Зловещая лесопилка - Сникет Лемони - Страница 15

— Вам назначено? — спросил Сэр.

— Нет, — ответила Вайолет, — но мне очень важно поговорить с вами.

— Я буду решать, что очень важно, а что нет! — гаркнул Сэр. — Видишь эту табличку? На ней написано «Босс», а босс — это я! Очень важно, когда я говорю, что это очень важно, понятно?

— Да, Сэр, — сказала Вайолет, — но, думаю, вы со мной согласитесь, когда я объясню, что происходит.

— Я знаю, что происходит, — сказал Сэр. — Я босс! Конечно я знаю. Разве вы не получили мой меморандум относительно аварии?

Вайолет глубоко вздохнула и посмотрела Сэру в глаза или, по крайней мере, в ту часть облака, где, по ее мнению, глаза могли бы находиться.

— Авария, — наконец сказала она, — произошла потому, что Клауса загипнотизировали.

— Хобби твоего брата меня не интересуют, — сказал Сэр, — и аварий не оправдывают.

— Сэр, вы не понимаете, — возразила Вайолет. — Клауса загипнотизировала доктор Оруэлл, которая в сговоре с Графом Олафом.

— Да неужели? — воскликнул Чарльз. — Бедные дети! Сэр, вы должны положить этому конец!

— Мы и кладем этому конец, — сказал Сэр. — Вы, дети, больше не учините никаких аварий и будете добросовестно работать на лесопилке. В противном случае убирайтесь вон!

— Сэр! — воскликнул Чарльз. — Вы же не выбросите детей на улицу!

— Конечно нет, — сказал Сэр. — Как я объяснил в моем меморандуме, я встретил очень любезную молодую даму, которая работает регистратором. Когда я упомянул, что на моем попечении находятся трое детей, она сказала, что если вы станете доставлять слишком много хлопот, то она заберет вас, поскольку всегда хотела иметь собственных детей.

— Палш! — воскликнула Солнышко.

— Это Граф Олаф! — воскликнула Вайолет.

— По-вашему, я что, похож на идиота? — спросил Сэр, указывая на свое облако. — От мистера По я получил подробное описание Графа Олафа, и эта регистраторша на него совсем не похожа. Очень любезная дама.

— Вы не поискали татуировку? — спросил Чарльз. — У Графа Олафа на щиколотке есть татуировка.

— Татуировку я, конечно, не искал, — раздраженно ответил Сэр. — Невежливо смотреть женщинам на ноги.

— Но она не женщина! — взорвалась Вайолет. — То есть он не женщина. Он Граф Олаф!

— Я видел табличку с ее именем, — сказал Сэр. — На ней не написано «Граф Олаф». На ней написано «Ширли».

— Фити! — заявила Солнышко, что, как вам уже известно, означает: «Табличка абсолютно ничего не доказывает». Но у Вайолет не было времени на перевод, так как Сэр заколотил кулаками по столу.

— Гипноз! Граф Олаф! Фити! Хватит с меня ваших оправданий! — вопил он. — Ваше дело — добросовестно работать на лесопилке, а не устраивать аварии! У меня и без неуклюжих детей дел по горло!

Вайолет быстро собралась с мыслями.

— Нельзя ли позвонить мистеру По? — спросила она. — Про Графа Олафа он знает все и, возможно, сумеет помочь. — Вайолет не добавила, что обычно на помощь мистера По не следовало слишком рассчитывать…

— К грузу забот о вас ты хочешь добавить стоимость переговоров по междугородному телефону? — спросил Сэр. — Ну уж нет. Позволь мне все изложить тебе как можно проще: если вы еще раз что-нибудь натворите, я отдам вас Ширли.

— Но, Сэр, — сказал Чарльз, — это же дети. Вам не следует разговаривать с ними подобным образом. Как вы помните, я не был сторонником идеи, чтобы Бодлеры работали на лесопилке. К ним надо относиться как к членам семьи.

— К ним и относятся как к членам семьи, — сказал Сэр. — Многие мои кузены живут в общежитии. Я не намерен спорить с тобой, Чарльз. Ты мой компаньон! Твоя работа — это гладить мои рубашки и готовить мне омлеты, а не командовать здесь!

— Вы, конечно, правы, — мягко сказал Чарльз. — Извините.

— А теперь убирайтесь, все убирайтесь! — рявкнул Сэр. — У меня уйма работы.

Солнышко раскрыла рот, чтобы что-то сказать, но она знала, что это бесполезно. Вайолет собралась с мыслями, чтобы на что-то указать, но она знала, что это бессмысленно. Чарльз поднял было руку, чтобы что-то заметить, но он знал, что это тщетно, — здесь это слово означает «бесполезно и бессмысленно». Итак, Чарльз и две бодлеровские сироты молча покинули темный кабинет и на мгновение остановились в коридоре.

