Ключи Пандоры - Ланской Георгий Александрович - Страница 11

Дверь в избу была открыта, проем закрывала тюлевая занавеска, видно, от мух и комаров. Сквозь нее было видно: Глафира возится возле большой русской печи, которая занимала добрую часть кухни. Молодые люди переступили порог и огляделись. В доме было прохладно, полутемно и по-деревенски уютно. Пахло гречневой кашей и топленым молоком. Полы закрывали домотканые половики в разноцветную полоску. На окнах полыхали герани. Возле стола, застеленного яркой клеенкой, сидела на табуретке рыжая кошка и намывала гостей. В углу гудел старенький холодильник.

– Чего возле порога мнетесь? – Глафира неожиданно улыбнулась. – В ногах правды нет. В зал проходите, там будем чаи гонять!

Они оставили у порога сумку для Макса и послушно прошли в большую комнату в три окна. На подоконниках цвели бальзамины и гортензии. В центре – круглый стол с красной бархатной скатертью и хрустальной вазой с бумажными цветами. В переднем углу – божница с небольшим киотом и горевшей перед ним лампадой. Из-за киота торчал сухой пучок вербы и выцветший бумажный веер.

В правом углу стояла кровать под пикейным покрывалом с кружевным подзором и пирамидой из пяти подушек. На огромном, во всю стену ковре – чуть ли не фотогалерея: в большинстве своем черно-белые снимки в причудливых деревянных рамках. На Юлю и Никиту строго смотрели несколько поколений Агафоновых. Мужчины в картузах, буденовках, армейских пилотках были серьезны и невозмутимы. Женщины, в платочках, простоволосые и с короткой завивкой «перманент», удивлены и слегка испуганы. Среди них – несколько ярких, словно астры на пожухлой осенней клумбе, цветных фотографий. Ирина улыбалась в объектив, обнимая за плечи высокого, нескладного парня лет двадцати. Это и был Максим.

Глафира тем временем расставила на столе чайные чашки, вазочки с вареньем и карамельками, принесла блюдо с теплыми еще пирожками. Затем вышла в сени и чем-то там загремела. Никита метнулся в кухню, быстро ополоснул руки под умывальником, выдвинул два стула из-под стола и развалился на одном из них. Юля присела рядом:

– Умаялся?

– Есть немного, – признался Никита. – И проголодался!

Оглянувшись на кухню, схватил пирожок и мигом его проглотил. Облизнулся:

– Вкусные! С капустой! – и потянулся за вторым.

Юля шлепнула его по руке и съехидничала:

– Дома завтраком не накормили? – и следом весело поинтересовалась: – Давно что-нибудь тяжелее диктофона поднимал?

– Я в спортзал хожу, – обиделся Никита. – Смотри, плечи какие, и пресс…

Юля скептически хмыкнула, вытерла руки влажной салфеткой и, недолго думая, затолкала ее в карман Никитиной куртки. Он хотел возмутиться, но тут на пороге появилась Глафира с фаянсовым горшочком в руках.

– Вот, медок попробуйте, гречишный, – сказала она. – С пасеки соседа моего, Михалыча. Правда, прошлогодний, сейчас еще рано для меда.

И снова поспешила на кухню. Такая уж у деревенских привычка, если угощать, то обильно и самым лучшим, что есть в закромах. Юля многозначительно вытаращила глаза, но ничего сказать не успела. Хозяйка вернулась с электрическим самоваром, расписанным под хохлому, с заварным чайником поверх, и водрузила его в центре стола.

Никита взял ее за руку.

– Баба Глаша, хватит вам суетиться! Лучше про Максима расскажите. Что с ним случилось?

Уголки губ Глафиры снова поползли вниз, рот плаксиво искривился. Она грузно опустилась на соседний стул и сцепила морщинистые руки. Юле захотелось погладить старушку по плечу, успокоить. Возможно, она так и поступила бы, однако в сенях раздались торопливые шаги, тюлевая занавеска отлетела в сторону, но то был не Максим, как они предположили за секунду до этого, а бодрая старушка в больших роговых очках с треснутой линзой. Рыжие лохмы торчали из-под платка, как антенны, дужки очков были обмотаны изолентой, а за толстыми стеклами светились глаза, полные неуемного, алчного любопытства. Ну, точь-в-точь сумасшедший старикашка-профессор из какого-то голливудского фильма.

– Глаша, ты дома? – спросила гостья, словно не заметив хозяйку, но взгляд ее с точностью лазерного прицела мгновенно выхватил в глубине комнаты двух молодых людей, судя по всему городских и небедных.

