Рабыня страсти - Смолл Бертрис - Страница 84

— Тебя больше пальцем никто не коснется, — ласково сказала Зейнаб. — Это большой секрет, но послушай: вскоре явится Карим и освободит нас, Инига! Али Хассан поверил, что я стану его Рабыней Страсти, но ему никогда не владеть мною! — И Зейнаб принялась мыть волосы Иниги, а потом вытирать их полотенцем.

— Они угрожали убить моего сына, если я не буду послушной… — говорила Инига, отдаваясь ласковым рукам спасительницы. — Каждый день я вижу Малика, если я послушна и удовлетворила всех. Женщина, которая за ним Смотрит, поднимает его на руках вверх — это на другом конце лагеря, — и я вижу, как мой мальчик машет мне ручкой…

— Но Малика здесь нет! — закричала Зейнаб. — Он у родни твоего мужа в Алькасабе Малике! О, Инига!

— Нет! — упрямо отвечала девушка. — Я вижу его каждый день, Зейнаб.

— Твоя мать успела отдать Малика евнуху, Мустафе, когда Али Хассан с бандитами ворвался в гарем. Мустафа с твоим сыном схоронился в кабинете, Инига. А когда разбойники ушли, он тотчас же препоручил Малика заботам родителей Ахмеда. Мальчика здесь нет!

— Я вижу его! — Инига была непреклонна.

— Через весь лагерь? И никогда ближе? — пытала ее Зейнаб.

Инига медленно кивнула.

— Они провели тебя, Инига! Обманом заставили им повиноваться! Малик в полной безопасности, дорогая моя. Тебе не придется больше служить этим скотам.

— Тогда я могу умереть, — в голосе Иниги слышалось облегчение.

— Тебе вовсе не нужно умирать! — воскликнула Зейнаб. Карим вскоре будет здесь и освободит нас. Ты отправишься домой к своему малютке, Инига!

Но та покачала головой:

— Нет… Я опозорена, Зейнаб. Мой муж мертв, а мною, как последней шлюхой, пользовались грязные солдаты. Жизнь моя кончена. Такая я не могу воспитывать сына. Ни один достойный человек не возьмет меня в жены после того, что случилось. У сына должна быть семья, близкие, которые защитят его и обеспечат его будущность. Я же — отверженная среди отверженных… Мне ничего не остается, лишь радостно встретить смерть-избавительницу…

— И ты оставишь меня одну во власти Али Хассана? — спросила Зейнаб. — Ты должна помочь мне избежать его грязных объятий, покуда не придет твой брат. Не оставляй меня, Инига! Я сказала тебе правду. Неужели ты откажешь мне в моей просьбе? Хотя бы в память о старой нашей дружбе, Инига, умоляю!

…Аллах! Не для того спасла она Инигу, чтобы та убила себя! Когда придут Карим и Хасдай, они откроют бедняжке глаза…

— Хорошо… — слабо улыбнулась Инига. — Я останусь с тобою, Зейнаб. Если бы не твоя доброта — я все так же была бы утехой воинов Али Хассана и не узнала бы правды… Теперь я знаю, что мальчику моему ничто не угрожает, и одно это стоит всех мук, которые пришлось мне вынести. — Она поднялась и вышла из ванны, взяла влажное полотенце, которым вытиралась Зейнаб, и осушила свое тело. Ее непросохшие волосы облепили острые плечики.

В шатер ворвался стражник с чистым кафтаном в руках. Взгляд его с восхищением скользнул по обнаженному телу девушки:

— Возьми, девка!

— Если еще раз ты войдешь в этот шатер, не испросив моего позволения, — гневно сказала Зейнаб, — то Али Хассан выжжет твои похотливые глаза раскаленными угольями! Хорошо ли ты меня слышал?

Стражник стушевался, кивнул и испарился.

— Как ты осмеливаешься так разговаривать с ними? — восхищенно спросила Инига.

— Перед этими существами нельзя обнаруживать страха, Инига, — терпеливо растолковала ей Зейнаб. — Увидев, что ты боишься, они пожрут тебя, словно ненасытные гиены. С Али Хассаном я играю роль многоопытной куртизанки высокого ранга. И не боюсь разносить его в пух и прах за дикость и невежество. Но если бы я общалась с ним в присутствии его воинов, то вела бы себя как самая добропорядочная и достойная из женщин. Видишь ли, Али Хассан желает вкусить всех наслаждений, которые способна подарить ему Рабыня Страсти, но его ни в коем случае нельзя унизить в глазах равных ему, а тем более низших. Мужчины на самом деле незамысловаты, Инига. Что же за девушка была твоя сестрица Хатиба, Что отдалась такому человеку? Он, правда, довольно хорош собою, если не считать шрама, но ведь он просто недоумок!

