Диктатор - Снегов Сергей Александрович - Страница 102

Варелла, сидевший на веранде, встал и так ухмыльнулся, что я догадался: если он и выполнил запрет включать свой подслушивающий аппарат, то старым человеческим способом — навострив уши — хорошо уловил смысл моей беседы с двумя физиками. Он пристроился позади.

Мы шли по парку не десять минут, как пообещал Козюра, а не меньше получаса, и я отвлекся. Я всем в себе вдруг ощутил, что много лет не общался с природой — сперва работа в лаборатории заполняла все время, потом была война, государственные обязанности… Конечно, насаженный по чертежу парк еще не истинная природа, не природа сама для себя. Но все же это были настоящие деревья, настоящая трава, настоящие кусты, покрытые настоящими цветами. И над деревьями, в просветах их крон, нависало настоящее небо, бледное, смирное, но небо, а не арена противоборствующих искусственных циклонов, небо, а не сшибка стратегических туч, созданных могучими метеогенераторами. И я всей душой погрузился в краски листьев и травы, цветов и коры, в запахи парка, в шелест его ветвей, в глухое бормотание высоких — на свободном ветру — вершин. Ко мне, обогнав неповоротливого Швурца, подобрался Варелла.

— Генерал, вы пошатываетесь. Обопритесь на меня.

Я отвел его протянутую руку.

— Мне хорошо, Варелла. Давно, очень давно не было так легко.

На повороте аллеи открылся двухэтажный дом на два десятка окон в каждом этаже. Бертольд Козюра торжественно произнес:

— Лаборатория хронофизики, генерал. Я говорю о втором этаже, где аппараты, искривляющие наше унылое однолинейное время.

Бертольд Швурц с некоторым опозданием добавил:

— А на первом раскалываем тяжелые ядра атомов, чтобы извлечь их внутреннюю энергию. А также соединяем маленькие ядра в ядра побольше. Это трудней, зато выход энергии еще больше.

Первый этаж — помещение с заводской цех — было заполнено механизмами, а людей я не увидел: Швурц объяснил, что лаборатория автоматизирована. В закрытых механизмах что-то не то вываривалось, не то неслышно взрывалось, не то вообще нацело исчезало, а конечным результатом становилась зарядка больших аккумуляторов в подвале. Аккумуляторы обеспечивали энергопитание и самих лабораторий, и домика, в котором я жил.

На верхнем этаже механизмов было поменьше. В углу лаборатории высился экран в два человеческих роста и на всю ширь межоконного проема. Он походил на наши стереоэкраны, но вместо отчетливых картин по нему плыли клочья синего тумана, из синих клочьев вырывались оранжевые пламена, накаливались, рассыпались по экрану и гасли.

— Пейзаж иномира! — торжественно возгласил хронофизик. — Самый близкий наш сосед, такая же планета, моя далекая родина.

— Пока я вижу только туманные пятна. Если это и пейзаж, то не предметный, а иллюзорный. Не думаю, чтобы реально существовали планеты из смеси тумана и вспышек.

Козюра подошел к столу рядом с экраном. На столе покоился другой экран, маленький, мутный. Козюра нажал какие-то кнопки, потрогал какие-то рычажки и повернулся ко мне.

— Фокусировка во времени требует не только знаний, но и искусства. Сейчас вы видите на большом экране облик одного района инопланеты, суммированный за сто лет. Вам неясно? Поясню. Если взять ваше лицо, каким оно было, скажем, тридцать лет назад, и наложить на него все изображения вашего лица за последующие годы, то вряд ли вы получите отчетливый образ. Изменившиеся черты будут смазывать прежние, вместо четкой фотографии получится что-то расплывчатое. Сейчас я сфокусирую столетие инопланеты в месяц, даже в день, даже в минуту — иногда и до секунды удается — и тогда вы увидите нашего соседа в сопряженном мире.

Хронофизик произвел еще какие-то манипуляции кнопками и рычагами, и на малом экране появилось фиолетовое пятно. Сперва оно захватывало почти весь экран, потом стало сжиматься, накалялось. Я отвел глаза и не уследил превращения пятна в точку, слишком уж нестерпимым стало сияние. Зато на большом экране пропал туман и выступили дома, мачты, столбы и — вдалеке — деревья. А по центру экрана в мою сторону пролегла широкая каменная дорога. На дорогу вдруг рухнула с неба исполинская машина с крыльями и с ревом понеслась на меня. Мне показалось, что она сейчас раздавит меня своим чудовищным корпусом, проедется по мне целым кустом колес. Но машина остановилась, с одного бока у нее открылись дверки, из дверок высунулись лестницы, по лестницам сбегали люди с чемоданами и пакетами — много людей, мужчин и женщин. Я не мог охватить глазом эту толпу. Она была слишком большой для моих двух глаз.

— Да это водолет! — воскликнул я. — Но какой огромный! И на колесах, без кормовых и тормозных дюз. Как может двигаться такое страшилище?

— На моей старой родине такие машины назывались не водолетами, а самолетами, — отозвался хронофизик. — Ручаться не могу, у меня при переброске из одной вселенной в другую так повредило память… Одно помню: на той планете и понятия не имеют о сгущенной воде. Двигатели там используют дерево, уголь, нефть…

— Как же они обеспечивают полив своих полей? Без энерговоды даже дохленького циклона не создать.

— Там вообще не создают своих циклонов. Ограничиваются влагой, поставляемой самой природой. И дожди идут не по программе, а от случая к случаю.

И летящий на экране самолет, в десяток раз превышающий самые большие наши водолеты, был маловероятен. Но то, о чем повествовал хронофизик, было не маловероятно, а немыслимо.

— Подумайте о своих словах, Козюра! Цивилизованное общество не может существовать, если полагается только на милости природы. То засуха, то наводнение, то голод, то изобилие. С этим нельзя примириться!

— Не смею возражать, господин заместитель… Разрешите продолжить? Фокусирование во времени оставляю, буду передвигать стереоглаз в пространстве.

— Разрешаю. Передвигайте.

Картина на экране переменилась. Из огромного самолета еще выбирались пассажиры, но сам он быстро отдалялся, будто я мчался не то в самолете, не то в водолете и оглядывал окрестности… Сперва это были засеянные поля, потом квадратики лесов, деревья как деревья. А затем стереоглаз приблизился к городу и помчался над ним. Я закричал Козюре: