Этот бессмертный (сборник) - Желязны Роджер Джозеф - Страница 119

Некоторое время он держал кролика, оглядываясь вокруг. Собака подбежала к нему, и он уронил кролика к ее ногам.

Собака посмотрела на него с надеждой. Он встал. Тогда она опустила голову и разорвала маленький труп. Кровь дымилась в холодном воздухе. Собака жевала и глотала, жевала и глотала. Наконец и он опустил голову, оторвал кусок. Мясо было горячее, сырое и дикое. Собака отпрянула, когда он схватил кусок, рычание замерло в ее глотке.

Он был не очень голоден, поэтому бросил мясо и отошел. Собака вновь наклонилась к еде.

Потом они еще несколько часов охотились вместе. Он всегда превосходил дворнягу в искусстве убивать, но всегда отдавал добычу ей. Они вместе загнали семь кроликов. Последних двух не съели.

Дворняга села и посмотрела на него.

— Хорошая собака, — сказал он.

Она вильнула хвостом.

— Плохая собака, — сказал он.

Хвост перестал вилять.

— Очень плохая собака.

Она опустила голову. Он повернулся и пошел прочь. Она пошла за ним, поджав хвост. Он остановился и оглянулся через плечо. Собака съежилась. Он несколько раз пролаял и завыл. Уши и хвост собаки поднялись. Она подошла и снова обнюхала его.

— Хорошая собака, — сказал он.

Хвост завился.

Он засмеялся.

— Ми-кро-це-фал-ка, и-ди-от-ка.

Хвост продолжал вилять.

Он снова засмеялся.

Собака покружила, легла, положила голову между передними лапами и посмотрела на него. Он оскалил зубы, прыгнул к собаке и укусил ее за плечо.

Собака взвизгнула и пустилась наутек.

— Дура! — закричал он. — Дура!

Ответа не было. Он снова завыл: такого воя не издало бы ни одно животное. Затем он повернулся к автомобилю, открыл носом дверку и залез внутрь.

Он нажал кнопку, и машина завелась. Пес лапой набрал нужные координаты. Машина задом выбралась из-за дерева и двинулась по тропе к дороге, быстро выбралась на шоссе и исчезла.

Где-то гулял человек.

В это холодное утро ему следовало бы надеть пальто потеплее, но он предпочел легкое пальто с меховым воротником.

Заложив руки в карманы, он шел вдоль охранного забора. По ту сторону забора ревели машины.

Он не поворачивал головы.

Он мог бы выбрать множество других мест, но выбрал это.

В это холодное утро он решил погулять.

Он не хотел думать ни о чем, кроме прогулки.

Машины неслись мимо, он же шел медленно, но ровно. Он не видел никого, кто бы шел пешком.

Воротник его был поднят от ветра, но от холода не спасал.

Он шел, а утро кусало его и дергало за одежду. День удержал его в своей бесконечной галерее картин, недописанных и незамеченных.

Канун Рождества. В противоположность Новому году это время семейных сборов, пылающих дров, время подарков, особых кушаний и напитков.

Это больше личное, чем общественное время; время сосредоточиться на себе и семье, а не на обществе; время замерзших окон, ангелов в звездной оболочке, горящих поленьев, плененной радуги и толстых Санта Клаусов с двумя парами брюк — потому что малыши, садящиеся к ним на колени, легко грешат; время кафедральных витражей, снежных бурь, рождественских гимнов, колоколов, поздравлений от далеко и не очень далеко живущих, трансляций Диккенса по радио, время свечей, снежных сугробов, огней елок, сосен, Библии и средневековой Англии. «О маленький город Вифлеем», время рождения и обещаний, света и тьмы, ощущений до осознания, осознания до свершения, смены стражи года, время традиций, одиночества, симпатий, сочувствия, сентиментальности, песен, веры, надежды, смерти; время собирать камни и время разбрасывать камни, время обнимать, получать и терять, смеяться, возвращаться, молчать, говорить; время разрушать и время строить, время сажать и время вырывать посаженное…

Чарльз Рендер, Питер Рендер и Джилл де Вилл праздновали сочельник вместе.

Квартира Рендера помещалась на самом верху башни из стали и стекла. Здесь царила определенная атмосфера постоянства. Ряды книг вдоль стен; в некоторых местах полки прерывались скульптурами; примитивная живопись в основных цветах занимала свободное место. Маленькие зеркала, вогнутые и выпуклые, теперь обрамленные ветвями радуба, висели в разных местах.