— Я не могу сказать о мужчинах ничего, кроме того, что они животные, — с грустью отвечала Инига. — Ахмед был так добр и нежен… До того проклятого дня других мужчин я не знала. Только теперь понимаю, каким редчайшим сокровищем был мой Ахмед — ведь мужчины сплошь жестокие и злобные звери, которых заботит лишь их похоть… Послушай.., когда брат придет освободить нас, не покидай его больше! Он любит тебя. И всегда любил только тебя. А не эту суку Хатибу… О, будь она проклята! Если бы не она, родные мои были бы живы, а я не стала бы шлюхой! — и Инига разрыдалась так, как не плакала ни разу со дня своего позора.

Зейнаб утешала ее как могла, но как мало можно было сказать Иниге, чтобы успокоить ее боль! Теперь она властна лишь оберегать Инигу от Али Хассана и его людей. Карим и Хасдай придут через день, самое большее через два…

— Ну-ну, пойдем, — нежно сказала она Иниге. — Нужно поспать…

Утром им принесли еды, а ванну вновь наполнили теплой водой. Али Хассан снова явился, чтобы пожирать Зейнаб похотливым взором во время омовения. Когда она грациозно выступила из воды, Инига уже держала наготове полотенце, но Али Хассан выступил вперед и взял полотенце у девушки, которая съежилась от ужаса.

— Разреши мне… — низким своим голосом вымолвил он.

— Ты можешь держать в узде свои желания, Али Хассан? — как и накануне, спросила Зейнаб. Взор ее был игрив, но тем не менее она заметила, что черная борода его аккуратно подстрижена и щедро умащена миндальным маслом. Черные глаза его мерцали под густыми бровями:

— Я не безголовый юнец. У тебя будет необходимое время, чтобы вполне подготовиться, кстати, мне даже нравится это томление ожидания, это предвкушение твоих сладостных объятий… — Он осторожно вытер ее спину и плечи. Затем принялся обтирать зад — каждую половинку по отдельности, одновременно лаская упругую плоть. Вдруг палец его скользнул вглубь. — Ты умеешь раскрывать мужчине эти воротца?

Она почувствовала, как кончик пальца уперся в самое отверстие…

— Конечно, — голос ее звучал бесстрастно. Палец, к ее глубочайшему облегчению, выскользнул наружу и Али Хассан занялся ее ногами. Затем, прислонив девушку к себе спиной, стал вытирать груди, одновременно страстно лаская их… Потом принялся за живот, но когда рука его скользнула ниже, Зейнаб вырвала у него полотенце и отступила.

— Я вся застыну в этом шатре, продуваемом насквозь, покуда ты натешишься, Али Хассан! — резко сказала она. — Инига, кафтан!

Он рассмеялся и заметил:

— Кожа твоя нежна, как ни у одной из женщин! Ты мне не солгала. Одни прикосновения к тебе заставляют меня воспламениться. Взгляни! — и он вновь извлек наружу свое мужское естество.

Инига поморщилась и со страхом отвернулась, но Зейнаб мило рассмеялась:

— О, этот бравый молодец и не подозревает о том, какое блаженство его ждет, Али Хассан! Ты должен обучить его терпению. Каждый раз, когда ты взглядываешь на меня, твой жеребец обрывает удила… — Протянув руку, она нежно ущипнула вздутый член.

Али Хассан разразился хохотом:

— Ты азартная женщина? Любишь пари? Так вот: ставлю сотню золотых динаров — ты, моя красавица, будешь визжать от наслаждения в первый же раз, как я возьму тебя!

— Правда? — насмешливо спросила она. — А я ставлю пятьсот золотых динаров против твоей жалкой сотни, что ты завоешь от страсти в первую же ночь, когда я буду заниматься с тобою любовью, Али Хассан.

— Принимаю ставку, моя красавица, — с ухмылкой сказал он и вышел.

Глаза Иниги от страха стали огромными:

— А что же будет, если брат не придет вовремя, Зейнаб? О, что будет?

— Не бойся за меня, Инига, дорогая моя! Если Карим и Хасдай не появятся к закату третьего дня, то будут здесь на следующее же утро — а к тому времени я стану на пятьсот золотых динаров богаче, — мрачно отвечала Зейнаб.