Скверное начало - Сникет Лемони - Страница 8

Глава шестая

Наутро, когда дети, пошатываясь со сна, вошли в кухню, они вместо записки от Графа Олафа нашли там его самого.

— Доброе утро, сироты, — приветствовал он их. — Овсяная каша вас уже ждет. Дети уселись за кухонный стол и с опаской уставились в миски. Если бы вы знали (Графа Олафа и он бы вдруг подал вам заранее приготовленный завтрак, вы бы тоже боялись: а нет ли в каше чего-нибудь страшного: отравы, например, или толченого стекла. Но вместо того или другого Вайолет,

Клаус и Солнышко увидели, что на кашу сверху насыпана свежая малина. Со времени гибели родителей бодлеровские дети ни разу не ели малины, хотя как раз ужасно ее любили.

— Спасибо, — осторожно проговорил Клаус, достав одну ягоду и разглядывая ее. А что если это ядовитые ягоды и только выглядят красиво? Граф Олаф заметил, с каким недоверием Клаус рассматривает малину, улыбнулся и выхватил одну ягоду из миски у Солнышка. Затем, переводя взгляд с одного на другого, забросил ее себе в рот и съел.

— Разве малина не восхитительна? Когда я был в вашем возрасте, это были мои любимые ягоды.

Вайолет попыталась представить себе Графа Олафа подростком, но не смогла. Эти блестящие глаза, костлявые руки, зловещая улыбка — все это бывает только у взрослых. Несмотря на страх перед ним, Вайолет все-таки взяла ложку в правую руку и принялась за еду. Ведь поел же Граф Олаф и кашу, и ягоды, может, там и вправду нет отравы. Кроме того, она очень проголодалась. Клаус тоже начал есть, а Солнышко вообще успела размазать кашу с малиной по всему личику.

— Вчера мне звонили, — продолжал Граф Олаф. — Мистер По рассказал, что вы приходили к нему.

Дети переглянулись. Они рассчитывали, что посещение будет строго конфиденциальным, то есть «останется их с мистером По тайной и эта тайна не будет выболтана Графу Олафу».

— Мистер По сказал, что вам, оказывается, нелегко приспособиться к тем условиям жизни, которые я вам так любезно обеспечил. Мне огорчительно это слышать.

Дети посмотрели на Графа Олафа. Выражение его лица было серьезным, как будто он и в самом деле огорчен, но в глазах при этом бегали огоньки, какие бывают, когда говорят не всерьез.

— Да? — отозвалась Вайолет. — Зря мистер По вас побеспокоил.

— Я рад, что он позвонил, — возразил Граф Олаф, — я хочу, чтобы вы чувствовали себя здесь как дома, я же теперь ваш отец.

Дети слегка вздрогнули — они с грустью вспомнили своего доброго отца, глядя на сидевшую напротив никудышную замену.

— В последнее время, — продолжал Граф Олаф, — я очень нервничал из-за выступлений моей труппы и, боюсь, вел себя несколько отчужденно.

Слово «отчужденно», само по себе просто замечательное, совершенно не подходило для передачи манеры обращения Графа Олафа с детьми. Вести себя отчужденно означает «неохотно общаться с другими людьми». Скажем, стоит на вечеринке в углу и не желает ни с кем разговаривать. Но оно неприменимо к тому, кто выдал одну кровать на троих, заставляет выполнять трудную работу и отвешивает пощечину ребенку. Для таких людей найдется много определений, но слова «отчужденный» среди них нет. Клаус чуть не рассмеялся, услышав такое неуместное употребление этого слова. Но поскольку на лице у него все еще красовался синяк, он удержался от смеха.

— Поэтому, чтобы вы скорее привыкли на новом месте, я хочу взять вас в мой следующий спектакль.

— Какое же мы примем в нем участие? — поинтересовалась Вайолет. После всех трудных заданий Графа Олафа ей совсем не улыбалось делать что-то еще в том же роде.

— Значит, так, — глаза у Графа Олафа заблестели еще ярче, — пьеса называется «Удивительная свадьба», написал ее великий драматург Аль Функут. Мы дадим только одно представление — в эту пятницу вечером. Пьеса эта про одного очень храброго и очень умного человека, и его играю я. В финале он женится на молодой красивой женщине, которую любит. Толпа присутствующих ликует. Ты, Клаус, и ты, Солнышко, будете ликовать в толпе.

