Рабыня страсти - Смолл Бертрис - Страница 76

— Нет… Я не хочу оставлять тебя, прекрасная моя Зейнаб. Пальцы его слегка ущипнули нежный сосок, и Зейнаб вздрогнула от наслаждения…

…Если бы лейб-медик Хасдай-ибн-Шапрут верил в колдовство, он наверняка посчитал бы Зейнаб ведьмой. Но в волшебство этот просвещенный человек не верил, невзирая на то, что Рабыня Страсти владела способностью так опьянить его, что все на свете теряло свое значение, кроме ее поцелуя, ее ласки. И все же он прежде всего верный слуга калифа, а уже потом любовник Зейнаб. На следующий же день он имел приватную беседу с калифом в уединенных покоях дворца.

— Ты не станешь возражать, мой господин, если я возьму Зейнаб с собою в Малику? Она выразила желание сопровождать меня.

— С чего это? — калиф выглядел удивленным.

— Говорит, что будет без меня скучать… — честно отвечал Хасдай.

Абд-аль-Рахман усмехнулся:

— Беда всякой умной женщины, друг мой… Одной лишь страсти для нее явно недостаточно. Моя Айша как-то говорила мне, что если я хочу мира и покоя в доме, то должен выбирать женщин, которые интересуются только собою. Другие, предупреждала она меня, никогда не будут довольны своей долей. Они знают, что жизнь многогранна, — думаю, это и мучает Зейнаб. Конечно, можешь взять ее с собою, Хасдай. Ведь она твоя, и ты волен поступать с нею как тебе заблагорассудится. Меня заботит лишь дочь…

— Зейнаб считает, что девочка еще мала. Она оставляет принцессу на попечение нянюшки Абры. Она, правда, хочет, чтобы ты, мой господин, послал взвод отборных стражников для охраны девочки на то время, пока нас не будет.

— Решено! — отвечал калиф. — Она хорошая мать, друг мой. Почему у вас с нею нет детей? Может, тогда бы у нее прибавилось забот, и ее не тянуло бы на приключения…

— Мой господин, закон моего народа не позволит мне признать своими детей, которых родила бы мне Зейнаб. Они были бы вне закона. А тебе ведомо значение семьи в нашем мире. Мы с нею пришли к обоюдному соглашению, что детей у нас быть не может.

Абд-аль-Рахман кивнул. Вот об этом он как-то не подумал, вручая Зейнаб Хасдаю-ибн-Шапруту. Его заботила лишь безопасность ее и ребенка. К тому же он хотел, чтобы она была в пределах досягаемости, чтобы он мог видеть, как подрастает его младшая дочь…А что, Зейнаб все так же красива? Он хотел было задать Хасдаю этот вопрос, но сдержался. Это было бы просто невежливо. К тому же он знал, каков будет ответ… Он гадал, любит ли она Хасдая или же сохранила в своем сердце привязанность к нему, Абд-аль-Рахману? Но и об этом спросить он не мог… И никогда не узнает ответов. Это будет терзать его до конца дней. Он безмолвно клял Захру за ее дикую ревность, которая явилась причиной его несчастья…

— Сообщения от князя Малики крайне путаные, Хасдай, — сказал он вслух. — Он был в отъезде в то время, когда была вырезана его семья. Когда же страшная весть достигла его ушей, он на несколько дней впал в прострацию. Его удалось вернуть к жизни, но принять какое бы то ни было решение он был не в состоянии. Бедняга мог только оплакивать мертвых… Домашний врач считает, что со временем это пройдет, что это индивидуальная реакция нервной системы князя. Я хотел бы знать твое мнение, Хасдай. Можно ли его исцелить? Или мне следует заменить его другим правителем, а если следует, то должен ли этот человек прибыть из Аль-Андалус или же будет избран государственным советом Малики? Мне нужно знать истинное положение дел — и чем быстрее, тем лучше. Тебе я доверяю вполне, Хасдай, — и как медику, и как дипломату. Мне повезло, что у меня есть такой придворный…

— А что же злодей? Ты хочешь, чтобы он был схвачен и предстал перед твоим судом, мой господин?

