Герой Саламина - Воронкова Любовь Федоровна - Страница 14

«Ионийцы! Вы поступаете несправедливо, помогая варварам поработить Элладу. Переходите скорей на нашу сторону! Если же это невозможно, то, по крайней мере, хоть сами не сражайтесь против нас и упросите карийцев поступить так же. А если не можете сделать ни то, ни другое, если вы скованы слишком тяжелой цепью принуждения и не можете ее сбросить, то сражайтесь не как герои, а как трусы, когда дело дойдет до битвы с нами. Не забывайте никогда, что вы с нами одного племени!»

— Не думаю, чтобы ионийцев тронули наши увещевания, — сказал Эпикрат с грустным сомнением. — Они не посмеют ослушаться Ксеркса.

— Может быть, и так, — ответил Фемистокл. — Пусть ионийцы не перейдут к нам, но Ксеркс, увидев наши надписи, перестанет доверять ионийцам. И тогда он сам боясь измены, не допустит их к битве с нами.

— Да, пожалуй, ты прав, Фемистокл, — согласился Эпикрат. — Однако тише, только не вздумай хвастаться этим!

Фемистокл, усмехнувшись, пожал плечами:

— Но если никто не будет хвалить меня, то волей-неволей придется это делать самому!

ПЕРСЫ В ЭЛЛАДЕ

Ксеркс прошел Фермопилы, завалив проход грудами мертвых тел.

— Безумцы! — презрительно говорил Ксеркс. — Они возмечтали одолеть мощь персидского царя!

Вскоре после сражения у горячих ключей к царю явились перебежчики из Аркадии. Они пришли проситься на службу к персам. С тех пор как Ксеркс запер Босфор и Геллеспонт и не пропускал идущие в Элладу корабли с хлебом, аркадяне в своей гористой стране умирали с голоду. Измученные и суровые, они, склонив голову, стояли перед царем в своих грубых рыжих плащах.

Ксеркс смотрел на них, прищурив глаза. Видно, плохи, совсем плохи дела в Элладе!

Царь не разговаривал с аркадянами. Вместо него с ними один из царедворцев.

Что же теперь делают эллины? — спросил перс.

— В Элладе сейчас идут олимпийские празднества, — отвечали аркадяне, — эллины смотрят гимнастические и гиппические состязания.[23] Это всенародный праздник.

— Какую же награду получает победивший?

— Победивший получает венок из оливковых ветвей.

Знатный перс Тигран, сын Артабана, недоуменно пожал плечами.

— Только оливковый венок? И никаких денег? — и обернувшись к полководцу Мардонию, сказал с упреком: — Увы, Мардоний! Против кого ты ведешь нас в бой? Ведь эти люди состязаются не ради денег, а ради доблести! Что же это за народ?

Царь метнул на него недовольный взгляд. Трус! Он уже заранее испугался их!

…Войска Ксеркса шли в Элладу по узкой полоске Дорийской земли, направляясь к Фокиде. Проводниками были фессалийцы, давние враги фокийцев.

«Эллины всеми силами помогают мне захватывать их страну, — думал Ксеркс, покачиваясь на ухабах в своей роскошной колеснице, — они предают ее мне по частям!»

Дорийскую землю не разоряли, это были союзники Фессалии, а Фессалия помогала персам. Зато впереди лежала беззащитная Фокида, и персидские воины уже прикидывали, сколько добра они там награбят.

Но ожидания их были обмануты: селения и города фокийские встретили их безмолвием. Фокийцы успели бежать и унести свое имущество. Они ушли на хребет Парнаса, на вершину одинокой горы, куда персам дороги были неизвестны.

Персы в ярости разрушали и жгли все, что могли сжечь и разрушить. Багровый дым пожарищ стоял над Фокидой. Персидские полчища шли по берегу реки Кефиса, и там, где они проходили, огромными кострами вспыхивали фокийские села, святилища, города — Дримос, Харадра, Эрохос… Святилище Аполлона в Абах, полное сокровищ и приношений, разграбили, а храм сожгли.

Наконец войско привалило к фокийскому городу Панопею, стоявшему на развилке двух дорог. Одна дорога вела в Беотию, другая — в Патры, что на Пелопоннесе, и оттуда — на Истм. Ксерксу уже было известно, что главные силы эллинов идут к Истму, поэтому он тотчас разделил свое войско и почти половину направил в Патры с приказом занять Истм, пока туда не пришли эллинские войска.