– Это Настасья, соседка моя, – вздохнула Глафира и сердито поинтересовалась: – Чего пришла? Звали тебя?

– А я думаю, кто это к Глаше пожаловал? – ничуть не смутилась Настасья и бесцеремонно прошла в комнату. Турнув кошку, прихватила по пути табуретку и плюхнулась на нее рядом с Юлей. По-хозяйски нацедила себе кипятка в свободную чашку, подлила заварки и молниеносно отправила в рот сразу две конфеты. При этом болтала без остановки:

– Это небось от Ирки твоей люди? То-то смотрю, машина дорогая, не нашенская, сразу видно, из богатых мест люди приехали. А я все думаю, нашлась ли пропажа твоя? Такое горе, такое горе!

Она притворно всхлипнула и отхлебнула чаю.

– Чего тут думать, коли я с тобой с утра разговаривала? – зло сказала Глафира и даже чашкой по столу пристукнула. – Прилетела ворона! А мне не до шуток, будто не знаешь?

– Ты чего как с цепи сорвалась? – обиделась Настасья и развернула еще одну карамельку. – Я ж от чистого сердца, вдруг помочь чем-то надо?

– Вот и сидела бы дома, помощница! – буркнула Глафира. – Без тебя разберутся!

– Бабули, не ссорьтесь! – попросила Юля. – Нам важно знать, когда исчез Максим.

– В понедельник, – быстро ответила за хозяйку Настасья, затолкав конфету в рот.

– Слушай, ты чай пьешь? Вот и пей себе! – рассердилась Глафира и перевела взгляд на гостей. – Верно говорит, в понедельник! Поздно вечером вышла на улицу, позвать в дом. Максим на стогу лежал. Сказал, чтоб не беспокоилась! Я ужин оставила на столе, а сама спать пошла. Утром проснулась, глянула, ужин не тронул, постель не смята. Я сначала подумала, он в сене уснул. Ночь теплая была. Кинулась – нет его. Весь день прождала, а он так и не объявился. И по улице ходила, и к озеру. И звала, и кричала, не отозвался!

У Глафиры снова затряслись губы. Настасья пила чай, жадно поблескивая глазами, словно боялась пропустить хоть одно слово.

– Может, в клуб пошел? На дискотеку? – спросил Никита.

– Что ты, мила-ай! Некуда у нас в деревне пойти, – встряла Настасья. – Клуб лет двадцать как закрыли, а потом и вовсе разобрали на дрова. Не с кем тут дружбу водить, старики одни.

– Он что-то взял с собой? – прервала Юля этот словесный поток.

– Телефон, – всхлипнула Глафира. – Он всегда при нем. А так в чем был, в том и исчез. В штанах старых да в майке.

– А в Каменный Брод он не мог уйти? – спросил Никита и потер лоб.

Старухи переглянулись и одновременно поджали губы.

– К этим буржуям? – презрительно спросила Глафира. – Нет, туда бы он не пошел.

– Почему? – удивилась Юля. – Семь километров – небольшое расстояние. Там жизнь бьет ключом, народу больше, да и молодежь наверняка есть. Может, он там девушку присмотрел и отправился к ней на свидание?

– Я не велела туда ходить! – отрезала Глафира. – Дурные там люди! Испокон веку дурные и дрянные!

– Тогда совсем непонятно, куда он подался ночью? – вздохнул Никита.

– Я сначала подумала, что на озеро купаться пошел да утоп! – Глафира судорожно перевела дыхание и перекрестилась на образа. – Озеро у нас под боком, спустись с холма и плещись на здоровье. Только не нашла я на берегу одежды…

Никита задумчиво вертел в руках чашку с недопитым чаем. Юля смерила его хмурым взглядом и взяла инициативу в свои руки:

– С того момента как Максим пропал, вы ничего странного не заметили?

Глафира не успела ответить. Настасья встрепенулась и даже чашку поставила на стол так торопливо, что расплескала чай на клеенку.

– У Глаши телевизор четыре дня не кажет. Не знаем, что в сериале происходит. «Обнаженные сердца» называется. А вы случаем не знаете?

– Не пори чепухи! – оборвала соседку Глафира. – Не кажет, потому как сломался. Мастера надо вызывать. Да только где его взять?

– Ну, не знаю, – загадочно произнесла Настасья. – У Михалыча приемник тоже перестал работать, аккурат с утра во вторник. Включил, а там треск один. А еще он у озера этих видел… сектантов.