Наставники - Сноу Чарльз Перси - Страница 25

Потом, уже несколько сдержаннее, проговорил:

– И подумать только, какой удивительно милый человек Юстас – несмотря на все паши разногласия, он решил поддержать меня. С тех пор как я стал членом Совета, мы ни разу не сошлись во мнениях. У нас буквально противоположные взгляды на общественную жизнь. Но это не оттолкнуло его!

– А по-моему, Льюк должен бы удивить вас еще сильнее, чем Пилброу, – сказал Браун. – Он самый ревностный ваш сторонник. И это притом, что ему выгодней поддерживать Кроуфорда.

– Видимо, с молодежью я веду себя гораздо естественней, чем со своими сверстниками, – признался Джего. И предельно откровенно, с бесстрашной прямотой добавил: – Перед ними я не красуюсь.

Рой глянул мне в глаза и остро усмехнулся. Тут Артур Браун решил предостеречь Джего:

– Я не хочу пугать вас, я и сам, конечно, радуюсь успеху, однако должен все же сказать, что пока еще рано праздновать победу. – Браун приосанился, чтобы его предостережение прозвучало более веско. – Да-да, мы еще не победили. Если бы выборы состоялись сегодня, то вы, повторяю, несомненно прошли бы в ректоры. Но мы, как вы понимаете, не можем потребовать от людей священной клятвы, тем более что кое-кто поддерживает вашу кандидатуру с некоторыми оговорками. Я не назову эти оговорки слишком серьезными, однако оговорки есть оговорки. До выборов еще довольно далеко, и положение может измениться – хотя я-то надеюсь, что этого не произойдет.

– Но вы верите в успех? – спросил Джего. – Верите? Вот что мне очень важно знать!

Браун помолчал и, тщательно подбирая слова, ответил:

– Считая, что колледж изначально был обречен на раскол, я не вижу причины для кардинальных изменений в будущем.

– Этого мне совершенно достаточно, – с облегчением сказал Джего и потянулся. Потом посмотрел на нас и, улыбаясь, добавил: – Я очень вам благодарен, друзья. Впрочем, я зря, конечно, это сказал – истинные друзья не нуждаются в словах благодарности.

Он распрощался, а мы встали из-за стола и подошли к окну. На западе догорала вечерняя заря, в прозрачных зимних сумерках бледно желтели уже включенные электрические фонари. Неярко светились окна ректорской спальни.

– Надеюсь, я не слишком его обнадежил, – проговорил Браун. – Мне-то представляется, что все будет в порядке. Но я окончательно поверю в это только после голосования. Кое-кто из нас уже знает, – сказал он мне с мудрой и пытливой улыбкой, – что вы, Элиот, замечательно разбираетесь в людях. Однако мне кажется, что суть некоторых явлений нашей жизни можно постичь только на собственном опыте. Я не раз видел, как выборы, подготовленные гораздо лучше, чем те, что нам предстоят, заканчивались самым неожиданным образом.

Мне было видно из окна, как Джего идет по дворику, держась возле стен домов.

– К сожалению, – продолжал Браун, – в нашей партии нет по-настоящему весомого ядра. На Пилброу особенно рассчитывать не приходится, вы, Рой, слишком молоды, а Элиот проработал в колледже всего три года. Мы с Кристлом пользуемся, конечно, определенным влиянием, но и у нас нет полной уверенности в своих силах. Или, говоря иначе, если появится какой-нибудь новый кандидат, которого поддержат влиятельные члены Совета, Кристл может подумать, что мы не сумеем им противостоять. И решит отказаться от поддержки Джего. В этом и заключается смысл его оговорки. Я, конечно, вовсе не утверждаю, что именно так и случится, однако, надеясь на лучшее, нельзя забывать и о худшем.

Джего кружил по дворику – он миновал Резиденцию, прошел под окнами трапезной и профессорской, а теперь опять приближался к нашему окну. Он шагал неспешно и радостно – в его походке совсем не ощущалось всегдашней деловитой стремительности. Когда он поворачивал, я увидел его светящееся счастьем лицо. Он поглядел на траву, как бы говоря себе – «моя трава». Шагнул с каменных плит дорожки на брусчатку – «мои плиты, моя брусчатка». Остановился в центре дворика и посмотрел вокруг – «мой колледж».

Потом глянул на окна ректорской спальни и сразу же отвернулся.