— Вишь, как зашагали! — переговаривались оставшиеся здесь воины, с завистью глядя вслед уходившим. — Дорога-то на Патры — через Дельфийское святилище. А уж там сокровищ — всего и не унести! Один лидийский царь Крез туда золото таскал без счета!

— Да, там есть что положить в суму!

— Разграбят Дельфы! — вздыхали и царедворцы, тайно сожалея, что это произойдет без их участия. — Все разграбят!

— Не разграбят, — сказал Ксеркс, услышав, как они сокрушаются, — я запретил. В Дельфах — мои союзники.

— Но, царь, как же оправдаются дельфрийцы перед Элладой? Если наши войска все кругом разграбят и сожгут, а Дельфы не тронут, так эллины сразу поймут, что тут сидят твои союзники!

Царь небрежно махнул рукой.

— Не мне заботиться об этом. Жрецы найдут способ оправдаться. Сотворят какое-нибудь чудо — им стоит только попросить своего бога!

Дельфийцы, видя, как дым пожарищ с каждым днем приближается к их скалистому городу, в ужасе собрались возле святилища.

— Надо вопросить божество, что нам делать. Спасать ли сокровища? Спасаться ли самим?

Жрецы исполнили их просьбу, вопросили божество. Ответ был суровым:

«Божество запрещает трогать храмовые сокровища. Бог сам сумеет защитить свое достояние».

Дельфийцы, услышав такой ответ, покинули город и бежали на вершину Парнаса. Божество обещало защитить свои сокровища, но их жизни оно защищать не обещало! В Дельфах остались только прорицатель и служители храма. Они спокойно ждали персов, которым преданно помогали своими пророчествами.

Ксеркс тем временем двинулся в Беотию, держа путь в самое сердце Эллады — в Афины.

В Афинах еще с ночи завыли собаки, чуя надвигающуюся беду. Народ в тревоге и смятении толпился на улицах. От беотийских границ, погоняя лошадей и быков, запряженных в тяжело нагруженные повозки, спешили поселяне, надеясь укрыть свои семьи и свое имущество в стенах города. Иногда ветер доносил запах гари, и это особенно пугало и угнетало всполошенных людей.

Архиппа металась по дому. То принималась собирать в узлы одежду и постели, приказывала рабыням укладывать в корзину наиболее ценную посуду, то вдруг садилась, опустив руки, — ей казалось, что уже все погибло, что все равно не спастись, персы уже близко… Куда бежать? Где укрыться от них?

Дети не отходили от нее; самый маленький сынок не выпускал из рук ее хитона, — как схватился за ее подол, так и ходил за ней повсюду.

Архиппа послала раба узнать, что делается в Афинах и что там говорят люди. Раб не вернулся. Бежал? Или его взяли в ополчение?

— Фаинида, — попросила Архиппа старую кормилицу, — выйди, узнай, что там в городе.

Фаинида, сухонькая и проворная, быстро вышла на улицу и так же быстро вернулась.

— Ох, беда, беда! Богиня покинула город!

У Архиппы опустились руки.

— Как! Что ты говоришь, Фаинида?!

— Да! Жрица богини вышла из Акрополя. Идет по городу, а в руках у нее лепешка…

— Какая лепешка?

— Ну, та лепешка, которую мы приносим в храм Афины, священной змее…

— А где же змея?

— Так вот, жрица и говорит: «Граждане афинские, вот медовая лепешка не съедена, ее некому есть, священная змея ушла из храма. Храм пуст. Змея ушла за богиней, а след ее ведет к морю. Богиня покинула… нас!..»

Фаинида заплакала.

— Ты сама видела жрицу?

— Я-то не видела, но все соседи видели!

Архиппу охватила нервная дрожь. Если Афина покинула свой город, то, видно, и афинянам придется уходить. Богиня не может защищать их. Теперь и она, потерявшая свою землю, сама беспомощна и беззащитна, как любая афинская женщина…

— Что же делать? Что же нам делать? О Фемистокл, хоть бы ты скорей вернулся!

— А я уже вернулся, Архиппа! — Веселый голос Фемистокла сразу услышал весь дом. — А почему ты не стоишь на дороге и не встречаешь меня, Архиппа?

Дети хором закричали от радости. Сыновья и дочери, бросив все дела, сбежались к отцу. Малютка Никомеда изо всех сил дергала его за руку, требовала, чтобы он посадил ее к себе на плечо. Самый маленький сынок, только что научившийся ходить, приковылял к нему и ухватился за его плащ. Архиппа не выдержала, слезы хлынули ливнем.