Скверное начало - Сникет Лемони - Страница 2

— Пожарные, разумеется, приехали, — продолжал мистер По, — но они опоздали. Весь дом был охвачен огнем. И он сгорел дотла.

Клаус представил себе, как горят книги в их библиотеке. Теперь ему уже не прочитать их все.

Мистер По откашлялся и продолжал:

— Меня попросили разыскать вас здесь и увезти к себе. Какое-то время вы поживете у меня в доме, а тем временем мы сообразим, как быть дальше. Я являюсь душеприказчиком ваших родителей. Это значит, что я обязан распоряжаться их громадным состоянием и должен придумать, где вы будете жить. Когда Вайолет достигнет совершеннолетия, состояние перейдет к вам, но все равно, пока вы неповзрослеете, деньгами будет заведовать банк.

Хотя мистер По назвал себя душеприказчиком, в ушах Вайолет это слово прозвучало как «душегуб»: откуда ни возьмись появился на пляже и навсегда перевернул их жизнь.

— Пойдемте со мной. — И мистер По протянул руку. Пришлось Вайолет разжать руку с камешком. Клаус взялся за ее другую руку, Солнышко — за свободную руку Клауса, итак, троих бодлеровских детей — вернее, бодлеровских сирот — увели с пляжа и из их прежней жизни.

Глава вторая

Бесполезно было бы описывать, как убийственно чувствовали себя Вайолет, Клаус и даже Солнышко в своей новой жизни. Если вам доводилось терять кого-то очень близкого, без кого никак не обойтись, то вы уже знаете, каково это, а если не доводилось, тогда все равно этого не представить. А юным Бодлерам это было особенно тяжело, ведь они потеряли сразу обоих родителей. Несколько дней дети чувствовали себя такими несчастными, что с трудом заставляли себя вылезать из постели. Клаус потерял всякий интерес к книгам. Рычажки и колесики в изобретательском мозгу Вайолет перестали крутиться. И даже Солнышко, которая была слишком мала, чтобы понимать происходящее, теперь кусала все вокруг с меньшим энтузиазмом.

Ну и конечно, не легче было им от того, что они вдобавок лишились своего родного дома и всего имущества. Уверен, вам уже довелось убедиться, что стоит оказаться у себя в комнате, на своей кровати — и мрак скверных обстоятельств немного рассеивается. Но даже кровати у бодлеровских сирот превратились в горелый хлам. Мистер По сводил их на пепелище — посмотреть, не уцелело ли там что-нибудь из вещей, но зрелище им предстало ужасное: микроскоп Вайолет оплавился в огне пожара почти до неузнаваемости, любимая авторучка Клауса превратилась в пепел, а все резиновые кольца для прорезывающихся зубов у Солнышка растаяли. Там и сям дети узнавали кое-какие приметы своего любимого дома: останки рояля, изящную бутылку, в которой мистер Бодлер держал бренди, обгорелую подушку с подоконника, на которой мама любила сидеть, когда читала…

Словом, их родного дома не существовало и приходить в себя после страшной утраты им пришлось в семье По, что было не так-то приятно. Мистер По в основном отсутствовал, так как, видимо, очень много занимался делами Бодлеров, а бывая дома, столько кашлял, что не мог вести разговоры. Миссис По купила всем троим одежду, от которой чесалось тело и к тому же каких-то диких расцветок. А с двумя их сыновьями — Эдгаром и Альбертом, — шумными противными мальчишками, сиротам приходилось делить тесную комнату, где пахло на удивление гадкими цветами.

Но даже и при таком окружении дети испытали смешанные чувства, когда за скучным обедом, состоявшим из вареной куры, отварного картофеля и бланшированной (здесь это означало «вареной») фасоли, мистер По вдруг заявил, что на следующее утро они покидают его дом.

— Вот и хорошо, — сказал Альберт, у которого рот был набит картошкой. — Опять будем в комнате одни. Надоела мне давка. Вайолет и Клаус вечно ходят с унылым видом, такая скука.

— А маленькая девчонка кусается, — добавил Эдгар, бросая куриную косточку на пол, как обезьяна в зоопарке, а не сын уважаемого члена банковского сообщества.

— А куда мы переедем? — с опаской спросила Вайолет.

Мистер По открыл было рот, чтобы ответить, но тут же разразился кашлем, — впрочем, приступ длился недолго.

— Я договорился, чтобы вас взял к себе ваш дальний родственник. Он живет на противоположном конце города, зовут его Граф Олаф.

Вайолет, Клаус и Солнышко переглянулись, не зная, как к этому отнестись. С одной стороны, в семействе По им больше жить не хотелось. С другой стороны, они никогда ничего не слыхали о Графе Олафе и не знали, что он за человек.

— Согласно пожеланию ваших родителей, высказанному в завещании, — продолжал мистер По, — воспитание должно быть сопряжено с наименьшими затруднениями. Тут, в городе, вы скорее привыкнете жить на новом месте, а Граф Олаф единственный родственник, который живет в пределах города.

Клаус с минуту обдумывал услышанное, с трудом прожевывая фасоль.

— Но родители никогда не упоминали про Графа Олафа. Кем он нам приходится?

Мистер По вздохнул и покосился на Солнышко — она кусала вилку и внимательно прислушивалась.

— Он не то троюродный дедушка, не то четвероюродный дядя, что-то в этом роде. Не самый близкий родственник генеалогически, но ближайший географически. Поэтому…

— Если он живет тут, в городе, — вмешалась Вайолет, — почему же родители ни разу не приглашали его в гости?

— Ну, может быть, потому, что он очень занятой человек, — предположил мистер По. — По профессии он актер и часто ездит по свету с разными театральными труппами.

— Я думал, он граф, — протянул Клаус.

— Одно другому не мешает, — возразил мистер По. — Не хочу вас торопить, но вам, дети, надо укладывать вещи, а мне надо вернуться в банк и еще потрудиться. У меня прибавилось дел с тех пор, как я стал вашим законным опекуном.

У детей осталось еще много вопросов к мистеру По, но он уже встал из-за стола и, слегка махнув им рукой в знак прощания, покинул комнату. Они услышали его кашель, а затем входная дверь со скрипом закрылась за ним.

— Так, — сказала миссис По, — вы трое идете укладываться. А вы, Эдгар и Альберт, поможете мне убрать со стола.

Бодлеровские сироты отправились в спальню и с удрученным видом начали паковать свои немногочисленные пожитки. Клаус, с отвращением беря в руки каждую очередную безобразную рубашку, купленную миссис По, клал ее в чемоданчик, а Вайолет оглядывала тесную, дурно пахнущую комнату. Солнышко в это время ползала по полу и деловито кусала башмаки

Эдгара и Альберта, оставляя на каждом следы своих зубок на память о себе. Время от времени дети поглядывали друг на друга, но будущее их было таким смутным, что разговаривать не хотелось. Они проворочались всю ночь и, можно сказать, почти не спали из-за громкого храпа Эдгара и Альберта и собственных тревожных мыслей. Наконец мистер По постучал в дверь и заглянул в комнату.

— Дети, в школу собирайтесь, — пропел он. — Пора отправляться к Графу Олафу. Вайолет в последний раз оглядела заставленную кроватями комнату, и, хотя здесь было неуютно, ей вдруг страшно не захотелось уезжать.

— А что, надо ехать прямо сейчас? — спросила она.

Мистер По открыл было рот, но тут же закашлялся и ответил не сразу.

— Да, прямо сейчас. Я завезу вас к Графу Олафу по дороге в банк, так что едем как можно скорее. Вставайте, пожалуйста, и одевайтесь, — добавил он бодро (в данном случае «бодро» означало «торопя бодлеровских детей поскорее покинуть его дом»).

И дети покинули дом. Машина мистера По загрохотала по булыжной мостовой в сторону района, где жил Граф Олаф. Они проехали по аллее Уныния мимо экипажей, запряженных лошадьми. Мимо мотоциклистов. Мимо фонтана Каприз, искусно высеченного из камня сооружения, время от времени выплевывавшего воду, в которой плескались малыши. Они проехали мимо огромной груды земли, где раньше был Королевский парк. И вот уже мистер По свернул в узкий проулок, по обеим сторонам которого стояли домики из светлого кирпича, и остановился где-то на середине.

— Вот мы и тут, — сказал мистер По деланно веселым тоном. — Это ваш новый дом.