Путин. Россия перед выбором - Млечин Леонид Михайлович - Страница 5

Враги и предатели

В разведшколе учились год или два. Двухгодичники, получавшие полноценное языковое и страноведческое образование, с некоторой долей высокомерия относились к одногодичникам.

У меня был близкий друг, который учился в этой школе на несколько лет позже Путина. Когда его взяли в КГБ, мы по-прежнему продолжали видеться – по выходным, но разговоры наши становились все скучнее. Он мало что рассказывал о своей новой жизни, а я расспрашивать не решался – понимал, что он обязан все держать в секрете. Не очень-то ладился и разговор на более общие темы – насчет того, что происходит в стране. Леонид Ильич Брежнев еще был жив, и что тогда говорилось на московских кухнях, известно. Но мог ли я обсуждать все это с моим другом? Разумеется, я не боялся, что он донесет на меня. Я убедился в его порядочности. Я думал о том, как бы своими разговорами не поставить его в двойственное положение.

Когда его приняли в разведшколу, он решил жениться. Начальник курса пришел к нему домой познакомиться с будущей женой чекиста. Седовласый полковник снял пальто и, потирая руки, с порога строго спросил:

– Так, где у вас книги?

Книг оказалось не так много, но когда полковник угостился пирогами, которые все утро пекла невеста, он расчувствовался и благословил брак.

Однажды мой приятель пришел ко мне с женой и товарищем, с которым вместе учился: аккуратный, неприметный молодой человек с очень внимательным взглядом. Они уже были навеселе, а у меня хорошо добавили.

В какой-то момент жена моего друга отвела меня в сторону и пожаловалась:

– Ты обратил внимание, что мой пьет, а этот только пригубливает? Завтра доложит куратору курса, что мой злоупотребляет алкоголем.

– Зачем? – искренне удивился я.

– Распределение близится. Завидных мест мало, а желающих много.

Все курсанты мечтали о зачислении в ПГУ, первое главное управление КГБ, – внешнюю разведку. Но известно было, что всех не возьмут.

– В ПГУ нужно въезжать на белом коне, – говорил слушателям начальник курса и требовал только отличных оценок от тех, кто хочет служить в разведке.

Упор – помимо специальных дисциплин – делался на изучение иностранного языка. Успехи в его изучении сильно влияли на распределение. Оперативные отделы, занимавшиеся Северной Америкой, Западной Европой, Японией, приглашали к себе тех, кто как минимум хорошо освоил язык. Выпускникам присваивали очередное звание, и они приступали к службе на новом поприще. Те, кому повезло, оставались в Москве – в центральном аппарате первого главного управления КГБ.

Выпуск состоялся сразу после принятия знаменитого горбачевского указа о борьбе с алкоголизмом, когда на всех официальных мероприятиях запретили употреблять спиртные напитки, и положенный в таких случаях банкет отменили. Попили чаю с тортом и разошлись. Путин, проучившийся год, уехал в первую и последнюю загранкомандировку по линии разведки – в представительство КГБ СССР в Германской Демократической Республике.

Это был 1985 год. Весь период перестройки, столь важный для страны, все эти годы духовного пробуждения, познания собственной истории и самопознания, откровенных споров, дискуссий и открытий, сформировавших целые поколения, он проведет за границей…

Молодой человек, пожелавший стать разведчиком, выбирает сферу деятельности, в которой не действуют обычные правила морали и нравственности. Задача разведчика – уговаривать других идти на преступление: ведь завербованного агента заставляют красть документы, выдавать секреты, лгать всем, включая самых близких, предавать друзей и родину. При этом офицер-вербовщик знает, что его агент может закончить свои дни за решеткой или даже погибнуть.

Специалисты уверены, что такая работа сама по себе часто наносит тяжелый ущерб психике разведчика. Он вынужден постоянно вести двойную жизнь. Вот почему в разведывательной школе слушателей пытаются морально вооружить, объясняя, что во имя Родины надо идти на все.

