Бемби (с илл.) - Зальтен Феликс - Страница 12

— Как же так получается, — сказал вдруг Карус, — что Он убивает на расстоянии?

— А ты бы спросил свою умную ворону, — усмехнулась тетя Неттла.

— Я уж спрашивал, она сама не знает…

— Кстати, Он убивает и ворон на деревьях, когда захочет, — заметил Ронно.

— И фазанов в воздухе, — вставила тетя Энна.

Мать Бемби сказала:

— Он швыряет свою руку. Так мне говорила моя бабушка.

— Да? — усомнилась тетя Неттла. — А что же это такое, что так громко хлопает?

— Когда Он бросает свою руку, — пояснила мать Бемби, — вспыхивает огонь и ударяет гром. Он весь состоит из огня.

— Простите, — сказал Ронно, — то, что Он весь из огня, конечно, верно, но насчет руки вы заблуждаетесь. Рукой нельзя нанести такую рану, какую вы видите. Это, скорее, зуб. Он мечет в нас зуб. Понимаете — зуб, это многое объясняет. Мы же знаем, что бывают смертельные укусы.

Юный Карус глубоко вздохнул:

— Он никогда не перестанет нас преследовать.

Тогда заговорила Марена, девушка, почти ребенок:

— Говорят, в один прекрасный день Он придет к нам и будет так же добр, как мы. Он будет с нами играть. Весь лес станет счастливым, наступит всеобщее примирение.

— Нет уж! — со смехом воскликнула тетя Неттла. — Пускай лучше Он будет сам по себе, а нас оставит в покое.

Тетя Энна сказала:

— Но… так тоже нельзя говорить…

— Почему же? — возразила тетя Неттла. — Я Ему ни на грош не верю. Помилуйте! С тех пор как мы себя помним, Он убивает нас: наших сестер, братьев, матерей. С тех пор как существует мир, нет для нас покоя. Он убивает нас всегда, когда увидит, а мы должны с Ним мириться? Какая все это чепуха!

Марена обвела всех большими глазами, источающими спокойный, ясный свет:

— Всеобщее примирение — не чепуха, оно должно когда-нибудь наступить.

Тетя Неттла отвернулась.

— Пойду-ка поищу чего-нибудь поесть, — сказала она ворчливо и покинула общество.

Зима продолжалась. Порой непогода стихала — ненадолго опять валил снег, наметывая огромные, непролазные сугробы. Когда же пригревало солнце, снег подтаивал. Ночью его прихватывало морозом, на поверхности застывала тонкая ледяная корочка. Стоило поскользнуться, и корочка трескалась, острые ее края больно ранили нежные суставы ног.

Последние дни стоял трескучий мороз. Ядреный, звенящий воздух был чист и прозрачен. Но в притихшем, будто очарованном, лесу вершились страшные, кровавые дела.

Ворона напала на маленького больного сына зайца и заклевала его насмерть. Долго звучал в лесу его тонкий, страдающий голосок. Друг-приятель заяц находился в это время в пути, и, когда до него дошло печальное известие, он едва не лишился рассудка.

В другой раз куница разорвала белочке горло. Белочка вырвалась из ее цепких когтей, взобралась на дерево и, как одержимая, стала кататься по ветвям. Иногда она вдруг садилась, в отчаянии подымала передние лапки, обхватывала бедную свою голову, и красная кровь струилась по белой грудке. Внезапно она сжалась, хрустнули сучья, и белочка упала в снег. Тотчас к тушке слетелись голодные сороки и принялись за свое мрачное пиршество.

А вскоре после этого лиса разорвала красивого, сильного фазана, которого любил и уважал весь лес.

Весть о его гибели разнеслась далеко окрест, вызвав всеобщее сожаление и горячее сочувствие к безутешной вдове. Лиса выкопала фазана из-под снега, где он перемогал зиму в полной уверенности, что он надежно укрыт.

Теперь уж никто не мог считать себя в безопасности, коль такое случалось средь бела дня. Нужда, которой не предвиделось конца, породила ожесточение и грубость. Нужда усыпляла совесть, пресекала добрые побуждения, разрушала хорошие обычаи, убивала жалость.

— Даже не верится, что когда-нибудь будет лучше! — вздыхала мать Бемби.

И тетя Энна вздыхала тоже:

— Не верится, что когда-нибудь было лучше.

— О нет! — возражала Марена, задумчиво глядя в какую-то ей одной ведомую даль. — Я постоянно думаю о том, как хорошо было прежде…

— Послушайте, — обратилась тетя Неттла к тете Энне, кивнув на Гобо. — Что это ваш мальчик дрожит? Он всегда так дрожит?

