Посол без верительных грамот - - Страница 44

— Иначе говоря, его операция в мозгу неудачна, то есть не создает сверхцентра бессмертия? — деловито уточнил Генрих.

Лицо Франца перекосилось от возмущения. До чего примитивны иные люди, даже считающиеся разумными! Операция, разработанная Лоренцо, неудачна, — конечно, именно поэтому Франц и не принял ее, — но о том, что она не творит сверхцентра в мозгу, не может быть и речи; так же просто и надежно творит, как и первая операция. Но только какое обеспечивает бессмертие, вот о чем спор!

— Генрих, прошу тебя, не взмахивай руками, это так ужасно, когда ни с того ни с сего размахивают руками! И не егози в кресле, неужто нельзя сидеть безмятежно, я же лежу спокойно, не вскакиваю, не действую другим на нервы своей суетливостью, почему же мои друзья не могут вести себя так же невозмутимо?

— Прости, жест вырвался случайно. Итак, две операции, создающие сверхцентры? И соответственно два разных типа бессмертия?

Да, да, наконец-то Генрих разобрался! Два сверхцентра и два типа бессмертного существования — и настолько разные, что даже мысленно их не соединить! Еще при работе с мухами они обнаружили, что существует не один, а два способа консервирования жизни. И каждый из этих способов создания бессмертия приводил к быстрой гибели подопытного организма.

В этом месте Генрих снова не удержался от жеста удивления. Бессмертие приводит к гибели? Как понять такой парадокс? Франц не видел никакого парадокса. Бессмертие осуществляется, но порождает свои особые требования к внешней среде. В одном случае сильно сужается область внешних условий, при которых бессмертие, так сказать, действенно. И смертная жизнь не функционирует при высоких и низких температурах, больших давлениях и в вакууме, в сильных электрических и гравитационных полях, при полной недвижимости, при огромной скорости… Бессмертное существование еще придирчивей к внешним условиям. Бессмертие осуществляется лишь в безмерно суженном спектре жизненных условий.

— Взгляни на меня. Пойми меня, — потребовал Франц. — Вдумайся в меня, Генрих! Я ныне в принципе бессмертен. Я могу существовать, не меняясь, тысячелетия, десятки тысяч лет. Этого я достиг. Но бессмертие мое реально лишь тогда, когда температура воздуха не больше чем на два градуса отличается от двадцати, давление не падает и не поднимается больше чем на два процента, никто меня не толкает, не заставляет бегать, не ослепляет чрезмерным светом, не терзает темнотой… Ох, как много «если» требуется для жизнедеятельности бессмертного организма! Мне требуются особые условия, но если их обеспечить, я буду жить вечно. И это главное — я буду жить вечно!

— Живым экспонатом бессмертного организма, существующего лишь в тепличной обстановке! — не удержался Генрих, потрясенный. — Как это ужасно!

Замечание его произвело на Франца меньшее впечатление, чем мог ожидать Генрих. Франц усмехнулся. Улыбка казалась неумело нарисованной гримасой, не вязавшейся с истерзанным лицом. Он остановится на этом возражении. Что значат формулы «тепличные условия», «искусственный мир»? Вся история человечества сводится к созданию в естественном мире своего, искусственного мирка, внедрению в быт тепличной обстановки. Огонь, дар Прометея, одежда, дома, скафандры, корабли — разве все это не обеспечивает нам условий, не существующих в натуральном мире? А наши книги, музыка, стихи, танцы, картины, фильмы? Ведь это же искусственно созданный мир, и без него, вне него мы давно жить не можем! Кто осмелится утверждать, что в природе, самой по себе, существуют симфонии Бетховена, драмы Шекспира, стихи Пушкина? Нет, подбери возражение убедительней, это слабовато, Генрих! Я лишь продолжаю тенденцию создания искусственного мирка, характерную для всего человечества. Да, правда, я довожу до высокой остроты, до пронзительной узости спектр жизнеобеспечивающих условий, но зато дарую людям бессмертие! Что труднее — обеспечивать постоянство температуры в жилом помещении или сделать существование вечным? И что важнее? На иных планетах люди никогда не снимают с себя скафандров, но зато они на других, пусть неудобных для жилья планетах, а не на своей праматери Земле, такой удобной и такой недостаточной. Непросто, непросто бессмертному среди смертных людей! Он всегда должен быть в каком-то скафандре, в коконе специально подобранных жизненных условий. Но зато он бессмертен! Но зато он бессмертен!

