Кошмарная клиника - Сникет Лемони - Страница 10

— Сказать! — выпалила Солнышко.

— Кому же мы скажем? — отозвался Клаус. — Все считают, что Графа Олафа нет в живых. Они не поверят трем детям, если те заявят, что он замаскировался Маттатиасом, новым Завом Человеческими Ресурсами.

— В особенности если их фотографии помещены на первой странице «Дейли пунктилио» и к тому же они разыскиваются за убийство, — добавила Вайолет. — Нет, наш единственный шанс — раздобыть сникетовское досье и посмотреть, нет ли там фактов, позволяющих привлечь Олафа к суду.

— Но бумаги из Хранилища выносить нельзя, — напомнил Клаус.

— Значит, мы их прочтем прямо здесь.

— Это легче сказать, чем сделать, — заметил Клаус. — Мы даже не знаем, под какой буквой его искать, а Хэл будет с нами весь день.

— Ночь! — выпалила Солнышко.

— Правильно, Солнышко, — похвалила ее Вайолет. — Хэл проводит тут весь день, но на ночь уходит домой. Когда стемнеет, мы прокрадемся сюда из недостроенного крыла. Это единственный способ раздобыть досье.

— Ты кое-что забываешь, — остановил ее Клаус. — Хранилище Документов на ночь закрывается крепко-накрепко. Хэл, как ты помнишь, сам запирает все шкафы.

— Я об этом не подумала, — призналась Вайолет. — Одну отмычку я могу изобрести, но не уверена, что у меня хватит времени изобрести отмычки ко всем шкафам.

— Дишью! — проговорила Солнышко, желая сказать нечто вроде «А у меня уходит несколько часов на то, чтобы открыть зубами один шкаф!»

— Без ключей нам документа не добыть, — подытожил Клаус, — а без него не победить Графа Олафа. Что же нам делать?

Дети вздохнули и глубоко задумались, глядя прямо перед собой. И пока они так глядели, они увидели предмет, который подал им идею. Предмет был маленький, круглый, с яркой блестящей кожицей, и дети поняли, что это хурма. Но они знали: если у кого-то зрение уже не то, что прежде, он может принять хурму за сливу. Бодлеровские сироты сидели и смотрели на хурму, и у них созревал план, как обмануть кое-кого, чтобы он принял одну вещь за другую.

Глава шестая

Это не рассказ о Лемони Сникете. Бессмысленно рассказывать сникетовскую историю, поскольку происходило все очень давно и никто уже не может ничего изменить. Поэтому единственной причиной моих, я бы сказал, записей на полях может служить желание сделать книгу еще более невыносимой, жуткой и неправдоподобной, чем она уже есть. Нет, это рассказ о Вайолет, Клаусе и Солнышке Бодлер и о том, как они нашли кое-что в больничном Хранилище Документов, что полностью перевернуло их жизнь и до сих пор вызывает у меня мурашки, когда я остаюсь ночью один ТОЧКА. Но если бы в книге речь шла обо мне, а не о трех детях, которым скоро встретится некто, кого они надеялись больше никогда не видеть, я бы задержался на минуту и поведал вам о поступке, совершенном мною много лет назад, но до сих пор тревожащем мою совесть. Сделать это было необходимо, но это был некрасивый поступок, и даже теперь, стоит мне только вспомнить о нем, внутри у меня все сжимается от стыда. Я могу в этот момент чем-то наслаждаться — гулять по верхней палубе судна, или любоваться в телескоп северным сиянием (aurora borealis), или входить в книжный магазин и ставить написанные мною книжки на самую верхнюю полку, чтобы никто не соблазнился купить и прочесть их, — но неожиданно я вспоминаю о том давнем поступке и задаю себе вопрос: «Было ли это действительно необходимо? Было ли абсолютно необходимо красть у Эсме Скволор сахарницу?»

Похожие муки совести испытывали и бодлеровские сироты в тот вечер, когда заканчивали дневную работу в Хранилище. Каждый раз, как Вайолет ставила какой-то документ на соответствующее место, она трогала свою ленту в кармане и ощущала трепет в желудке при мысли о том, что затевают они с братом и сестрой. Клаус вынимал стопку бумаг из корзины, стоявшей перед лотком, по которому поступала информация, но вместо того чтобы снять скрепки и положить их в чашечку, он сжимал их в руке, ощущая трепет в желудке при мысли о штуке, которую он и сестры собираются сыграть с Хэлом. Едва Хэл поворачивался к детям спиной, Клаус передавал скрепки Солнышку. Младшая из Бодлеров тоже начинала ощущать трепет при мысли о нечестном способе, с помощью которого они собирались возвратиться в Хранилище ночью. К тому времени как Хэл начал запирать на ночь шкафы ключами, висевшими у него на длинной петле, у троих Бодлеров уже накопилось в желудке столько трепета, что им впору было бы участвовать в Фестивале Трепетных Желудков, если бы таковой состоялся в округе в тот день.

