Изуверский интернат - Сникет Лемони - Страница 19

— Знаю! — Вайолет протянула руку и пробежала пальцами по груди Дункана, по его толстому вязаному свитеру, и наконец нащупала то, что искала, — торчащую нитку. Вайолет потянула за нее, вытаскивая из свитера, пока у нее в руках не оказалась длинная нитка пряжи. Тогда Вайолет оторвала ее и обвязала одним концом куль с мукой. Другой конец она вручила Дункану.

— Это должно сработать, — сказала она. — Прости, что испортила тебе свитер.

— Ничего, ты наверняка сумеешь изобрести вязальную машину, когда мы все будем вне опасности, — отозвался Дункан. — Ну что ж, Айседора, нам пора. Учитель Чингиз будет ждать. Счастливо позаниматься.

Бодлеры смотрели на своих друзей во все глаза. Им вспомнился день, когда, помахав рукой своим родителям, они отправились на пляж. Тогда они, конечно, не знали, что находятся в их обществе в последний раз, но впоследствии каждый из детей еще и еще возвращался мыслями к тому дню и жалел, что не сказал им на прощание какие-нибудь другие слова, кроме небрежного «пока». Вайолет, Клаус и Солнышко глядели на двух тройняшек и надеялись, что здесь этого не случится и люди, к которым они привязались, не исчезнут навсегда из их жизни. А что если случится?

— Если мы больше не уви… — Вайолет замолкла, проглотила ком в горле и начала снова: — Если что-то пойдет не так…

Дункан взял Вайолет за обе руки и посмотрел ей прямо в лицо. Вайолет увидела за стеклами очков Клауса серьезный взгляд широко раскрытых глаз Дункана.

— Все пойдет как надо, — сказал он твердо, хотя, конечно, в эту минуту он ошибался. — Ничего не сорвется. Увидимся утром, Бодлеры.

Айседора с серьезным видом кивнула и последовала за братом и кулем муки. Бодлеровские сироты наблюдали, как они удаляются в сторону лужайки, до тех пор, пока они не превратились в два пятнышка плюс еще одно рядом.

— А знаете, — сказал Клаус, — издали, в неясном свете, они очень похожи на нас.

— Абакс, — подтвердила Солнышко.

— Хочу надеяться на это, — пробормотала Вайолет. — Очень хочу надеяться. А теперь перестаем думать про них и приступаем к нашей части разработанного плана. Надеваем шумные башмаки и идем в лачугу.

— Не представляю, каким образом ты собираешься изготовить скобки, — сказал Клаус, — из вилки, нескольких чайных ложек пюре из шпината и небольшой картофелины. Это больше похоже на ингредиенты для гарнира, а не на инструмент для выделывания скобок. Надеюсь, твои изобретательские способности не притупились от недосыпания.

— Думаю, что нет, — ответила Вайолет. — Поразительно, какая появляется энергия, когда в голове рождается план. И потом, мне необходимы не только утащенные предметы, но еще и краб из Сиротской лачуги и шумные башмаки. Так, надеваем башмаки, а дальше следуйте моим инструкциям.

Как ни были озадачены младшие Бодлеры, они привыкли полностью доверять старшей сестре, когда дело касалось изобретений. Не так давно она изобрела крюк, отмычку, сигнал бедствия, а сейчас во что бы то ни стало (здесь имеется в виду «с помощью вилки, нескольких чайных ложек пюре из шпината, небольшой картофелины, живого краба и шумных башмаков») она собиралась изобрести прибор для выделывания скобок.

Трое Бодлеров в своих шумных башмаках, следуя указанию Вайолет, вошли в лачугу. Как всегда, по полу шныряли маленькие крабы, пользуясь отсутствием хозяев и пугающего их шума. В большинстве случаев Бодлеры, войдя, сразу начинали дико топать, и крабы ныряли под кипы сена и в другие укромные места. Но на этот раз Вайолет распорядилась, чтобы брат и сестра ступали осторожно, в строго определенном порядке, так, чтобы загнать самого сердитого краба с самыми большими клешнями в угол лачуги. Остальные крабы разбежались кто куда, но этот оказался в ловушке и, как ни боялся шумных башмаков, деваться ему было некуда.

— Отлично сделано, — одобрила Вайолет. — Не выпускай его из угла, Солнышко, пока я чищу картофелину.

— А зачем она нужна? — поинтересовался Клаус.

— Как мы знаем, — начала объяснять Вайолет, между тем как Солнышко топала ножкой около краба то с одной, то с другой стороны, чтобы он не удрал, — крабам нравится запускать клешни в пальцы ног. Я специально утащила картофелину, которая имеет форму большого пальца. Видите, она изогнута в виде овала, а вот тут бугорчик, похожий на ноготь?