— Не тревожьтесь, — прошептал Чарльз. — Я вам помогу.

— Как? — прошептала Вайолет. — Позвоните мистеру По и скажете ему, что Граф Олаф здесь?

— Уло? — спросила Солнышко, что означало: «Прикажете арестовать доктора Оруэлл?»

— Спрячете нас от Ширли? — спросила Вайолет.

— Хенипул? — спросила Солнышко, что означало: «Разгипнотизируете Клауса?»

— Нет, — признался Чарльз. — Ничего подобного я сделать не могу. Сэр очень на меня разозлится, а этого допускать нельзя. Но завтра я постараюсь незаметно принести вам на ланч немного изюма. Хорошо?

Хорошего в этом, разумеется, ничего не было. Изюм хорош для здоровья, стоит недорого, и некоторые даже находят его очень вкусным. Но мало кому придет в голову ждать от него практической пользы. На самом деле изюм — одна из самых бесполезных вещей, какие Чарльз мог предложить, если он действительно хотел принести пользу. Но Вайолет ему не ответила. Она смотрела в дальний конец коридора и думала. Солнышко ему тоже не ответила, она уже ползла к двери в библиотеку. У Бодлеров-сестер не было времени на разговоры с Чарльзом. Им надо было составить план, и составить быстро. Бодлеровские сироты находились в очень трудном положении и дорожили каждой секундой, чтобы запастись чем-то более полезным, чем изюм.

Глава одиннадцатая

Мы уже обсуждали вопрос о том, что первое предложение книги часто говорит вам, о чем в ней пойдет речь. Вы, конечно, помните, что эта книга началась предложением: «Бодлеровские сироты смотрели сквозь покрытое сажей окно вагона на угрюмую черноту Конечного Леса, размышляя о том, станет ли их жизнь когда-нибудь хоть немного лучше», и речь в ней пошла о событиях ужасных, о жизни безотрадной, как и обещало первое предложение. Я напоминаю вам об этом лишь затем, чтобы вы поняли чувство страха, которое испытывали Вайолет и Солнышко Бодлер, раскрывая книгу в библиотеке лесопилки «Счастливые Запахи». Чувство страха проснулось в них, разумеется, еще до прихода в библиотеку. Одна часть этого страха объяснялась жестоким и несправедливым обращением Сэра. Другая — неспособностью Чарльза, при всей его доброте, им помочь. Еще одна — тем, что Клауса снова загипнотизировали. И конечно же, львиная доля этого страха — выражение «львиная доля» здесь означает «большая часть» и не имеет никакого отношения ни ко львам, ни к дележу добычи — объяснялась тем, что Граф Олаф — или Ширли, как он требовал себя называть, — вернулся в жизнь Бодлеров, неся им новые беды.

Но, открыв «Передовую окулярную науку» доктора Джорджины Оруэлл, Вайолет и Солнышко испытали дополнительную порцию страха. Первое предложение книги гласило: «В этом фолианте будет предпринята попытка критически исследовать в квазиинклюзивной трактовке эпистомологию офтальмологически добытых оценок окулярных систем и последующих настоятельных усилий, насущно необходимых для устранения патологических состояний». Как только Вайолет прочла его сестре вслух, обе они испытали тот ужас, который приходит, когда вы начинаете читать очень скучную и трудную книгу.

— Боже мой, — сказала Вайолет, ломая голову над тем, что такое «фолиант».

— Гардж! — сказала Солнышко, ломая голову над тем, что такое «трактовка».

— Если бы у нас был словарь, — мрачно сказала Вайолет, — мы бы смогли разобраться в смысле этого предложения.

— Яш! — заметила Солнышко, что означало нечто вроде: «А если бы Клауса не загипнотизировали, он бы мог растолковать нам смысл этого предложения».

Вайолет с Солнышком вздохнули и задумались о своем загипнотизированном брате. Клаус был так не похож на того брата, которого они знали, что казалось, будто Граф Олаф уже преуспел в своих злодейских планах и уничтожил одного из бодлеровских сирот. Обычно Клаус с таким интересом смотрел на окружающий мир, теперь же на его лице вообще ничего не написано. Обычно глаза Клауса щурились от чтения, теперь же они такие круглые, словно он вместо этого постоянно смотрит телевизор. Обычно он был очень оживленным, все время рассказывал что-нибудь интересное, теперь же он ничего не помнит и почти постоянно молчит.