– Радуется как ребенок, правда? – покровительственно, спокойно и дружелюбно проговорил Браун. – Он принимает все слишком близко к сердцу. Надеюсь, нам удастся провести его в ректоры.

Часть вторая

ОЖИДАНИЕ

13. Ректору становится хуже

Недели проходили за неделями, в парадной спальне Резиденции каждый вечер зажигался свет, и нам по-прежнему приходилось навещать ректора, чтобы разговаривать о распределении научно-исследовательских стипендий на будущий год или гадать вместе с ним, когда врачи разрешат ему отобедать в трапезной. Кристл больше не мог этого выносить и всякий раз под каким-нибудь предлогом отказывался идти к ректору, а извиняясь перед леди Мюриэл, с трудом подавлял раздражение. Леди Мюриэл превосходно понимала в чем дело и всячески показывала, что презирает его. «Я всегда знала, что он неотесанный грубиян», – говорила она Рою.

А Рой был теперь ее главной опорой в жизни. Только от него она и соглашалась принимать помощь. Ему приходилось часами сидеть у постели Ройса и слушать, как тот толкует о своем выздоровлении, – а потом спускаться в гостиную, чтобы утешить леди Мюриэл, которая ни с кем другим никогда не говорила про свои горести.

Рой любил и ректора и леди Мюриэл, его любовь помогала ему держаться, но он был страшно измучен. Такое испытание любому из нас вымотало бы нервы, а для Роя, с его приступами депрессии, это было просто опасно. Тем не менее именно ему приходилось чаще других наблюдать, как удивляется Ройс, обнаруживая, что после временных псевдоулучшений он продолжает катастрофически худеть и чувствует себя все хуже.

Мы понимали, что вскоре леди Мюриэл будет вынуждена сказать мужу правду. И многие ждали этого с большим нетерпением – нас очень угнетало постоянное притворство у постели умирающего. Даже такие добросердечные люди, как Пилброу или Браун, жаждали освободиться от этого тяжкого бремени, перевалив всю его мучительную тяжесть на Ройса и леди Мюриэл. Это был эгоизм здоровых людей, который защищает нас от страданий перед лицом чужой смерти. Человек, не отгораживающийся в мыслях от смерти – а сейчас так вел себя только Рой Калверт, – невыносимо страдает. Все, кроме Роя, смотрели на умирающего ректора сквозь призму своих собственных житейских забот, и даже Браун хотел, чтобы леди Мюриэл открыла мужу правду, избавив таким образом его, Брауна, от постоянного напряжения во время визитов к ректору. Да, даже Браун хотел, чтобы Ройс узнал правду – но только после праздника: ведь на праздник в колледж должен был приехать сэр Хорас Тимберлейк, и они с Кристлом тщательно подготовились к встрече. Браун, по-всегдашнему откровенно, сказал:

– Если праздник состоится, ректору хуже не будет. А если его отменят, то нам не удастся поговорить с сэром Хорасом, и, возможно, он никогда уже не приедет в колледж. Так что, надеюсь, леди Мюриэл немного повременит.

Праздник приближался, и наставники уже почти не скрывали, что очень хотят попраздновать. Некоторым из нас было стыдно: человеку иной раз легче признать, что он великий грешник, чем сознаться в мелком эгоизме. Мы стыдились – и все же очень хотели, чтобы праздник состоялся. Как бы с общего согласия – хотя ни слова не было сказано вслух, – в Резиденции мы обходили эту тему молчанием, считая, что при леди Мюриэл и Джоан неприлично упоминать о дате праздника или визите сэра Хораса. Нам было бы слишком стыдно сознаться в собственном эгоизме. Пусть леди Мюриэл сама решает, как ей поступить, думали мы.

Праздник был назначен на последний вторник перед великим постом, а в воскресенье я случайно встретился с Джоан: мы оба шли к Джего в гости. Джоан сразу же, с первых слов, нашла предлог, чтобы заговорить о Рое Калверте, а я лишний раз подивился, как одинаково ведут себя все влюбленные.

Джего каждое воскресенье приглашал коллег к себе на чан, но в тот день пришли только мы с Джоан. Миссис Джего встретила нас необычайно высокомерно: перед нашим приходом она, по-видимому, твердила себе, что никто к ним не придет, не придет именно из-за нее, – а поэтому приняла нас покровительственно и свысока.