— Но мы будем гораздо ниже остальных, — сказал Клаус. — Не покажется ли это публике странным?

— Вы будете изображать двух карликов на свадьбе, — терпеливо разъяснил Олаф.

— А что буду делать я? — спросила Вайолет. — Я умею обращаться с инструментами и могла бы помочь вам устанавливать декорации.

— Декорации? Ни в коем случае! — воскликнул Граф Олаф. — Чтоб такая хорошенькая девочка работала за кулисами — это никуда не годится.

— А я бы с большим удовольствием, — настаивала Вайолет.

Бровь у Графа Олафа поползла вверх, и бодлеровские сироты сразу узнали этот признак гнева. Но бровь тут же опустилась, — видимо, он заставил себя сохранять спокойствие.

— Нет, у меня для тебя есть важная роль на сцене. Ты будешь играть молодую женщину, на которой я женюсь.

Вайолет почувствовала, как каша с малиной закрутилась у нее в животе. То, что Граф Олаф объявил себя их отцом и действовал по родительскому праву, было уже достаточно скверно, но представить себе Олафа своим мужем, пусть даже в спектакле, было еще того хуже.

— Это очень важная роль, — рот его искривился в каком-то подобии улыбки, но улыбка вышла неубедительной, — хотя по роли ты произносишь только одно слово «да», когда судья Штраус спрашивает тебя, согласна ли ты взять меня в мужья.

— Судья Штраус? — удивилась Вайолет. — При чем тут она?

— Она согласилась сыграть роль судьи. — Из-за спины у Графа Олафа за детьми пристально следил один из многочисленных глаз, нарисованных на стенках кухни. — Я попросил судью Штраус принять участие в спектакле, потому что хотел проявить не только лучшие отцовские, но и добрососедские чувства.

— Граф Олаф… — начала Вайолет и замолчала. Ей хотелось попытаться убедить опекуна не брать ее на роль невесты, но она боялась рассердить его. — Отец, я не уверена, что способна играть профессионально. Я бы не хотела опозорить ваше доброе имя и имя Аль Функута. А кроме того, в ближайшие недели я буду трудиться над своими изобретениями… и учиться готовить ростбиф, — быстро добавила она, вспомнив, как он бушевал по поводу обеда.

Граф Олаф протянул свою паучью лапу и взял Вайолет за подбородок.

— Нет, ты будешь участвовать в представлении, — сказал он, пристально глядя ей в глаза. — Я бы предпочел, чтобы ты сделала это добровольно, но, как вам, кажется, объяснил мистер По, я могу заставить тебя, и тебе придется послушаться.

Острые грязные ногти слегка царапнули ей подбородок, и Вайолет вздрогнула. В комнате стояла мертвая тишина, когда наконец Граф Олаф отпустил Вайолет, выпрямился и вышел, не сказав больше ни слова. Бодлеровские дети молча прислушивались к тяжелым шагам на лестнице, которая вела в башню и куда им не полагалось ходить.

— Ладно, — нерешительно произнес Клаус, — вроде ничего страшного не будет, если мы примем участие в спектакле. Видно, для него это очень важно, а мы ведь хотим расположить его к себе.

— Он что-то задумал, — возразила Вайолет.

— Ягоды не были отравлены, как ты думаешь? — обеспокоенно спросил Клаус.

— Нет, — ответила Вайолет. — Олаф охотится за нашим состоянием. Ему невыгодно нас убивать.

— А чем выгодно, чтобы мы играли в его дурацкой пьесе?

— Не знаю. — Вайолет встала и с несчастным видом принялась мыть миски из-под овсянки.

— Хорошо бы узнать побольше про закон наследования, — заметил Клаус. — Ручаюсь, что у Графа Олафа уже готов план, как отнять у нас деньги, только непонятно, в чем он состоит.

— Можно бы спросить у мистера По, — неуверенно проговорила Вайолет. Клаус, стоя рядом, вытирал миски. — Он знает всякие латинские юридические выражения.

— Ну да, а потом он опять позвонит Графу Олафу, и тот поймет, что мы что-то затеяли против него, — запротестовал Клаус. — Может, поговорить с судьей Штраус? Она должна все знать про законы.

— Но она олафовская соседка, — возразила Вайолет, — и может упомянуть в разговоре с ним, что мы ее спрашивали.