Диктатор - Снегов Сергей Александрович - Страница 61

Диктор, закончив читать речь президента Нордага, начал ее повторять. Я опустил голову на крышку приемника и заплакал. Я плакал и кусал губы, чтобы не дать нервному плачу превратиться в рыдание. Забон спасли!

Все снова и снова звонил телефон, но прошла долгая минута, прежде чем я нашел в себе силы снять трубку.

— Нордаги уходят из ущелья! — кричал Штупа. — Генерал, нордаги очищают ущелье!

На городском аэродроме приземлился водолет из Адана. К нам прилетели полковник Прищепа, министры Гонсалес и Пустовойт.

Они вошли ко мне все четверо — Штупа, Прищепа, Гонсалес и Пустовойт. И каждый пожимал мою руку и поздравлял с освобождением города, а я еле сдерживался, чтобы не заплакать. Штупа понимающе сказал:

— Генерал, вы именно на такую речь Путрамента и рассчитывали, когда ежечасно допытывались, нет ли новостей? У вас были причины ожидать столь удивительного отступления нордагов?

— Интуиция, Штупа. И уверенность, что не вовсе же северный президент потерял свой ум!

Штупа ни минуты не верил в сказку о моей удивительной интуиции. Но понимал, что расспрашивать больше нельзя.

У входа в ущелье вытянулась цепочка наших пустых машин. Еще вчера, появись они на этом месте, их превратили бы в щепы и пыль электроорудия нордагов. Сейчас не было видно ни одного орудия, их уже укатили. Мы впятером поднялись на высотку, оставленную нордагами. С нее открывался обширный вид на лесистые и гористые окрестности Забона. В бинокль было видно, что по всем дорогам на север передвигаются войска. Через главное шоссе, соединявшее Забон с остальной страной, перекатывалась техника противника. Я прикинул мысленно — к вечеру можно восстановить сообщение с Аданом. Блокада кончилась.

Я отвел Прищепу в сторонку.

— Павел, мы не ошиблись! Мы были правы, Павел! Но почему такая задержка? Путрамент еще вчера нагло отверг просьбу своих генералов о спасении.

— Вчера кортезы еще не передали ему, что узнали от Войтюка.

— Возвращаемся в город, Павел. Я сам войду в стеклянную клетку и сообщу пленным, что, хоть пока их и не освобождаем, но предоставим человеческие условия существования.

Лицо Прищепы омрачилось.

— Боюсь, ничего из твоих намерений не получится. У Гонсалеса особое задание.

Гонсалес рассматривал в бинокль главное шоссе, пересекаемое войсками противника. Я сказал ему:

— Полковник Прищепа сообщил, что у вас особое задание. Друзья, подойдите ближе, послушаем все, какую террористическую акцию собирается осуществить в освобожденном городе уважаемый министр Террора, он же председатель международной Акционерной компании Черный суд.

Гонсалес не обратил внимания на недружелюбный тон.

— Именно террористическая акция, — подтвердил он. — Речь о пленных. Я составил сообщение для «Вестника Террора и Милосердия», диктатор утвердил его. Завтра оно появится в печати.

Он вынул заготовленную бумагу и прочитал:

"Развязав неспровоцированную преступную войну против нашего государства, президент Нордага Франц Путрамент открыто объявил, что планирует выморить голодом наши города, которые завоюет. В ходе сражений, начавшихся для нас неудачно, нордагам удалось отрезать от страны Забон и заблокировать снабжение его продовольствием, то есть практически приступить к выполнению своего бесчеловечного плана. Один из наших диверсионных отрядов отважным налетом захватил в плен всю военную верхушку армии нордагов. В отмщение за объявленную нордагами войну на истребление мирного городского населения Черный суд под моим председательством приговорил всех пленных генералов и офицеров противника к длительной пытке голоданием с последующим утоплением в нечистотах.

Сегодня президент Нордага Франц Путрамент, поняв, на какой преступный и бесперспективный путь он вступил, решил односторонним актом прекратить все военные действия против нас и снять блокаду с Забона. Приветствуя разумное решение главы нордагов, Черный суд отвечает на него актом высокого милосердия. Я отменяю для пленных муки голода и последующую позорную казнь. А вместо отмененной казни приказываю их всех расстрелять и трупы предать захоронению в местности, далекой от районов военных действий. Министр Священного Террора Аркадий Гонсалес".

На какие-то секунды я потерял дар речи, потом закричал:

— Вы не сделаете этого, Гонсалес! Я запрещаю!

Он не сомневался, что именно это я и скажу.

— Вы не можете мне запрещать, Семипалов. Решения Черного суда ни отмене, ни обжалованию не подлежат.

Я лихорадочно искал зацепки, чтобы приостановить выполнение чудовищного приказа.

— Гонсалес! В районе военных действий военный начальник является высшей властью. И поскольку власть здесь принадлежит мне…

Он предвидел и это возражение. Теперь я знаю, что Гамов, давший санкцию на расстрел пленных, заранее вместе с Гонсалесом постарался поставить меня в безвыходное положение.

— Генерал Семипалов, последний полк нордагов покидает свои позиции. Город Забон перестает быть военным районом. Глава правительства просит вас вернуться в Адан для исполнения своих текущих обязанностей.

Тогда я повернулся к Пустовойту. На его мясистом некрасивом лице застыло выражение скорби и безнадежности.

— Ты министр Милосердия! — сказал я. — Где же твое милосердие? Почему не протестуешь, милосердный министр?..

Лицо Пустовойта перекосилось в жалкой улыбке.

— Я протестовал, Семипалов, я очень протестовал! Но мне лишь удалось создать хорошие условия пленным после расстрела…

— Хорошие условия для расстрелянных? — переспросил я с ненавистью. — Похоронить как людей, а не как падаль? И это называется милосердием? Простая человеческая совесть у вас сохранилась? Эх, вы!

Я пошел ото всех. Я должен был остаться один. Я не мог никого видеть.