— Ты права, — сказал Клаус. — Сходство поразительное. Но какое это имеет отношение к скобкам?

— Ну как же. Металлические стерженьки, которые нам дал Ниро, слишком длинные, их надо нарезать на кусочки размером со скобку. Пока Солнышко удерживает краба в углу, я машу перед ним картофелиной, и он… или, может быть, она? По правде говоря, я не знаю, как отличить краба-мальчика от краба-девочки.

— Этот — мальчик, — сказал Клаус. — Поверь мне.

— Ну вот, он решит, что это большой палец, — продолжала Вайолет, — и щелкнет клешнями. А я в этот момент отдерну картофелину и подставлю проволоку. Если я это буду делать аккуратно, краб постепенно прекрасно нарежет всю проволоку.

— А потом? — спросил Клаус. — Всему свое время, — твердо сказала Вайолет. — О'кей, Солнышко, продолжай стучать ногами. Картофелина у меня наготове, первый стержень тоже.

— А мне что делать? — осведомился Клаус.

— Ты, естественно, начинаешь готовиться к общеобразовательным экзаменам. Мне за одну ночь не прочесть все записи Дункана и Айседоры. Пока мы с Солнышком делаем скобки, ты изучаешь записи Дункана и Айседоры, запоминаешь измерения в классе миссис Басс и прочитываешь мне вслух все истории мистера Реморы.

— Будет сделано, — ответил Клаус. Он, как вы, наверное, понимаете, нарочно употребил военное выражение, чтобы показать, что понял распоряжение Вайолет и будет действовать соответственно. И в течение последующих двух часов именно этим он и занимался. Пока Солнышко топала ногами и удерживала краба в углу, пока Вайолет использовала картофелину вместо пальца ноги, а клешни большого краба как кусачки, Клаус использовал записные книжки Квегмайров для подготовки к общеобразовательным экзаменам, и все шло как по маслу. Солнышко топала так оглушительно, что краб боялся двинуться с места. Вайолет так ловко орудовала картофелиной и металлическими стерженьками, что скоро почти все они были раскромсаны на мелкие отрезки нужного размера. А Клаус, хотя ему и пришлось щуриться, поскольку в его очках бегал Дункан, читал измерительные записи Айседоры так внимательно, что скоро запомнил длину, ширину и высоту почти всего на свете.

— Вайолет, спроси меня размеры темно-синего шарфа, — попросил Клаус, прикрывая записную книжку, чтобы не подглядывать.

Вайолет отдернула картофелину как раз вовремя, и краб отхватил еще кусочек металлической проволоки.

— Каковы размеры темно-синего шарфа? — спросила она.

— Два дециметра длиной, — начал перечислять Клаус, — девять сантиметров шириной и четыре миллиметра толщиной. Нудно, но точно. Солнышко, спроси меня размеры куска дезодорирующего мыла.

Краб нашел, что сейчас как раз удобный момент, чтобы улизнуть, но Солнышко оказалась проворней.

— Мыло? — вопрошающе произнесла она, топая при этом ногой, обутой в шумный башмак.

— Восемь на восемь на восемь сантиметров, — быстро ответил Клаус. — Легкий вопрос. Вы обе здорово справляетесь. Думаю, краб умается не меньше нашего.

— С него хватит, — отозвалась Вайолет, — выпусти его, Солнышко. Нам вполне достаточно отрезков. Я рада, что с этой частью процесса изготовления скобок покончено. Все-таки неприятно так мучить краба.

— Что дальше? — поинтересовался Клаус, когда краб удрал, чтобы поскорее забыть о самых страшных минутах своей жизни.

— Дальше читай мне истории мистера Реморы, — сказала Вайолет, — а мы с Солнышком будем сгибать металлические кусочки и придавать им нужную форму.

— Шабло, — проговорила Солнышко, что значило примерно: «А как мы будем это делать?»

— Смотри, — сказала Вайолет, и Солнышко уставилась во все глаза. Клаус закрыл черную записную книжку Айседоры и начал листать темно-зеленую, принадлежащую Дункану, а Вайолет тем временем взяла пюре из шпината и смешала его с пылью и сеном, пока не образовалась клейкая масса. Потом она нацепила этот комок на острие вилки и прилепила к одной из кип сена, так что рукоятка вилки торчала наружу. Затем Вайолет стала дуть на эту шпинатно-пыльно-сенную смесь, пока она не затвердела.