Наставники - Сноу Чарльз Перси - Страница 18

– Ну хорошо, а ты-то кого предлагаешь? – спросил я.

– Как будто ты не знаешь! Кроуфорда, конечно.

– Вот уж кто действительно пустой человек! Самонадеянный. Ограниченный. Неумный…

– Он серьезный ученый. И это еще скромно сказано – серьезный.

Другого мнения о Кроуфорде я никогда и не слышал. Кое-кто утверждал даже, что он один из лучших современных биологов.

– У него передовые взгляды. И он не боится их высказывать, – продолжал между тем Гетлиф.

– Он тошнотворно самодоволен…

– Ученые его ранга редко придерживаются радикальных взглядов. А ведь к их высказываниям очень внимательно прислушиваются. Как же ты не видишь, что ректор-радикал принесет обществу огромную пользу?

– Возможно, – согласился я. Мы немного поостыли и начали слушать друг друга. – Вполне возможно. Но подумай, принесет ли он пользу колледжу?

Немного помолчав, я добавил:

– Он совершенно бесчувственный человек. У него рыбья кровь. И ни на грош воображения.

– А Джего, значит, не такой?

– Как человек, он полная противоположность Кроуфорду.

– Ну, идеальных людей не бывает, – сказал Гетлиф.

Я спросил:

– Так, по-твоему, кандидатуру Кроуфорда тоже выдвинут?

– Обязательно – если мое мнение что-нибудь значит, – ответил Гетлиф.

– А с Винслоу ты разговаривал?

– Пока нет. Но я уверен – он поддержит Кроуфорда. Деваться-то ему некуда.

Правильно, подумал я. Винслоу неопределенно толковал о поисках руководителя на стороне – и нарочито не называл никаких имен. Значит, в глубине души он все же надеется, что ему тоже предложат баллотироваться на этот пост, – надеется, хотя прекрасно знает, как его не любят, и, конечно же, помнит, что в прошлый раз ему тоже никто не предложил выставить свою кандидатуру. Да, деваться ему некуда, он должен поддержать Кроуфорда.

– Других серьезных претендентов нет, – сказал Гетлиф. И тотчас спросил – резко, настойчиво: – Так за кого ты будешь голосовать?

Мне очень не хотелось с ним ссориться. И все же, немного помолчав, я ответил:

– К сожалению, Кроуфорд для меня пустое место. Я понимаю, о чем ты толкуешь. Но считаю, что ректор прежде всего должен быть человеком. А поэтому буду голосовать за Джего.

Лицо Гетлифа вспыхнуло, на лбу явственней обозначилась вена.

– Чудовищная безответственность, – проговорил он. – Чтобы не сказать больше.

– Будем считать, что мы не сошлись во мнениях. – Я с трудом удержался от тех резких слов, которые вертелись у меня на языке.

– Хоть убей, не понимаю, зачем ты так поспешил, – сказал Гетлиф. – По-моему, у меня было право надеяться, что ты со мной посоветуешься.

– Если б ты не уехал, я бы непременно с тобой посоветовался.

– С другими-то ты наверняка это обсуждал.

– Конечно.

– Да, трудно мне теперь будет считать тебя надежным человеком…

– Прекрати, Фрэнсис, – сказал я. – У меня ведь тоже может лопнуть терпение…

– Значит, ты намерен и дальше поддерживать этот идиотизм? – рявкнул он.

– Разумеется.

– Ну так обещаю тебе – я приложу все силы, чтобы у вас ничего не вышло!

10. Первое собрание

У главного входа громоздились горы чемоданов, во двориках перекликались звонкие молодые голоса, тяжело нагруженные тележки привратников гремели и грохотали по каменным плитам. В трапезной все лавки у столов были заняты, шум прекращался только во время молитвы, и весь вечер на лестницах, куда выходили комнаты студентов, слышались торопливые шаги. Гомон во двориках затих только к ночи; выгнанные голодом крысы возвращались после каникул на обжитые места – в кухне снова появились запасы продуктов. Официальное собрание членов Совета было назначено на следующий понедельник – первый понедельник учебного триместра.

Собрание, как обычно, начиналось в половине пятого пополудни, и понедельник был традиционным днем собрании, которые неукоснительно проводились каждые две недели; в четыре часа, тоже как обычно, прозвенел колокол, и я, торопливо отыскивая мантию, ясно представил себе спешащих к профессорской коллег – Браун спускался по лестнице своей служебной квартиры, Гетлиф и Кристл, свернув с улицы Сиднея, входили в главные ворота колледжа, легко шагал через внутренние дворики Джего… Профессорская ничуть не походила сегодня на уютную комнату для послеобеденного десерта: вливавшийся сквозь окна с незадернутыми шторами серовато-холодный свет зимних сумерек подчеркивал яркую желтизну уже включенных электрических ламп, стол, накрытый плотной бумагой, сиял сурово-официальной белизной, вместо бокалов на нем стояла чернильница, лежали карандаши и ручки, возвышались стопки промокательной и писчей бумаги.

