Галактическая разведка - Снегов Сергей Александрович - Страница 35

5

Их все изумляло, этих славных парней, четыреста двадцать лет назад стартовавших в космос и вскоре затерявшихся в его просторах. Они восхищались всем, что видели и о чем слышали. О корабле они сказали: «Летающий остров, вот что это такое!». Их поражало, что внутри звездолета имеются не только машины, но и городок с парком и бассейнами. И они чуть ли не со страхом глядели на нас: наш рост поражал их, пожалуй, больше, чем размеры корабля. А когда они узнали, что мы движемся в сверхсветовой области и превращаем пространство в вещество, в материальные тела, как говорили в их времена, и столь же легко создаем гигантские пустоты из уничтожаемых материальных тел, то решили, что мы шутим. Физика двадцатого века старой эры с ее непониманием вещественности пространства, с преклонением перед необъяснимо предельной для всех тел скоростью света, засела у них в мозгах как гвоздь, мы не могли ее оттуда выдернуть. Громан пробовал даже спорить. Круглолицый, черноволосый, быстрый в словах и движениях, он сильно отличается от медлительного, длинноголового, белокурого Камагина, а оба они еще больше отличаются от любого из нас.

— Мы знали, что вы, наши потомки, далеко уйдете вперед, — сказал Громан, когда ему разъяснили, что такое эффект Танева. — Но такой скачок!..

После того как молодые «предки» отдохнули, они рассказали подробности своего затянувшегося путешествия.

Звездолет «Менделеев», сконструированный для галактических экспедиций, самое совершенное человеческое творение того времени, отчалил от Земли в пятницу 13 августа 41 года новой эры, имея на борту четырнадцать инженеров и двух капитанов — Роберта Листа и Эдуарда Камагина, — всего шестнадцать человек. Съестных припасов и ракетного горючего, включая антивещество, было взято с расчетом пятидесяти лет путешествия. В первые месяцы рейса миновали Солнечную систему, углубились в межзвездные просторы — шли курсом на Сириус. Цель экспедиции состояла в исследовании этой двойной звезды, в частности меньшей, белого карлика с плотностью, в сорок тысяч раз превышающей плотность воды. Рейс должен был взять двадцать пять земных лет.

Вскоре после выхода за Солнечную систему, звездолет разогнали до световых величин. Лишь три тысячи километров в секунду отделяли их от светового барьера. Начали действовать околосветовые эффекты — увеличение массы звездолета, замедление бортового времени. А затем произошла катастрофа — удар шального метеорита и взрыв. Та часть звездолета, где хранились запасы антивещества, была уничтожена. К счастью, корабль разделен на отсеки, и люди не пострадали. Места разрушения были блокированы. Корабль, получивший от взрыва дополнительное ускорение, продолжал мчаться, но уже не в сторону Сириуса, а в созвездие Тельца, к рассеянному скоплению Плеяд. И выправить курс было невозможно, у них не осталось фотонного горючего, не действовали тяговые механизмы.

После первого отчаяния Роберт Лист потребовал от космонавтов, чтоб они взяли себя в руки. Плохо, говорил он, но мы еще не погибли, а это уже хорошо. Времени достаточно — вся их жизнь, имеются механизмы, материалы, лаборатории, будем заделывать повреждения, попытаемся произвести некоторое количество горючего, пусть не фотонного, а простенького, на каком летали первые космонавты. Скорость у нас гигантская, убеждал он, нужно лишь изменить ее направление, может, и удастся вывернуть звездолет назад. Мы еще вернемся на Землю, твердил он, давайте закатывать рукава!

И вот они приступили к труду, продолжавшемуся, по их бортовому времени, около трех лет, а по земному — свыше четырех столетий. Повреждения были заделаны, и тяговые механизмы, ослабленные, но работоспособные, ожидали лишь топлива. Космонавты уже считали дни до пуска двигателей в ход, когда разразилась вторая катастрофа. Камагин и Громан в тот день дежурили в штурманской рубке — лишь они уцелели…

Эдуард Камагин, вспоминая появление светящегося шара, весь побелел, и нам передалось его волнение. Шар возник внезапно, именно возник, а не приблизился, он словно выпрыгнул из небытия, «по щучьему веленью», — это было первое загадочное, что принес он с собою. В пространстве, откуда они уходили и где давно закатилось в невидимость Солнце, нужно было каждый день фотографировать созвездия, чтоб найти к ним курс, когда удастся вывернуть звездолет. Камагин фиксировал внимание на Альдебаране, и вдруг Альдебаран замутился и заплясал, и в поле зрения выпрыгнул пронзительно излучающий зеленоватый шар. Камагин закричал. Весь экипаж кинулся к иллюминаторам. «Менделеев» несся вплотную у светового барьера, и тем не менее шар настигал звездолет. Он был огромен — светящаяся планетка.

