Страж. Тетралогия - Пехов Алексей Юрьевич - Страница 38

Благодаря «Кандалам», я видел все глазами жемчужной твари, убившей моих товарищей. Видел, как шаг за шагом сокращается расстояние между нами, и старался дышать глубоко и ровно, не обращая внимания на пот, скатывающийся по моей спине и промочивший рубаху.

Рано. Слишком рано.

Еще чуть-чуть.

Ближе. Чтобы у темной не было даже малейшего шанса сбежать. Мои пальцы крепко, до боли, сжали рукоять кинжала, и в тот момент, когда она прыгнула на меня, я со всего маху воткнул клинок в землю.

Впитавшиеся в песок фигуры взорвались, обжигая саму основу темной части души, я откатился, хлестанул золотым шнуром, оттягивая воздух так, что он ударом отправил моего противника на следующую ловушку.

Беззвучный гром заставил арену содрогнуться. Часть арки на южной стене с грохотом рухнула вниз, расколовшись на множество каменных осколков. Душа бросилась прочь, к выходу, но нарисованный мной гигантский контур сдерживающего круга не дал ей возможности пробиться. Она ударилась в стену раз, другой, а затем развернулась, клацнула зубами и кинулась в мою сторону.

Я выкрикнул формулу ослабления, прыгнул назад, на спасительный островок, взвивая вокруг себя все то светлое, что было во мне. Меня окутало мягкими пушистыми крыльями, и тварь, врезавшись в эту преграду, покатилась по земле, задевая фигуру за фигурой, каждая из которых причиняла ей все больший и больший ущерб.

Вся точно рассчитанная мной схема сработала, словно бесценный фейерверк, который запускают на Пасху в княжестве Сарон. Я щурился, следя за тем, как сущность мерзкого создания начинает подрагивать и тускнеть. Но, как и любой фейерверк, ловушки закончились неоправданно быстро, и из всех козырей в моем рукаве остались лишь кинжал и опыт, а душа все еще продолжала держаться на ногах, и в ее глазах было обещание мне всей боли мира.

Я начал отступать к выходу, держа кинжал в вытянутой руке, защищаясь от противника. Мне предстояло заманить ее туда, где фигуры и знаки Шуко завершат начатое.

Темная метнулась влево, затем вправо, попыталась подцепить меня рукой за ногу, дотянуться, коснуться, но я был настороже, и кинжалу не хватало лишь малости, чтобы пронзить ее. Она вилась волчком, быстрым и опасным, я стал выдыхаться, но смог допятиться до условленного места.

А затем в дело вступил цыган. В воздухе, словно распахнутые книги, закружились знаки. С каждой секундой они разгорались, набирая все большую высоту за спиной души, а затем, достигнув наивысшей точки, рухнули вниз. Первая пятерка упала недалеко от темной, с грохотом подняв землю и проламывая каменный пол сцены. Душа развернулась к новой угрозе, и оставшиеся знаки попали ей в грудь и голову, смяв, протащив и раскатав в лепешку.

Я, несмотря на жар, вытащил из воздуха золотой шнур, оплел ноги корчащегося в пламени изгнания жемчужного уродца, не давая тому уйти.

— Давай! — заорал я Шуко.

Шнур резко дернулся у меня в руках, сдирая с ладоней кожу, из глаз брызнули слезы, и я пропустил момент атаки. Не знаю, что там придумал цыган, но это было впечатляюще. Золотой трос просто-напросто растаял у меня в руках, мои зубы клацнули, волосы встали дыбом, а пол под ногами вздулся пузырем, и во все стороны шибанули разноцветные лучи, защитившие от души, которая, несмотря на все раны, желала добить меня.

Это была самая живучая тварь на моей памяти. Мы потратили на нее весь свой дар, можно сказать, уронили на нее гору, но она продолжала сопротивляться и не желала покидать наш мир.

Шуко неожиданно оказался рядом, помог мне подняться:

— Давай прижмем ее к стенке.

В его словах слышалась холодная ненависть.

Мы двинулись на душу, и она стала пятиться, угрожающе шипя. На ее морде появился испуг, так как кинжал и бритва не оставляли ей никаких шансов. Я собрал остатки своего дара, плеснул ей в морду невидимым пламенем. Душа в отчаянье кинулась в сторону, ударилась в преграду круга, и тот, не выдержав этого напора, растаял.