— К сожалению, да, — огорченно сказала тетя Энна. — Уже с давних пор.

— О! — сказала тетя Неттла со своей обычной прямотой. — Будь он моим ребенком, я бы сильно опасалась, что он не дотянет до весны.

С Гобо в самом деле обстояло неважно. Он был такой хрупкий — куда слабее Бемби и Фалины и сильно отстал от них в росте. Теперь ему с каждым днем становилось все хуже. Гобо не мог добывать пищу из-под снега; это причиняло ему боль. И он совсем обессилел от голода, холода и лишений. Он беспрерывно дрожал и стал ко всему безучастен.

Тетя Неттла подошла к Гобо и дружелюбно толкнула его.

— Ну, не вешать нос! Это вредно и совсем не идет маленькому принцу! — Она отвернулась, чтобы скрыть волнение.

Вдруг Ронно, сидевший неподалеку, вскочил.

— Я не знаю… что это?.. — пробормотал он озираясь.

Все насторожились.

— Что случилось?..

— Не знаю, ничего не знаю, — повторил Ронно. — Но мне неспокойно… вдруг мне стало неспокойно… Что-то такое происходит…

Карус втянул воздух:

— Я ничего не чувствую.

Оба стояли, навострив уши и глубоко втягивая ноздрями воздух.

— Ничего… вроде ничего… — проговорили они.

— И все же, — убежденно произнес Ронно, — вам меня не разубедить… что-то такое происходит… Марена сказала:

— Кричали вороны…

— Они снова кричат! — быстро добавила Фалина.

Теперь и остальные услышали вороний карк.

— Вон они летят! — воскликнул Карус.

Все дружно подняли головы. Высоко над кронами деревьев летела воронья стая. Они летели с окраины леса, с того последнего рубежа, откуда всегда приходила опасность.

Вороны сердито переговаривались.

— Ну что, разве я не прав? — сказал Ронно. — Сразу видно — что-то надвигается.

— Что же делать? — испуганно прошептала мать Бемби.

— Бежать! — воскликнула тетя Энна.

— Ждать, — убежденно сказал Ронно.

— С детьми? — переспросила тетя Энна. — Ждать, когда Гобо еле передвигает ноги?

— Ну хорошо, — сказал Ронно, — уходите. По-моему, это бессмысленно, но я не хочу, чтобы меня потом упрекали;

— Идем, Гобо! Фалина, идем! — И тетя Энна вместе со своими детьми двинулась вперед.

Остальные остались на месте. Они стояли тихо, прислушиваясь и дрожа общей дрожью.

— Только этого недоставало ко всему, что нам пришлось пережить! — сказала тетя Неттла.

Сорочий таратор послышался в той же стороне леса, откуда прилетели вороны.

— Внимание!.. Внимание!.. Внимание!.. — трещали они. Их еще не было видно, но отчетливо слышался предостерегающий, вразнобой, вперебив крик:

— Вни-вни-вни-ма-ние!..

Но вот сороки показались. Перелетая с дерева на дерево, носились они взад и вперед испуганно и неутомимо.

— Гха-х! — вскричала сойка и громко прокричала знакомый всем сигнал тревоги.

Внезапно олени тесно сбились в кучу. То был Он!

Волна невыносимого запаха плыла сквозь чащу, дурманила голову, ужасом холодила сердце.

Взбудораженный лес наполнился движением, щебетом, писком. В ветвях шныряли синицы — сотни маленьких пушистых комочков — и пищали изо всех силенок:

— Вперед! Вперед!

С паническим криком пронесся черный дятел. Сквозь темную сетку обнаженного кустарника было видно, как на снегу метались узкие, длинные тени. То были фазаны. Посреди них мелькало что-то красное, вероятно лиса. Но никто теперь не боялся ее. Тяжкий, невыносимый запах тек сквозь лес, примиряя всех его обитателей в общем страхе, в общем стремлении спастись во что бы то ни стало.

Этот таинственный, давящий запах пронизывал лес с такой неслыханной, небывалой силой, что все поняли: на этот раз Он не один. Он идет с себе подобными.

Не двигаясь, смотрели олени на встрепанных, растерянных синиц и дроздов, на белок, отчаянно скачущих со ствола на ствол, и думали, что всем этим малюткам, в сущности, нечего бояться. И все же олени понимали их: ведь и эти малютки чуяли Его, а ни одно лесное существо не может вынести Его приближение…