Галактическая одиссея - Снегов Сергей Александрович - Страница 15

— Арн, голову на отсечение, это наш первый знакомец. Разобраться, кто есть кто у тварей, способных принимать любой облик, нелегко, но чую, что это он. Он влюбился в меня и будет моим верным спутником на Протее. Уверен, что и завтра, едва сойду с трапа, он подползёт к моим ногам. Знаешь что? Я отмечу его белой краской, по ней его легко будет выделить среди всех. Ты ведь заметил, что они свободно меняют форму тела, но не цвет.

Гюнтер направил на избранного протея пульверизатор, и тот вскоре из зеленого с желтизной стал сплошь белым. Побелевший протей, отчаянно трансформируясь, кинулся наутёк. Никогда я ещё не видал у Гюнтера столь ошалелых глаз.

— Арн, я слишком быстро перекрасил его, он от этого испугался, — сказал астроинженер без уверенности. — Надо проверить на втором.

Второго он окрашивал в белый цвет гораздо медленней. А результат был такой же. Зверёк сперва выразил свой протест бешеной сменой личин, а когда белая краска полностью облекла его, стал искать спасения в бегстве.

— Мне кажется, поведение протеев как-то связано с окраской их тела, — сказал я. Меня заинтересовал эксперимент Гюнтера. — Давай-ка проверим ещё на одном.

И в третьем случае дело закончилось бегством обеленного протея. Гюнтером овладел азарт экспериментаторства. Он схватил мой баллончик с чёрной краской и брызнул в очередного зверька. Вначале была обычная круговерть трансформаций, а когда очернение стало гуще, мы увидели неожиданное зрелище. Протей, превратившийся из красного в чёрного, насел на зеленого соседа и стал свирепо поглощать его. Гюнтер бросился было на выручку зеленого, но я удержал его.

— Отойдём. — Я взял Гюнтера за руку. — Не будем ввязываться в сражение.

Вместе с нами от места битвы поспешно отползали все мирные протеи. Когда новоявленный чёрный приканчивал зеленого, вокруг уже никого не было. Гюнтера, сколько теперь понимаю, глубоко потрясла спровоцированная гибель дружелюбного зверька. В нашей галактической одиссее мы повидали многое, что и прифантазировать трудно, события на Протее не были удивительней всех прочих. Но стать виновниками чьей-то гибели нам ещё не приходилось. Упрямый Гюнтер все не мог поверить, что вина в драме на нем. Он сказал мне с волнением:

— Арн, это же невозможно, чтобы внешняя окраска так меняла характер. Нужны ещё эксперименты, без них не поверю!

— Если лёгкое прикосновение полностью меняет форму тела, то почему бы окраске не менять характер, — возразил я, но Гюнтер пропустил мои соображения мимо ушей.

Он шёл угрюмый, отвечал на вопросы мрачно и коротко. Вскоре ему представился случай проверить свою правоту. На очередном отдыхе к нам подполз жёлтый протей. Гюнтер объявил:

— Арн, он один, других поблизости нет. Жаль упускать такой случай. Если перекраска превратит его в хищника, то никто не станет его жертвой.

Жертвой стал сам Гюнтер. Он безжалостно поливал жёлтого протея из чёрного баллончика, а тот осатанело менял свои формы. А затем, уже совершенно чёрный и змееподобный, он бросился на Гюнтера и обволок его левую ногу. Такого вопля о спасении, раздавшегося в моих наушниках, мне ещё не приходилось слышать от гордившегося своей выдержкой Гюнтера, хотя мы не однажды бывали в скверных передрягах и не раз просили один у другого помощи.

— Арн, скафандр не защищает, помоги! — Он исступлённо катался по земле, а когда я подбежал, успел, уже теряя сознание, прошептать: — Будь осторожен, будь…

Вероятно, то, что Гюнтер лишился чувств, и помогло спасти его. Находясь в сознании, он с дикой энергией пытался сорвать с ноги хищника, и я не мог пустить в ход свой лучемет, чтобы не поранить самого Гюнтера. Но когда Менотти безжизненно растянулся на грунте, я пламенной струёй быстро срезал девять десятых протея с израненной ноги. Расчленённый разбойник слабо подрагивал разбросанными остатками тела, а я оттащил Гюнтера в сторонку и включил сигнал тревоги. Гюнтер очнулся, приподнялся и с удивлением прошептал:

— Ты с ним справился? А ногу он мне оставил? Я не чувствую ноги!

— Лежи, лежи! — приказал я. — Нога на месте, только в каком состоянии — не знаю.

К нам отовсюду бежали на мой непрерывный вызов поисковые пары. Первыми в тумане обрисовались Анна с Мишелем. Анна в ужасе закричала. Она села на грунт, пыталась поднять повреждённую ногу. Её отстранил прибежавший с Еленой Иван. Он осмотрел рану, хмуро обернулся ко мне.

— Арн, немедленно несём Гюнтера на корабль, ранение серьёзное.

Я вызвал авиетку, на ней примчался Фома. Мы доставили Гюнтера в больничную палату. Иван приступил к операции, ему ассистировала Елена, его неизменный помощник в таких делах. Я рассказывал в салоне остальным, как произошло несчастье. Наш астромедик с помощницей отсутствовали больше часа, уже это одно показывало, что операция сложная. Подавленное лицо вернувшегося к нам Ивана говорило о том же. Елена едва удерживалась от слез. Иван сказал:

— Гюнтер усыплён и будет спать не меньше недели. Это нужно для выздоровления. И должен предупредить тебя, Арн, что для выходов на планету он больше не годится. Не уверен, что на Латоне его оставят членом нашего экипажа.

— Неужели рана так серьёзна? Проклятый протей ведь ногу Гюнтеру не оторвал. Разве повреждена кость?

— Что называть повреждением?.. Хищник не рвал, а растворял ногу. Он успел высосать часть кости.

— Растворял? — Анна явно не верила. — Никогда не слыхала, что возможно такое стремительное растворение мускулов и костей, ведь нападение длилось не больше минуты. Я захватила останки расчленённого чудовища. Не могу пока сказать, каков их точный состав, но, во всяком случае, это не щёлочи, не кислота, в них нет агрессивных веществ, способных быстро растворять другие предметы.

— И тем не менее я могу говорить только о растворении, а не о рваных ранах. А почему стало возможным такое немыслимое явление, ты должна объяснить мне, Анна, а не я тебе. Ты физик, я врач, будем каждый отвечать за свою область.

Несчастье с Гюнтером переменило программу поисков. Протея доказала, что она не местечко для безмятежных прогулок. Я сократил поисковые группы до двух, теперь мы выходили по трое, первой тройкой командовал я, второй — Хаяси. На корабле, кроме Фомы, оставались обе женщины — Анна в лаборатории распутывала загадки физического состава протеев, а Елена ухаживала за Менотти. Гюнтеру было бы, конечно, приятней, если бы у его постели сидела Анна, та тоже намекала, что не прочь на время превратиться в сиделку, но я не разрешил: болезнь могла поставить в этом смысле Гюнтера в привилегированное положение перед Петром, я старался даже такой странной ревности не возбудить в Петре. Кроме того, Елену в работе дублировал тот же Пётр, Анна же была единственным штатным астрофизиком — правда, астрофизика, как и умение читать, не проблема для всех нас, в ней обязан разбираться каждый звездопроходец. В какой-то степени мы все были дублёрами Анны.

Прежние удивительные наблюдения подтверждались, накапливались новые, не менее удивительные. Протеи и вправду обладали способностью быстро менять не только форму, но и массу своего тела: при фантастических трансформациях они так интенсивно засасывали окружающую пыль или, наоборот, так исторгали своё вещество, что их похудения и отяжеления совершались с непостижимой быстротой. Механизм таких превращений, как вы знаете, до сих пор изучается, многое прояснено, но ещё больше тёмного.

Нас в те дни на Протее, естественно, больше всего занимало, почему смирный зверёк внезапно превращается в опаснейшего хищника. Как оказалось, защитный костюм астронавигатора, верой и правдой оберегавший нас даже на страшном Гефесте — прямо-таки пузырившейся вулканами планетке, — здесь от чёрного протея не спасал: почти мгновенно растворившийся в теле хищника массивный левый сапог Гюнтера свидетельствовал об этом убедительно. Теперь при выходах никто не выпускал из рук пульверизатора — окраска протеев в белое была единственной надёжной защитой. К плазменному пистолету, к счастью, пришлось прибегать только один раз — когда я кинулся спасать Менотти.