На каминной доске лежали поздравительные открытки. Горшочные растения — два в гостиной, одно в кабинете — и целый куст в спальне были осыпаны блестящими звездочками. Лилась музыка.

Пуншевая чаша была из драгоценного камня в ромбовидной оправе. Она стояла на низком кофейном столике грушевого дерева в окружении бокалов, сверкающих в рассеянном свете.

Настало время развернуть рождественские подарки…

Джилл развернула свой и закуталась в нечто похожее на полотно пилы с мягкими зубьями.

— Горностай!. — воскликнула она. — Какой величественный! Какой прекрасный! О, спасибо, дорогой Творец!

Рендер улыбнулся и выпустил кольцо дыма.

Свет упал на мех.

— Снег, но теплый, лед, но мягкий… — говорила Джилл.

— Шкурки мертвых животных, — заметил Рендер, — высокая награда за доблесть охотника. Я охотился за ней для тебя, я исходил вдоль и поперек всю Землю. Я пришел к самым красивым из мертвых животных и сказал: «Отдайте мне ваши шкурки», и они отдали. Рендер — могучий охотник.

— У меня есть кое-что для тебя, — сказала она.

— Да?

— Вот. Это тебе подарок.

Он развернул обертку.

— Запонки, — сказал он. — Символические. Три лица одно над другим — золотые. Оно, Я и суперЭго — так я назову их. Самое верхнее лицо наиболее экзальтированное.

— А самое нижнее улыбается, — сказал ГІитер.

Рендер кивнул сыну.

— Я не уточнил, какое самое верхнее, — сказал он мальчику. — А улыбается оно потому, что имеет собственные радости, каких вульгарное стадо никогда не поймет.

— Это из Бодлера? — спросил Питер.

— Хм, — сказал Рендер. — Да, Бодлер.

— … Чертовски неудачно сказано.

— Обстоятельства, — сказал Рендер, — это дело времени и случая. Бодлер под Рождество — в этом что-то старое и что-то новое.

— Звучит как на свадьбе, — сказал Питер.

Джилл вспыхнула под своим снежным мехом, но Рендер как бы не заметил.

— Теперь твоя очередь открыть свои подарки, — сказал он сыну.

— Идет. — Питер разорвал пакет. — Набор алхимика, — заметил он, — как раз то, что я всегда хотел — перегонный куб, реторты, водяная баня и запас жизненного элексира. Мощно! Спасибо, мисс де Вилл.

— Пожалуйста, называй меня Джилл.

— Хорошо. Спасибо, Джилл.

— Открой и второй.

— О’кей. — Он сорвал белую бумагу с падубом и колокольчиками. — Сказочно: вторая вещь, которую я всегда хотел! Семейный альбом в голубом переплете и копия отчета Рендера сенатскому подкомитету протоколов о социоматическом неумении приспособиться к обстановке среди правительственных служащих. А также собрание сочинений Лофтинга, Грехэма и Толкиена. Спасибо, папа. Ох, еще! Таллис, Лорели, Моцарт и добрый старый Бах. Мою комнату наполнят драгоценные звуки! Спасибо, спасибо вам. Что я вам дам взамен? Так, мелочь… Как вам это? — Он протянул один пакет отцу, другой Джилл.

Оба вскрыли свои пакеты.

— Шахматы, — сказал Рендер.

— Пудреница с пудрой и румянами, — воскликнула Джилл. — Спасибо.

— Не за что.

— Почему ты пришел с флейтой? — спросил Рендер.

— Чтобы вы послушали.

Питер собрал флейту и заиграл.

Он играл о Рождестве и святости, о вечере и пылающей звезде, о горячем сердце, о пастухах, королях, о свете и голосах ангелов.

Закончив, он разобрал флейту и убрал ее.

— Очень хорошо, — сказал Рендер.

— Да, хорошо, — сказала Джилл. — Очень…

— Спасибо.

— Как школа? — спросила Джилл.

— Хорошая, — ответил Питер.

— Много было беспокойства с переходом?

— Нет. Потому что я хороший ученик. Папа меня здорово учил, очень здорово.

— Но тут будут другие учителя…

Питер пожал плечами.

— Если знаешь учителя, то знаешь только учителя. А если знаешь предмет, то знаешь его. Я знаю много предметов.