Профессорская казалась непривычно большой и вместе с тем тесно заставленной, потому что в дни собраний сюда вносили еще один стол – для чая. К чаю обыкновенно подавалась обильная закуска: на дополнительном столе, кроме серебряных чайников и кувшинов для воды, стояли тарелочки с маслом и блюда с хлебом – белым, серым, обдирным, изюмным и коричным, красовался заранее нарезанный гигантский фирменный торт нашего колледжа, виднелись тарелки с пирожками, пирожными и горячими кексами, которые были прикрыты массивными серебряными крышками. В четыре часа, за тридцать минут до собрания, колокол сзывал к чаю, поэтому-то мы и являлись в профессорскую без опозданий.

Старый Гей пришел в тот день раньше всех и, пододвинув к чайному столу стул, с аппетитом уписывал все, до чего мог дотянуться; остальные пили чай стоя, взяв со стола пирожок, ломтик торта или кекс.

– Как поживаете, Кристл? – весело спросил Гей, оторвавшись на мгновение от еды. – Вы пробовали пирожки с начинкой из лимонного варенья?

– Пробовал, благодарю вас, – ответил Кристл.

– Примите мои поздравления! – воскликнул Гей.

Через несколько секунд он опять поднял голову.

– А! Рад видеть вас, Калверт! Я думал, вы уже уехали. Попробуйте этот замечательный кекс.

– Спасибо, он, пожалуй, слишком велик для меня, – сказал Рой.

– Я должен принести свои поздравления эконому! Примите мои поздравления, Винслоу, чай сегодня выше всяких похвал.

– Дорогой профессор, – отозвался Винслоу, – эконом из меня в свое время получился весьма посредственный, и я нахожу себе оправдание только в том, что это время кануло в прошлое четверть века назад.

– Ну так передайте мои поздравления новому эконому, – нисколько не смутившись, поручил ему Гей и взял с тарелочки шоколадный эклер. – Скажите ему от моего имени, что он замечательный эконом.

Мы стояли вокруг стола, пили чай и закусывали; в профессорской не было одного только Кроуфорда; до меня со всех сторон доносились обрывки приглушенных разговоров. Браун перемолвился о чем-то с Кристлом, и тот подошел к заместителю ректора Деспард-Смиту, который важно, но с недоумением слушал Роя Калверта. Кристл потянул Деспарда за рукав мантии и отвел его к окну; хрипловатый шепот Кристла тонул в общем разноголосом гомоне, и я слышал лишь отдельные слова: «…ректор… только объявить… не следует обсуждать… думают, что это было бы неуместно…» Как и всегда перед обсуждением важного события, профессорскую наполняли глухо шелестящие шепотки.

Пробило половину пятого. Деспард-Смит, по-обычному торжественно, сказал: «Время начинать», и мы принялись рассаживаться вокруг стола для совещаний в порядке старшинства – по левую и по правую руку от председателя. Председательское место занял Деспард, и слева от него, вкруговую по часовой стрелке, должны были сесть Пилброу, Кроуфорд (который все еще не пришел), Браун, Найтингейл, я, Льюк, Калверт, Гетлиф, Кристл, Джего, Винслоу и Ген.

Этот освященный традицией порядок привел у нас к тому, что самым яростным противникам приходилось сидеть бок о бок друг с другом: Джего с Винслоу, Кроуфорду с Брауном, Найтингейлу со мной.

Деспард-Смит оглядел собравшихся, дожидаясь тишины. Его мрачное морщинистое лицо над стоячим воротником мантии казалось землисто-серым. Ему было семьдесят лет, и только он один из наставников был рукоположен, хотя никогда не брал на себя прихода, – он жил в колледже с тех самых пор, как пятьдесят один год назад поступил в университет. Кончая курс, он с отличием сдал отмененные теперь выпускные экзамены по математике, и сразу же, как тогда нередко делалось, был кооптирован в Совет колледжа. Однако математику он вскоре забросил и с тридцати до шестидесяти лет бессменно проработал казначеем. Скаредный и расчетливый, словно французский крестьянин, он сэкономил колледжу немало денег – всякий раз, когда перед Советом вставал вопрос о непредвиденных расходах, он предрекал, что колледж неминуемо обанкротится. Самые избитые и банальные фразы звучали у него торжественно и веско. Он считал, что наделен тонким чувством юмора, и Рой Калверт, играя на его самоуверенности, не уставал подтрунивать над ним.