Посол без верительных грамот - - Страница 25

Что было делать? Послать донесение на Землю? Брантинг легко бы опроверг обвинения, они ведь не выходили из сферы догадок. Помешать профессору провести свой отпуск на Земле? Неосуществимо! Не дать Брантингу захватить с собой некоторое количество спор? Еще менее осуществимо. Джон Цвиркун нашел блестящее решение. Он скромен, мало среди крупных ученых таких скромных людей, как он, но в данном случае он просто обязан объявить, что совершил научный подвиг, более слабая формулировка была бы нетактичной!

Дело в том, что споры калиописа испускают особые лучи, специфическое излучение, крайне слабое и такой запутанной характеристики, что никакие известные приемники не способны его обнаружить.

Три последних года в лаборатории Брантинга занимались изучением калиописовых лучей, и Джону Цвиркуну удалось разработать резонатор, воспринимающий излучение калиописа.

— Вот эта пластинка из сверхплотного пластика и есть тот единственный в мире камертон, который начинает звучать в ответ на позывные калиописовых спор! — восторженно воскликнул Цвиркун. — Ах, друг Генрих, если бы я рассказал вам, сколько мук, сколько ослепительных озарений, сколько черных провалов сопровождало мою работу!.. Но дело сделано, дело сделано! Перед вами индикатор спор калиописа, единственный в мире сыщик, гениальный детектив, способный найти ящик с губительными спорами, а при ящичке, естественно, и профессора, нашего бедного, нашего великого, нашего бесконечно дорогого и еще бесконечней, если можно так выразиться, опасного профессора! И еще добавлю: экрана для излучения спор не существует, даже Брантинг не сумел его сконструировать, даже Брантинг!

— Так в чем дело? Пустите вашего сыщика по следу и хватайте опасного профессора за шиворот. Простите меня, но я все меньше понимаю, зачем вы пришли ко мне!

Цвиркун ответил новой путаной речью. Он разработал индикатор, но нужен еще и анализатор самого индикатора. Он может сказать и так: им создан великолепный камертон, но без уха, воспринимающего звучание камертона, и сам камертон ни к чему. Короче, он предлагает чудодейственный приемный механизм для обнаружения спор калиописа, но к нему надо прибавить специальный прибор, делающий явными для восприятия внутренние колебания самого индикатора. Такой прибор в марсианских мастерских изготовить невозможно. Только на Земле и только в Институте космических проблем задачу эту можно решить просто и скоро. А в Институте космических проблем самая совершенная поисковая лаборатория, это каждому известно, возглавляется братьями Васильевыми. И братья Васильевы прославились распутыванием сложнейших загадок, и среди раскрытых ими тайн были и такие, что иначе, как космическим детективом, их не назовешь.

— Вот почему я здесь, вот почему! — закончил наконец свое повествование Джон Цвиркун.

— Вы ошибаетесь, мы не детективы, а физики, — попробовал возразить Генрих. — Мы и вправду порой встречаемся с криминалом, но он обнаруживается при распутывании странных физических явлений. Детективная часть нашей работы носит производный, а не основной характер.

— Вот-вот! Именно так! — восторженно закричал Цвиркун. — И в данном случае будет то же: вы разрабатываете прибор для обнаружения нового физического излучения, собственно, не обнаружения, это сделал я, а для трансформации обнаруженного в воспринимаемое… Я надеюсь, ясно, правда ведь?.. А поимка нашего бедного, нашего великого, но, к скорби нашей, преступного профессора явится побочной или, точнее выразиться, производной функцией основного, так сказать, аргумента!

И тут Генрих почувствовал, что его нервы не выдержат, если Джон Цвиркун дотянет до точки хоть одну из своих стремительно выносящихся фраз. Генрих вообразил себе, как мстительно вышибает посетителя наружу, как, спуская вниз по лестнице, оделяет прощальными выражениями, отнюдь не предназначенными для научных дискуссий. И эта картина была так ярка, Генрих так испугался собственной несдержанности, что ослабел и потерял волю к дальнейшему сопротивлению.