Франц закончил страстную тираду ликующим возгласом. Генрих некоторое время молчал, затем сказал:

— Кажется, понимаю. Бессмертие в узком желобке жизнеобеспечивающих условий. А что сделал Лоренцо?

Лицо Франца страдальчески искривилось. Генриху показалось, что друг разрыдается. Лоренцо восстал против сужения спектра условий, обеспечивающих жизнедеятельность. Он, как и Генрих, обругал полученное в экспериментах над курами существование тепличным. Он потребовал расширения, а не сужения возможностей. Он хотел просторного, как саванна, беспредельного, как море, существования, узенькие желобки его не устраивали. И он добился своего, глупец! Две недели назад он просидел на обрыве Этны три часа, вдыхая сернистые испарения вулкана, и даже насморка не схватил. А перед тем подверг себя месячной голодовке, неделю не утолял жажды — и все ему как с гуся вода. Он и не такое делал! Он размозжил камнем палец на левой руке — через час рана затянулась, через день палец полностью зажил. Он хвастает, что может вынуть глаз и обратно вставить его — и глаз будет видеть. А если не вставит глаза, то вскоре вырастет новый! Правда, такого эксперимента он на себе еще не ставил, но на курах они удались, отрицать это невозможно.

— Но ведь это великолепно! — не удержался Генрих от восторженного восклицания.

Франц смотрел на него с безмерной скорбью. Вот оно суждение невежды, — великолепно! Что великолепно? Какой ценой достигается великолепие? Может быть, стоимость так чудовищно велика, что перекрывает все мелкие выгоды? Не приводят ли крохотные приобретения жизнеустойчивости к потерям иного рода, гораздо более важным? И если подойти с этой стороны, то не окажется ли жизненеустойчивое бессмертие Франца выше, неизмеримо выше тупого всесуществования Лоренцо? Дело в том, что он добился своих на поверхностный взгляд столь поразительных успехов ценой прогрессирующего разжижения интеллекта!

Да, да, события поворачиваются именно такой драмой, продолжал Франц, выдержав минуту, чтобы до Генриха дошло значение его слов. Лоренцо — великий мастер операций над клеткой, но плохо разбирается в общей структуре мозга. До него не доходит высшая гармония, подчиняющая себе это величественное соединение в одно целое пятнадцати миллиардов клеток. Мозг для Лоренцо не более чем одна из тканей организма, орган, равноценный десяткам других. И, безмерно укрепляя центры мозга, ведающие защитой организма, он одновременно ослаблял интеллектуальное поле. Он нарушил равновесие в том самом, что составляет высшую функцию мозга: его способность порождать мысль. Бессмертный идиот — вот венец творения Лоренцо. Нечто всюдусуществующее, всеядное, всеустойчивое, но лишенное разума!

— Ты тоже не остановился перед нарушением жизненного равновесия, — деликатно заметил Генрих. — Очевидно, без нарушения возможностей существования не обойтись при создании бессмертия. Ты только выбрал иной путь жизненной диспропорции, если можно так выразиться.

Да, так выразиться можно! Иной тип жизненной диспропорции, совершенно правильно! У Франца в лаборатории под стеклянным колпаком, в условиях, которые иначе чем тепличными не назвать, проживает бессмертный петух Кешка. Кешка будет жить тысячелетия, если хоть на часок не выйдут из строя калориферы, кондиционеры и пекарни, поставляющие белый хлеб. Зато интеллект Кешки пронзительно остер. Он уже сегодня свободно ориентируется в четырех действиях арифметики, отлично вычитает и множит и с особым наслаждением, прямо-таки плотским наслаждением, делит. Деление — хобби бессмертного петуха Кешки. В программу обучения, составленную для Кешки, вставлены теория многоугольников, логарифмы и бином Ньютона, но это дело будущего. Лет через сто петух Кешка станет выдающимся математиком, до которого будет далеко прославленным Декартам, Гауссам и Нгоро. Так обостряет интеллект бессмертность, создаваемая по методу сужения спектра жизнеобеспечивающих условий.