Словарь афоризмов русских писателей - Тихонов Александр Николаевич - Страница 27

А все сам-самородок, живой и бойкий русский ум, что не лезет за словом в карман, не высиживает его, как наседка цыплят, а влепливает сразу, как пашпорт, на вечную носку, и нечего прибавлять уже потом, какой у тебя нос или губы — одной чертой обрисован ты с ног до головы.

Архитектура — тоже летопись жизни: она говорит тогда, когда уже молчат и песни, и предания.

Бей в прошедшем настоящее, и в двойную силу облечется твое слово; живей через то выступит прошедшее и криком закричит настоящее.

Бывает время, когда иначе нельзя устремить общество или даже все поколение к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости.

Быть в мире и ничем не обозначить своего существования — это кажется мне ужасным.

В глубине холодного смеха могут отыскаться горячие искры вечной могучей любви.

В ином случае много ума хуже, чем бы его совсем не было.

В литературном мире нет смерти, и мертвецы так же вмешиваются в дела наши и действуют вместе с нами, как живые.

Ведь не прилгнувши не говорится никакая речь.

Все можно извратить и всему можно дать дурной смысл, человек на это способен.

Всякое слово, само по себе невинное, но повторенное двадцать раз, делается пошлее добродетельного Цинского или романов Булгарина.

Выражается сильно русский народ! И если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света.

Глупость составляет особенную прелесть хорошенькой женщины. По крайней мере, я знал много мужей, которые в восторге от глупости своих жен и видят в ней все признаки младенческой невинности.

Гнев везде неуместен, а больше всего в деле правом, потому что затемняет и мутит его.

Грозна, страшна грядущая старость и ничего не отдает назад и обратно! Могила милосерднее ее…

Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок: все зернисто, крупно, как сам жемчуг, и, право, иное названье еще драгоценней самой вещи.

Друг мой, храни вас Бог от односторонности: с нею всюду человек произведет зло: в литературе, на службе, в семье, в свете, словом — везде.

Душа жены — хранительный талисман для мужа, оберегающий его от нравственной заразы; она есть сила, удерживающая его на прямой дороге, и проводник, возвращающий его с кривой на прямую; и наоборот, душа жены может быть его злом и погубить его навеки.

Его <Крылова> эпитет так отчетист и смел, что иногда один заменяет целое описание, кисть его делает.

Его речь <Крылова> покорна и послушна мысли и летает как муха, то являясь вдруг в длинном шестистопном стихе, то в быстром, одностопном: рассчитанным числом слогов выдает она ощутительно самую невыразимую ее духовность.

Едва ли не высшее из наслаждений — наслаждение творить.

Если даже тебе случится рассердиться на кого бы то ни было, рассердись в то же время и на себя самого, хотя бы за то, что сумел рассердиться на другого.

Если может физическая природа человека, доведенная муками, заглушить голос души, то в общей массе всего человечества душа всегда торжествует над телом.

Если смеяться, так уж лучше смеяться сильно и над тем, что действительно достойно осмеяния всеобщего.

Жениться — это вам не в баню сходить.

Женщине легче поцеловаться с чертом, не во гнев будь сказано, нежели назвать кого красавицею.

Женщины — это такой предмет!.. Одни глаза их такое бесконечное государство, в которое заехал человек — и поминай как звали!

Забирайте же с собою в путь, выходя из мягких юношеских лет в суровое, ожесточающее мужество, — забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их на дороге: не подымете потом!

Засмеяться добрым, светлым смехом может только глубокая добрая душа.

Изгоним наших душевных лихоимцев! Есть средство, есть бич, которым можно выгнать их. Смехом, которого так боятся все низкие наши страсти! Возвратим смеху его настоящее значение!

Искусные чтецы должны создаться у нас…

Истинная национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа.

К образованию чтецов способствует и язык наш, который как бы создан для искусного чтения, заключая в себе все оттенки звуков и самые смелые переходы от возвышенного до простого в одной и той же речи.

Как ни глупы слова дурака, а иногда бывают они достаточны, чтобы смутить умного человека.

Какого горя не уносит время? Какая страсть уцелеет в неравной борьбе с ним?

Кого хочет бог наказать, у того отнимает разум.

Коли человек влюбится, то он все равно, что подошва, которую размочить в воде, возьми, согни — она и согнется.

Молодость счастлива тем, что у нее есть будущее.

Мы зреем и совершенствуемся, но когда? Когда глубже и совершеннее постигаем женщину.

На дне души нашей столько таится всякого мелкого, ничтожного самолюбия, щекотливого, скверного честолюбия…

На то и живешь, чтобы срывать цветы удовольствия.

Нам не разрушение, не смерть страшны — напротив, в этой минуте есть что-то поэтическое, стремящее вихрем душевное наслаждение; нам жалка наша милая чувственность, нам жалка прекрасная земля наша.

Настоящее слишком живо, слишком шевелит, слишком раздражает; перо писателя нечувствительно и незаметно переходит в сатиру.

Не для праздников и пирований — на битву мы сюда призваны; праздновать же победу будем там.

Не приведи бог служить по ученой части, всего боишься. Всякий мешается, всякому хочется показать, что он тоже умный человек.

Не принимайся за перо до тех пор, пока все в голове не установится в такой ясности и порядке, что даже ребенок в силах будет понять и удержать все в памяти.

Несчастье умягчает человека; природа его становится тогда более чуткой и доступной к пониманию предметов, превосходящих понятие человека, находящегося в обыкновенном и повседневном положении.