Он хмуро сказал:

— Ладно, оставляйте пластинку. Завтра приезжает брат. Он руководитель нашей лаборатории, и он решит, будем ли мы вам помогать или вы обратитесь к другим физикам.

Цвиркун сотворил самую умильную из гримас.

— Нет, а вы? О, если бы вы знали, друг Генрих, как мне бесконечно, я не побоюсь и такой сильной формулировки, да, бесконечно важно, чтобы именно вы…

Генрих торопливо сказал, изнемогая:

— Я согласен. Я так и скажу брату — с моей стороны возражений нет. А теперь извините меня…

Цвиркун вскочил. Он понимает. Другу Генриху надо отдохнуть. Джон Цвиркун больше не будет занимать драгоценное время знаменитого физика Генриха Васильева. Джон Цвиркун придет завтра в лабораторию братьев в это же время, можно?

Исчезая в дверях, гость одарил Генриха такой чудовищно признательной гримасой, что Генрих содрогнулся.

2

Роя рассердила мягкотелость Генриха. Рой считал, что лаборатория Управления государственных машин отлично справится с задачей инструментального поиска преступника или сумасшедшего, ему совершенно безразлично, как называть потерявшегося на Земле марсианского деятеля. И Рой уже собирался отослать в другую лабораторию оставленную Цвиркуном пластинку вместе с кратким описанием задания. Но Генриха угнетала мысль о новых спорах с Цвиркуном. Генрих с тоской признался, что готов взвалить на себя еще два неприятных задания, только бы не выслушивать умильных просьб, сопровождаемых диковинными гримасами. Рой внимательно поглядел на брата и сказал, что обследует пластинку, а потом они еще раз поговорят о преступном профессоре и его не единственном, но единственно любимом ассистенте.

Вечер Рой провел в лаборатории без Генриха, ночью куда-то уезжал, а утром пришел к брату, когда тот еще лежал в постели — вялость, одолевавшая Генриха периодически, проявлялась и в том, что он много лежал.

— Знаешь, пластинка, оставленная надоедливым гостем, очень интересна, — сказал Рой, усаживаясь рядом с Генрихом. — Загадочен и материал и структура. В ней рождаются удивительные колебания в ответ на любое излучение извне, и каждое колебание — особого характера. Думаю, она и вправду может служить индикатором разнообразных процессов. Во всяком случае, рост древовидной герани, стоящей в моем кабинете, порождает у нее мелодичное звучание, только очень тихое. Я бы хотел раздобыть этого материала побольше.

Генрих напомнил, что пластинка вручена вовсе не для того, чтобы изучали ее разнообразные возможности. Рой невозмутимо продолжал, игнорируя возражение Генриха:

— Сегодня наши химики сделают молекулярный анализ пластинки, и тогда многое станет ясней. — Он поднял руку, предупреждая новое запальчивое возражение брата. — Теперь о Брантинге. Информация Цвиркуна подтверждается. Брантинг прибыл на Землю, машина зафиксировала его энцефалопаспорт, но вскоре излучение мозга профессора прекратилось. Трупа не найдено, новых излучений не добавилось, так что сумасшедший профессор и не думает перекодировать себя под какую-то иную личность.

— Стало быть, экранизация мозговых излучений?

— Стало быть, экранизация. И, очевидно, с недоброй целью, ибо при всех иных обстоятельствах профессору не понадобилось бы так скрываться от земного наблюдения. Признаться, и меня смущает это обстоятельство.

— Иначе говоря, Брантинг — преступник?

— Преступник тот, кто совершил преступление. О Брантинге этого не доказано. Но что причина его появления на Земле не может быть официально им объявлена, теперь достоверно.

— Его нужно остановить, пока он не совершил зла! — Генрих в волнении вскочил с кровати. — Рой, ты понимаешь, как важно срочно изготовить прибор, расшифровывающий колебания пластинки?

Рой кивнул.

— Вполне согласен. Прибор уже изготовлен. Один из переносных дешифраторов отлично воспринимает колебания пластинки.

— Значит, поиск Брантинга начат?

— Нет, конечно.

— Но почему, Рой?

— По твоей вине.