Впрочем, сотрудники спецслужб – такие же люди, как и все. Среди них есть и дураки, и умные, дальновидные и недалекие, порядочные и не очень. Есть, конечно, черты, характерные именно для сотрудников спецслужб или во всяком случае для большинства из них.

Правила конспирации – на всю жизнь; болтунов в госбезопасности не терпят, хотя ничто человеческое и чекистам не чуждо, и после обильных возлияний они иногда выкладывают женам то, что тем знать совсем необязательно. Разведчики не только привыкают скрывать свое подлинное занятие, но и таят истинные эмоции, чувства и взгляды. Когда разведчик с кем-то беседует, он пытается узнать о собеседнике все, ничего не сказав о себе. Он постоянно прикидывает, что вы за человек, можно ли с вами иметь дело, выясняет, какие у вас связи. Разведчик подозрителен, его так воспитывали.

Бывший помощник президента Ельцина Георгий Александрович Сатаров отметил: «Путин не доверяет никому. Ельцин мог увлекаться, влюбляться, доверять, иногда незаслуженно. В Путине ощущается тотальное недоверие… Ельцин не боялся сильных людей в своем окружении. Новых масштабных фигур, выдвинутых Путиным, не видно».

Владимир Владимирович внимательно слушает. У собеседника это создает иллюзию не только внимания, но и согласия, которого вовсе может и не быть. У Путина есть свое мнение, и он сопоставляет это мнение с наблюдениями за человеком, который напрасно пытается его в чем-то убедить…

«Он умеет слушать, – вспоминает бывший министр по атомной энергии Евгений Олегович Адамов. – Быстро понимает вопросы, казалось бы, весьма далекие от его профессиональной сферы. Выполняет обещания. Вежливый, никогда не повышающий голоса, он хорошо умеет расспрашивать и в совершенстве уходить от расспросов.

Множество раз я встречался с людьми, которые были уверены, что они о чем-то договорились с Путиным. Принимали его доброжелательность и внешнюю расположенность к собеседнику за согласие и поддержку. На поверку могло оказаться, что решение или отношение Путина к проблеме прямо противоположное».

Это же отметила Ирина Хакамада, в прошлом министр по делам малого бизнеса:

«Под обаяние его приемов попадает бешеное количество народу. Каждый, расставаясь с президентом, уверен, что президент – душка, согласен с ним на все сто. А потом начинаются странные события. Но это потом, позже».

В разгар кризиса вокруг телекомпании НТВ (казавшейся власти недопустимо самостоятельной) весной 2001 года Путин принял одиннадцать журналистов – после того, как любимая зрителями телеведущая Светлана Сорокина обратилась к нему с телеэкрана с просьбой встретиться и поговорить. Они были давно знакомы. Оба из города на Неве. К Светлане Иннокентьевне президент относился с уважением. После разговора Сорокина, похоже, была разочарована больше других. Она, видимо, надеялась, что сумеет что-то объяснить президенту, раскрыть ему глаза, убедить, что он неправ. И натолкнулась на железную стену.

«Мы, люди подкованные, стали аргументированно возражать, – вспоминал тогдашний руководитель НТВ Евгений Алексеевич Киселев. – “Вас, Владимир Владимирович, специально дезинформируют, вводят в заблуждение”. У Путина наши доводы вызвали раздражение. Его тон сменился на жесткий и недружелюбный».

Журналисты потом говорили, что Путин делит мир на своих и чужих. И потому достучаться до него невозможно.

Главный редактор радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Алексеевич Венедиктов рассказал в эфире о беседе с президентом Путиным, у которого были, мягко говоря, большие претензии к журналистам, – после трагедии подводной лодки «Курск»:

– Мы говорили два с половиной часа. Один на один. Это был такой длинный и серьезный разговор. Я тогда точно понимал, что «Эху» не жить. Я шел с таким чувством, что… а-а-а, все равно. Разговор был очень серьезный, солидный и уважительный с обеих сторон.

В какой-то момент Венедиктов поинтересовался:

– Владимир Владимирович, а как вы расцениваете людей, которые против вас?

Президент ответил примерно так: