Сильнее времени (илл. Ю. Макарова) - Казанцев Александр Петрович - Страница 23

После второго сеанса в клинике тен-Кате Вилена вернулась домой сама не своя. Бабушка и мама причитали.

Кошмары начали мучить Вилену еще сильнее, но она не могла уже без них обходиться и с нетерпением ожидала вечера, чтобы забыться тяжелым, беспокойным сном, жить чужой, непонятной жизнью.

Бабушка рассказывала, как перепугалась, когда Вилена закричала во сне:

— Орудия выкатить! Прямой наводкой по головному танку… Огонь!

Вилена металась по кровати, стонала, звала кого-то.

Бабушка разбудила ее.

— Как хорошо! Мне снилось, что я ранен, — обрадовалась Вилена, вцепившись в бабушкину руку.

— Ранена, — поправила та.

— Нет, ранен. Второе орудие моей батареи погибло под гусеницами! А какие были ребята! Орлы! Точно.

— Что ты, внученька. Танки сейчас разве что в музее можно отыскать.

— Ах, бабуля, бабуля! Это ужасно! — твердила Вилена. — Неужели люди жили так? Меня только что понесли в медсанбат.

— Ну знаешь ли! Доэкспериментировались на тебе. Если не медсанбат, то врач требуется.

Она была права. Врач был нужен, и его пригласили. Он стал неотступно наблюдать за Виленой. Это был профессор Сергей Федорович Лебедев из Института мозга.

В отличие от родных Вилены, он не впадал в панику, считал, что причин для беспокойства нет.

Но Вилена беспокоилась не о себе, а о том, что происходит в ночной ее жизни, которая была и ее и не ее, а давно погибшего под Берлином человека, и была не менее ярка, чем дневная.

Вилена видела себя на больничной койке в госпитале. Нога была изуродована, загипсовала и «изуверски» подвешена на блоке. Лежать можно было лишь недвижно на спине, и все время думалось, думалось, думалось…

И думы эти были для нее так ясны, что утром она звала отца и говорила:

— Я по ночам все думаю, размышляю… Спи я сейчас, я тебе все это рассказала бы на математическом языке… Но сейчас мне легче показать на пальцах, ты уж прости: во сне я математик, а просыпаюсь… не то!

— О чем же ты размышляешь по ночам?

— О строении вещества.

— Вот как? А знаешь ли ты, что в нашей фамильной хронике есть упоминание: этими вопросами занимался дальний твой предок по матери физик Ильин еще в двадцатом веке.

Вилена пересказала последний сон:

— Над головой у меня висела под потолком люстра.На внешнем ободе было четыре электрических лампочки, на внутреннем- три.

— Люстра?

— Она представлялась мне моделью микрочастицы.

— Какой же? Микрочастиц сейчас известны сотни.

— Нет. Я хорошо помню, что их насчитывалось шесть.

— Так и есть. Середина двадцатого века.

— Но мне все они представлялись различными состояниями одной и той же микрочастицы. Электрические заряды-лампочки вращались в ней с различными скоростями, близкими к скорости света.

— Извини, в этом случае твоя микролюстра должна была бы излучать энергию. И скоро «сгорела» бы.

— Нет. Внешние лампочки были белые, а внутренние синие. Это как бы разные по знаку электрические заряды. И они взаимно компенсировали излучение каждого «обода» с лампочками.

— Но ты сказала, что их разное число. Как они могли компенсироваться?

— Внутренние лампочки вращались быстрее. Главное свойство вещества, как я была уверена, — устойчивость и энергетическая уравновешенность.

Отец с интересом прислушивался к ее «формулировкам», раньше столь ей неприсущим, и подталкивал ее к развитию мысли:

— Если лампочек на внешней орбите на одну больше,чем на внутренней, то этим определяется заряд частички?

— Верно!- обрадовалась Вилена.- Если число белых и синих лампочек одинаково, то это нейтрон.

— Если белых больше на одну, то протон?- подсказал отец.

— А если синих больше, то электрон.

— Значит, частичка одна, состояния ее разные? Но раз нет излучения энергии во внешнюю среду, частичка не расходуется? Так? — заключал он. — Во всяком случае, здесь есть о чем подумать.

И профессор Ланской отправился в Институт истории физики и откопал в архивах давнюю работу Ильина, в свое время отвергнутую, а потом забытую. Она была основана не только на наглядном представлении о строении микрочастиц, но и на новаторских математических приемах.

Начиная с двадцатого века физика развивалась другим путем. Математический аппарат, крайне сложный, но доступный математическим машинам, позволял не пользоваться наглядными картинами, находя математические ответы на возникающие у физиков вопросы.

Однако в том же двадцатом веке видный физик того времени Нильс Бор, как раскопал Ланской, высказал мысль о кризисах знания в физике. Они возникали из-за переизбытка знаний. Зачастую до конца непознанное явление все же объяснялось и даже предсказывалось. Но достаточно было появиться какой-нибудь загадке (вроде опыта Майкельсона о независимости скорости света от скорости движения наблюдателя), чтобы предшествующие этому и такие удобные представления рушились, уступая место новым. В опыте Майкельсона было доказано, что скорость света не зависит от скорости движения Земли. Получалось, что скорость света нельзя было складывать с какой-либо другой скоростью. Понадобилась «безумная», как выразился Нильс Бор, идея Эйнштейна, чтобы объяснить все. Былая механика Ньютона оказалась действительной лишь в определенных пределах малых скоростей. Поддерживая Эйнштейна — его почти никто не понимал, — Макс Планк и шутливо подбадривал ученого, говоря, что «новые теории никогда не принимаются. Они или опровергаются, или вымирают их противники».

— Не знаю, насколько «безумны» припомнившиеся тебе мысли Ильина, — сказал Ланской дочери, вернувшись из Института истории физики. — Но, во всяком случае, стоит вспомнить слова Ленина о неисчерпаемости электрона…

Анна Андреевна сердилась на мужа. Ей казалось, что он нарушает семейный сговор и помогает дочери попасть на звездолет.

А Юлий Сергеевич вовсе не пытался помочь дочери улететь. Он просто, как ученый, увлекся давними забытыми идеями. Оказалось, что «грубые» представления о «микролюстре» из снов Вилены позволяли с помощью сложного математического аппарата вывести формулы для всех параметров любой из микрочастиц, как бы коротко они ни жили, и объяснить, что они не могут долго жить из-за неустойчивости.

В своем Кибернетическом центре профессор Ланской попытался сделать то, что в свое время не успел сделать забытый Ильин: подсчитать параметры различных элементарных частичек. Он пришел к дочери с загадочным лицом.

— Не знаю, как все сотни микрочастиц, — встречая его, сказала Вилена, — но известные мне шесть первых частиц… все получается точно, как в экспериментах. Как раз сегодня ночью я уточняла (или уточнял, не знаю, как сказать!) эти цифры.

— Любопытно, — заинтересовался отец. — Во всяком случае, давай сверим, если ты запомнила.

— Конечно, запомнила. Я ведь теперь уже другая, не та, что побаивалась математических задач, от которых отвыкла, играя на рояле.

— Я записываю. Говори.

— Пожалуйста.

Вилена, легко оперируя такими «заумными» понятиями, как «спин» (характеристика «микроволчка»),магнитный момент, масса и электрический заряд каждой частицы, назвала значения для всех «старых» шести частиц, полученные из формул и опытов.

— Совпадения поразительны, — заключил Ланской. — Но самое удивительное, что такое же совпадение я обнаружил и для всех остальных неизвестных прежде Ильину частиц.

Отец и дочь составили каталог микрочастиц. В нем, как в менделеевской таблице элементов, разместились все известные частицы, а также и те, которые еще предстояло открыть.

Профессор Ланской, осторожный ученый, чего-то еще ожидая от дочери, медлил с публикацией получившего вторую жизнь открытия.

И Вилена сообщила ему, что микрочастиц две, а не одна, как она вначале говорила. Они отличаются знаками зарядов на внешней и внутренней орбитах. Зеркальное их сочетание дают в природе протон + электрон, антипротон + позитрон. Это и есть состояние вещества и антивещества.

Межзвездный вакуум представлялся теперь пространством, имеющим материальную структуру, образованную слипшимися зеркальными микрочастицами. Когда-то произошла аннигиляция (кажущееся взаимоуничтожение с выделением энергии), частицы слиплись, но не перестали существовать. В природе ничто не исчезает. Частицы попарно составили полностью компенсированные системы. На внешней и на внутренней орбитах «микролюстр» оказалось вперемежку по одинаковому числу белых и синих лампочек. Нельзя ощутить их электрический заряд или магнитное поле, так же как и гравитацию. Даже масса их неощутима. Но материя продолжает наполнять пространство, проявляя себя прежде всего в передаче колебаний (свет, радиоволны). Вот чем определяются «сказочные свойства» эфира, которые ставили когда-то физиков в тупик: полное отсутствие плотности и одновременно упругость сверхтвердого тела.