— Абсолютно необходимо это делать? — тихо спросила Вайолет, обращаясь к Клаусу, когда все трое выходили вслед за Хэлом из Хранилища в проходную комнату. Вайолет достала из кармана ленту и хорошенько разгладила ее, чтобы не было узлов. — Это некрасивый поступок.

— Знаю, — ответил Клаус и протянул руку, чтобы Солнышко отдала ему скрепки. — У меня в желудке все дрожит, когда я думаю об этом. Но это единственный способ заполучить досье.

— Олаф, — мрачно проговорила Солнышко. Она хотела сказать «Раньше, чем Маттатиас заполучит нас». И едва она закончила фразу, как в динамике раздался скрипучий голос Маттатиаса.

— Внимание! Внимание! — сказал голос, и Хэл с Бодлерами устремили взгляды на квадратный ящичек. — Говорит Маттатиас, новый Зав Человеческими Ресурсами. Инспекции на сегодня закончены, но продолжатся завтра.

— Какая чепуха, — пробормотал Хэл, кладя на стол связку ключей, Бодлеры посмотрели друг на друга, а потом на ключи. Маттатиас тем временем продолжал:

— Кроме того, если у кого-то в больнице имеются ценные вещи, попрошу принести их в кабинет Человеческих Ресурсов на хранение. Спасибо.

— Моя ценная вещь — очки. — Хэл снял с носа очки. — Но я не собираюсь их туда относить. Чего доброго, я их тогда вообще больше не увижу.

— Да, вполне возможно, — Вайолет покачала головой, дивясь такой наглости со стороны Маттатиаса, иначе говоря «попытке украсть ценные вещи у работников больницы в дополнение к бодлеровскому наследству».

— И потом, — Хэл улыбнулся детям и потянулся за пальто, — никто не собирается у меня ничего красть. Вы — единственные, кого я вижу в больнице, и я вам полностью доверяю. Да, где же мои ключи?

— Вот они, — сказала Вайолет, и трепет у нее в желудке усилился. Она протянула ему свою ленту, которая теперь была завязана петлей, чтобы напоминать веревочную.

С ленты свисали многочисленные скрепки, которым Солнышко, когда Хэл на нее не смотрел, успела придать разную форму, пустив в ход острые зубы. Получилось нечто похожее на хэловскую связку ключей, правда в той же мере, в какой лошадь похожа на корову или женщина в зеленом платье на сосну. Вряд ли кто-нибудь, взглянув на ленту с прицепленными к ней изжеванными металлическими скрепками, принял бы их за связку ключей, — разве что зрение у него было уже не то, что прежде. Дети ждали, пока Хэл, прищурившись, рассматривал то, что держала перед ним Вайолет.

— Это — мои ключи? — с сомнением спросил Хэл. — Мне казалось, я их клал на стол.

— Нет-нет, — быстро ответил Клаус, заслонив собой стол, чтобы Хэл не заметил настоящих ключей, — они у Вайолет.

— Вот они, — проговорила Вайолет, то приближая связку, то отодвигая, чтобы Хэлу было еще труднее разглядывать их. — Давайте я положу их прямо к вам в карман?

— Спасибо, — сказал Хэл, когда Вайолет опустила связку в карман его пальто. Он поглядел на Бодлеров, в его глазках светилась благодарность. — Вот вы и снова помогли мне. Зрение мое, знаете ли, уже не то, что прежде, я рад, что могу довериться таким милым волонтерам. Доброй ночи, детки. Увидимся завтра.

— Доброй ночи, Хэл, — отозвался Клаус. — Мы тут съедим еще по фрукту.

— Не испортите себе аппетит перед обедом, — посоветовал Хэл. — Сегодня ожидается холодный вечер, не сомневаюсь, ваши родители приготовили вкусный горячий;ужин.

Хэл с улыбкой закрыл за собой дверь, и дети остались одни, со связкой настоящих ключей от Хранилища Документов. Ощущение трепета в желудках не проходило.