«Эдуард, дай наши позывные! — приказал Лист. — Интересно, корабль это или космическое тело?»

Это были последние слова Листа. Камагин запустил передатчик и фотографирующий автомат обзора. Он не успел отнять пальцев от пульта, как страшная тяжесть вдавила его в приборный щит. Теряя сознание от перегрузки, он услышал вопли товарищей.

Когда Камагин очнулся, шара не было. Проявленные впоследствии снимки также показали его внезапное исчезновение — не удаление, а скачок в небытие. Шар пропал, как будто и не появлялся! Около Камагина лежал стонущий Громан. Камагин влил ему в рот воды и подтащил к креслу. Немного оправившись, они спустились в лабораторию. На полу лежали окровавленные, изуродованные товарищи: кто погиб от перегрузки, кого придавило рухнувшими предметами. Оживить никого не удалось.

— Мы уложили их в холодильник, — закончил Камагин свое печальное повествование. — Пленки со снимками шара хранятся в сейфе.

На другой день останки космонавтов перенесли на наше кладбище в парке — склеп с прозрачными саркофагами, где в нейтральной атмосфере трупы, нетленные, сохраняются вечно. Гремела траурная музыка двадцатого века, над погибшими склонялось знамя Освобожденного Человечества, найденное на звездолете «Менделеев».

После похорон мы рассматривали на стереоэкране фотографии катастрофы. Шар и вправду возникал и исчезал внезапно. Анализаторы установили, что форма его идеально сферична, диаметр — восемнадцать и шесть десятых километра, материал — неизвестная пластмасса, свечение монохроматично в волне 560 миллимикрон, поверхность без выемок и наростов.

Андре порывался высказаться первый. Мы так ожидали чего-то необыкновенного, что не удивились, когда он отверг предположение о космическом теле, случайно появившемся около звездолета.

Естественные тела с неестественным свойством — чудо, а чудес не бывает. Шар — механизм, боевой крейсер, и в недрах его сидели таинственные разрушители, или зловреды. Все указывает на них, все подводит к ним. Гравитационные волны, потрясшие звездолет, свидетельствуют, что разрушители овладели механикой гравитационных полей, что, впрочем, было известно и раньше. Их неожиданное появление «из ничего» и внезапный провал «в ничто» вполне объяснимы, если допустить, что они, как и мы, движутся со сверхсветовыми скоростями. За световым барьером тела невидимы, ибо обгоняют свет, а начиная тормозить, внезапно возникают, словно из небытия. Разумеется, то, что нам представляется ныне элементарным, должно было казаться сверхъестественным для космонавтов первого столетия…

Андре так говорил о боевых кораблях, словно видел разрушителей за рулями и у гравитационных орудий. Меня он убедил, Ольгу тоже.

— Факт, что шар передвигался с регулируемой скоростью и нанес гравитационный удар, — сказала она. — Вывод Андре логичен: регулировали скорости и стреляли разумные существа. Зловреды они или другие, мы не знаем. Важно, что они существуют и что они не обладают даже плохонькой добротой сварливых ангелов с Гиад. Это технически развитой, свирепый народ.

Вера поставила перед нами вопрос:

— Гравитационный удар обрушился тотчас же, как звездолет послал данные о себе. Допустим, что в шаре зловреды. Они не могли не расшифровать радиосообщения. Они ответили на него смертоносным залпом. Почему?

— Война! — откликнулся Андре. — Установив, что перед ними люди, они тут же объявили человечеству войну и пытались уничтожить его первых посланцев. Мы вступили в область космических побоищ и, сами того не желая, стали воюющей стороной.