— Черт! — заорал Шуко и бросился следом за беглянкой.

Я не отставал до тех пор, пока мы не покинули арену. Лишь на пустырях, потеряв последние силы, упал и не смог подняться.

— Не упусти ее! — крикнул я вслед убегающему цыгану.

Меня вырвало, скрутило дугой, и я пожалел, что во время драки обронил флягу с молоком. Сейчас бы она мне очень пригодилась.

Я не помню, как оказался на ногах, как побежал следом за ними к жилым кварталам Солезино. В голове билась одна мысль — не дать ей уйти, набраться сил, выжить. Понимал, что второго шанса прикончить ее у нас не будет.

Я догнал их возле рынка, где цыган кружил вместе с душой в танце смерти. Вокруг были разбросаны человеческие тела — темная явно пыталась сожрать их, чтобы хоть как-то набраться силы, но ей не дали этого сделать.

Дрожащим пальцем я стал создавать знак. Из носа потекла кровь, заливая мне губы и подбородок. Пришлось встать на колени, иначе земля собиралась выскочить у меня из-под ног. Я швырнул получившееся неказистое творение прямо в спину Шуко. Он сверкнул, словно ангел, принесший весть для Девы Марии, душа от неожиданности зажмурилась, и черное лезвие бритвы раз и навсегда избавило Солезино от этой напасти.

Я запрокинул голову и смотрел на утреннее осеннее небо, не чувствуя ничего, кроме вселенской усталости.

Колокола в Солезино гремели в каждой церкви, и в их громоподобном гуле на этот раз слышалась не обреченность, а надежда. Я остановил коня, дожидаясь Шуко. Он подъехал, без всякого выражения посмотрел на меня, затем на воду в Месоле, после на поле, где закапывали не похороненных, и начал набивать трубку. Раскурил, затянулся, произнес:

— Сплошное ликование. Ходят и прославляют Господа. Как обычно. — Он нехорошо усмехнулся. — Порой мне становится приятно быть орудием в руках Его. Потому что если нас не присылает Господь, то кто же еще? Ты знаешь, что в городе появилась святая реликвия? То ли палец, то ли фаланга какого-то святого. Многие даже поговаривают, что самого Христа.

— Да, я слышал, что благодаря ей исцелились многие заболевшие, — ровным тоном ответил я, и от воспоминания, что не успел к Рози, сжалось сердце.

— Исцелились… — задумчиво протянул цыган. — Ну, значит, так было суждено.

Я тронул коня, и Шуко направил своего следом.

— Куда ты теперь? — спросил я у него, наблюдая, как из-за леса появляется цветущая, молодая луна.

— Точно не в Арденау. Мне надо многое обдумать. — Он привстал в стременах, посмотрел назад, на вечерний город. — Уже три недели не было ни одного заболевшего. Мы чертовски хорошо поработали, Синеглазый.

И я был склонен с ним полностью согласиться.

История четвертая

Белая колдунья

Проповедник притворялся спящим. Актер из него всегда был никакой, обмануть ему меня никогда не удавалось. Он всем своим видом показывал, что обижен и чертовски устал, хотя не представляю, как может устать душа, которой не нужна ни еда, ни сон?!

Все началось с того, что его утомила поездка в регулярном дилижансе. Он беспрерывно ерзал на сиденье, стонал, словно фамильный замковый призрак, ворчал, тяжело вздыхал, поглядывал в маленькое окошко и через каждые полчаса спрашивал, когда же мы приедем? Ему не нравились неровная дорога, медленная скорость из-за дождя, болтанка и скрип жестких рессор. Я ему в кои-то веки тоже не нравился. Хотя бы тем, что решил отправиться в дорогу на исходе октября, на неделю раньше планируемого срока, оставив уютное логово в дешевом трактире, в котором снял маленькую комнату несколько недель назад. Проповеднику она чем-то приглянулась, он целыми днями валялся поперек кровати, донимая меня историями из своей жизни и наблюдениями за миром. Так что, когда я решил проверить регион на предмет темных душ, старый пеликан возмутился и завопил, словно я вытаскиваю у него рыбу из клюва.

В итоге, когда он меня окончательно достал (дорога и так была тошнотворной), я попросил его заткнуться или сойти и отправляться пешком. Он замолчал. И сделал вид, что спит, прекрасно понимая, что никого этим не проведет.