Зеленые созвездия (СИ) - Белов Алекс Владимирович - Страница 13

А может, я влюбился? Тьфу. Что за бредни. Девчонки нужны только для того, чтобы с ними воевать. А Светочка — не девчонка. Она уже взрослый врач и просто такая же ласковая, как и мама, только… чёрт, к маме у меня не было таких чувств.

Ну и фиг с ним. Мне просто нравится болтать с психиатром. Чего здесь дурного?

Обида на маму, которую я видел в больнице всего три раза, улеглась, и душа разыгралась. Иногда я позволял себе входить в контакт с другими ребятами, побегать по просторному коридору. В больнице всегда много дел: то к врачу сходить, то медсестре помочь в наклеивании ярлычков на баночки для анализов, то телевизор посмотреть. В игровой большинство игр не представляли интереса, в карточных обязательно не хватало пары-тройки изображений, в конструкторах отсутствовали нужные детали, однако мне приглянулась игрушка, где приходилось по лабиринту выводить шарик. Да и простые карточные игры тоже пришлись в тему. У половины отделения имелась стандартная колода: тридцать шесть бессмертных скрижалей против скучного времени. Как ни странно, в дурачка я играл в основном с девчонками. Две из них, Ленка и Ирка, оказались симпатичными. Я не влюбился, нет, упаси бог. Просто с ними воевать не хотелось. А вот Андрей постоянно пропадал в девчачьей палате. Кажется, он нашёл там какую-то рыжую Юльку и даже целовался с ней. Вот он — предатель всего мальчишеского сообщества!

Как-то после темноты они собрались в той палате, а она была большой, на восемь человек, и стали играть на раздевание. Даже мальчишки младше меня. Мне Булочка сказал, и я громко хохотал.

— Пойдёшь играть с ними? — ржал в ответ толстомясый.

— Вот сам и иди, — хохотал я, хотя…

Смехом я пытался подавить желание присоединиться к игрокам.

Вот так проходят больничные будни, но…

Я стою на пороге кабинета Светочки. Ещё не знаю, что это в последний раз. В углу вижу камеру.

— О, сегодня опять полетаем? — весело спрашиваю я, скидываю тапочки и беспардонно прыгаю в кресло.

— Да-да, — улыбается Светочка. Сегодня её волосы заплетены в шишку, как у моей мамы. Зря, распущенные, они шли ей больше. Так и хотелось их коснуться.

Цыц, Никита! Цыц! Она не твоя мама!

— О чём будем говорить сегодня? — спрашиваю я.

Светочка откидывается на спинку стула, смотрит прямо на меня, и произносит:

— Мы ни разу не говорили о твоём отце. Ты уже много рассказал о матери, а вот о папе.

Я хмурюсь.

— А что о нём говорить. Я плохо его помню. Мне почти исполнилось семь, когда он… его не стало.

— Ты помнишь его лицо?

— Конечно, — киваю я. — У нас очень много фотографий…

— Ты помнишь его только по фотографиям, или и в реальности? — спрашивает Светочка.

— Ну как. И так, и так, — жму плечами.

— Тебе легко говорить об отце?

— Ну… так же, как и про всё остальное, о чём мы говорили до этого, — отвечаю я.

— Ты можешь мне рассказать об отце? Какие-нибудь воспоминания о его действиях остались?

— Он был добрым, — тут же отвечаю я. — Любил говорить. Один раз, когда мы купались на реке, там играла музыка. Уже темно было. Я помню, стою и танцую, а он…

— Принёс тебе чупа-чупс, — перебивает меня Светочка.

— Да! — радостно отвечаю я.

— А ещё какие-нибудь моменты с ним помнишь?

Я задумываюсь. В голову ничего не идёт.

— Тот же день, когда ты заблудился в лесу. Ты помнишь, как вы отдыхали? Что делал папа?

— Ну что он делал. То, что обычно на отдыхе, — жму плечами я. — Расстилал полянку, доставал всякие вкусности. Мячик. Мы там играли.

— Ты сильно грустил, когда он умер?

Я хмурюсь и пытаюсь вспомнить.

— Всё так туманно, — отвечаю. — Я был очень маленьким и не понимал, наверное. Я, по-моему, даже не плакал.

— Семь лет, это не маленький.

— Шесть, — парирую я.

— Да, но ты заблудился в лесу, когда тебе было пять, и как раз это ты помнишь очень хорошо. Если тебе не сложно, расскажи о смерти отца. Как он умер, ходил ли ты на могилу?

Я задумываюсь.

— Хорошо помню, как он лежал в кровати, бледный и худой, — говорю. — А вот потом, как-то с мамой мы читали книжку, и ей позвонили. Она заплакала и тут же убежала, хлопнув дверью, оставив меня в квартире одного. Потом пришла бабушка. Так. Вот с тех дней как-то всё теряется. Помню какие-то картинки с похорон. Там стол, много еды, все наши родственники. К гробу меня не подводили, я вообще не видел отца после смерти. Первый раз на кладбище уехали мама и ещё какие-то родственники, а меня оставили в квартире, где мы готовили поминки. Но я помню, что потом посещал пару раз могилу. Ну, это в том возрасте. Посещаю-то я её до сих пор иногда.

— Когда ты приходишь на могилу отца, тебе грустно? — спросила Светочка.

— Сейчас нет, — отвечаю я, и тут же стыдливо отвожу глаза.

— Ничего страшного, — говорит она. — Твой папа умер в том возрасте, когда ты не понимал, сколько он для тебя значит, поэтому нечего стыдиться, что ты не испытываешь печали.

— Печаль есть, — тут же огрызаюсь я. — Но она какая-то… далёкая что ли.

— Понятно, — кивает доктор, и потом задумывается. Время течёт, а Светочка ни о чём не спрашивает. Уж не уснула ли, но нет. Вдруг в её глазах мелькает осмысленность, и она говорит:

— Постой. Ты говоришь, что твоей маме позвонили, и она убежала из квартиры, да?

— Ну да.

— А что ей сказали по телефону?

— Наверное, что папа умер, — пожимаю плечами я.

— Ты остался один на несколько часов. Вот об этих часах я и хочу с тобой поговорить.

Моё сердце царапает лапками слепое беспокойство. Я отрываюсь от спинки кресла, чтобы сменить центр тяжести и потираю ладоши.

— А о чём там можно говорить? — лепечу я, а лицо у Светочки сияет, будто она только что решила сложное уравнение.

— Ты же должен помнить это время, — говорит она. — Когда пришла бабушка?

— Через пару часов, — пожимаю плечами я.

— Ты слышал, как она вошла?

— Нет, я спал. Проснулся, а она уже тут.

По моей холке стекает холодная капля пота.

— Откуда ты знаешь, что прошло два часа? Ты смотрел на часы?

— Нет.

— Может, прошло уже пять часов?

— Я что, в кабинете на допросе? — огрызаюсь я.

— Почему же, — спешно мотает головой Светочка. — Никита, у тебя начал дрожать голос.

— Ничего он у меня не дрожит, — возмущаюсь.

— Ну хорошо. Что было до звонка? Давай проверим, насколько точно ты помнишь события. Мама собиралась укладывать тебя спать, да?

Я просто кивнул.

— Она читала тебе книжку. Ты помнишь какую?

В мою голову будто втыкают нож. Молния сверкает перед глазами.

— Оле-Лукойе, — говорю я.

— Хорошая сказка, — улыбается Светочка.

— Отвратительная сказка, — бурчу я и тут же глотаю воздух. Страх сводит горло.

— Тебе она не нравится?

— Нет.

Некоторое время доктор молчит, а потом вдруг предлагает:

— А давай слетаем в ту ночь?

— Да что там такого интересного? — вспыхиваю я. — Мы только зря потратим время.

Я уже не сижу в кресле. Я сполз и поставил ноги в тапочки, будто готовлюсь убежать в любую секунду.

— Ну хорошо-хорошо, — пожимает плечами Светочка. — Если ты боишься, то мы…

— Я не боюсь! — выкрикиваю я, и теперь меня заливает злость безысходности. — Хорошо! Давайте! Загипнотизируйте меня, и слетаем в ту ночь! Вы увидите, что там фигня сплошная!

— Тогда нечего бояться, — улыбается Светочка.

Я прыгаю обратно в кресло, откидываюсь на спинку и закрываю глаза. Я почти плачу.

— Давайте! — подначиваю я. Сердце рвётся на части, паника зациклилась в области паха. Хочу убежать. Исчезнуть. Ведь в ту ночь ничего такого интересного не произошло.

Но я боюсь. БОЮСЬ, БЛИН! И сам не знаю чего!!!

— Тебе надо чуточку успокоиться. Иначе ничего не получится, — просит Светочка.

— Мне уже не успокоиться, — отвечаю я, но стараюсь унять панику.

— Просто слушай мой голос.

И я растворяюсь в звуке.