долг перед клиентами; в следующий раз он предлагал мне ничтожный гонорар за работу по подготовке какого-нибудь очень крупного дела. Наконец в один прекрасный день, в декабре, физиономия его вдруг расплылась в блаженной улыбке.

— А вы знаете, скоро к нам приедет старик Хертон-Джонс! (Так звали одного стряпчего.) Это значит, что у Герберта прибавится работенки. Так вот, Л.С., я намерен кое-что сделать для вас. Я скажу Х.-Д., что у меня в конторе есть человек, способный справиться с делом не хуже меня. Вы и представить себе не можете, Л.С., как я рад, что могу что-то для вас сделать! Вы заслужили это, Л.С., вполне заслужили!

Он посмотрел мне прямо в глаза и крепко пожал руку.

Обещание было выполнено. Стряпчий Хертон-Джонс поручил мне дело с гонораром в двадцать гиней, которое должно было слушаться в суде Западного Лондона, — первоначально оно было, конечно, предложено Гетлифу. Впоследствии, когда я подружился с Хертон-Джонсом, он пересказал мне свой тогдашний разговор с Гетлифом, который выглядел приблизительно так:

— Послушайте, Х.-Д., вы непременно хотите, чтобы я взялся за это дело? Не поймите меня неправильно. Я вовсе не гнушаюсь делами, которые слушаются в суде графства. Чья бы вода ни лилась, лишь бы на нашу мельницу, а ведь вы знаете не хуже меня, Х.-Д., что я беден. Но у меня в конторе есть один славный малый… Не скажу, чтобы он мог хорошо справиться с делом, но, пожалуй, вытянет. Должен признаться, Элиот мне по душе! Он, правда, еще не проявил себя должным образом. И я вовсе не утверждаю, что он созрел Для такого дела, но…

Хертон-Джонс неплохо знал Гетлифа и потому безбоязненно передал дело мне. Я день повоевал в суде, и стороны пришли к соглашению, в результате которого мои клиенты сэкономили изрядную сумму. Гетлиф чистосердечно поздравил меня.

Прошло немало времени, прежде чем я получил от него новое дело. Но, так или иначе, к весне 1930 года я сумел многого добиться. Перси решил, что на меня можно делать ставку; Энрикес и Харт одобрительно отзывались обо мне в кругу друзей Марча; Хертон-Джонс прибег к моим услугам по одному уголовному делу, довольно скучному в плане юридическом, но крайне интересному в плане психологическом. Работа начала поглощать все мое время. У меня было так много дел, что в начале лета я даже стал отказываться от приглашений на званые обеды.