— Вне всяких сомнений! — твердо отвечал Абд-аль-Рахман. — Я не могу допустить, чтобы подобные негодяи бесчинствовали даже в дальних уголках моего королевства. Если ростки зла не вырвать с корнем, они прорастут во множестве мест, подобно сорнякам на поле ржи. Найди этого человека, друг мой, и покарай его. Он не должен ускользнуть от возмездия. А когда он будет схвачен, то должен быть казнен публично и умереть мучительной смертью. Пусть его пытают на площади до тех пор, пока он не испустит дух! Причем сперва расправься с его прихвостнями, а затем с ним самим. Будь так жесток, как только сможешь, Хасдай! Это успокоит возмущение в народе и придаст князю Малики еще больший вес. Ты поплывешь на одном из новых моих кораблей в сопровождении сотни сакалибов, которые помогут справедливости восторжествовать, Хасдай.

Врач кивнул и поклонился господину.

— Все будет так, как ты хочешь, мой господин, — пообещал он. — Когда мы отплываем?

— Ты будешь готов через три дня, Хасдай?

— Да, мой господин, — последовал незамедлительный ответ.

— Завтра же на виллу Зейнаб прибудут десять сакалибов и будут оставаться там до вашего возвращения, — сказал калиф. — Они подчиняются только моим приказаниям. Мораима будет в полнейшей безопасности.

К тому времени, как Хасдай и Зейнаб были готовы к отплытию, личная гвардия калифа прочно обосновалась в доме. Аида была в восторге от того, что есть кому оценить ее стряпню, а малышка Мораима мгновенно покорила сердце капитана сакалибов. Абра же была предана ребенку всей душой. Зейнаб понимала, что дитя ее будет в безопасности и в хороших руках, покуда ее не будет. Она решила не вдаваться в излишние подробности и не объяснять дочери, что несколько месяцев мамы не будет дома. Да Мораима все равно бы не поняла. Она просто сказала, что мама уезжает, но вернется непременно. К ее глубочайшему огорчению, малютка не слишком была озабочена этой вестью.

— Ма вернется? — требовательно спросило дитя.

— Да! — в глазах Зейнаб стояли слезы.

— А Баба? Придет?

— Конечно, твой отец навестит тебя!

— Хорошо… — сказала Мораима и занялась Снежком.

— По-моему, ей нет никакого дела до того, что я покидаю ее! — рыдала Зейнаб на груди Хасдая. — Она похожа на мою мать! Такая же бессердечная!

— Да полно, ей же нет еще и двух! — терпеливо объяснял Хасдай. — Она не может вполне понять того, что ей предстоит, любовь моя. Но так будет даже лучше. Ведь не хотела же ты, чтобы она плакала, провожая тебя?

— Нет… — вынуждена была признать Зейнаб правоту Хасдая. — И вправду нет. Все, чего я хочу, — чтобы она была счастлива и в безопасности.

— Так оно и будет, — заверил ее Хасдай. Корабль, на борту которого они отчалили от берега Кордовы, был самым большим, который Зейнаб когда-либо приходилось видеть. У них с Хасдаем была большая просторная каюта на верхней палубе, на нижней же разместили сотню сакалибов. Даже у Омы была отдельная каюта неподалеку от покоев госпожи. Плавание по Гавдалквивиру было сродни увеселительной прогулке. Стояла поздняя весна, и все сады были в цвету, ветви, отягощенные розовыми, белыми и желтыми цветочными кистями, свешивались за изгороди. Даже поля уже зеленели.

На следующий день путешественники медленно проплывали мимо лугов, усыпанных цветущими анемонами, которые слегка покачивал бриз…

Они доплыли до Севильи ранним утром второго дня пути. Хасдай объяснил Зейнаб, что это типичный мавританский город с узкими извилистыми улочками, выбеленными домами с балконами, внутренними двориками, садиками и фонтанами повсюду. Он пообещал Зейнаб, что они сделают здесь остановку на обратном пути из Ифрикии.

— Зачем тебе понадобилось в Алькасабу Малику? — спрашивала Ома госпожу, когда они вдвоем сидели на палубе, дыша свежим воздухом. — Ты надеешься увидеть господина Карима?

— Нет, — отвечала Зейнаб. — Карим теперь женатый человек. К чему мне с ним встречаться? Но, возможно, нам удастся разыскать твоего Аллаэддина, моя Ома. Разве ты не хочешь выйти замуж, народить деток? Моя жизнь, хоть и спокойная, но.., ты сама понимаешь. У меня больше не будет детей. Хасдай их не желает. Я должна смириться — но ты, ты, моя Ома!.. Ты моя, и в моей власти дать тебе свободу, и я желаю тебе счастья. Что бы я делала все эти годы без тебя, моей утешительницы? Позволь мне дать тебе свободу, Ома, — я хочу видеть тебя счастливой, хочу, чтобы ты стала женою Аллаэддина-бен-Омара! Я дам за тобою богатое приданое. Самое время для тебя зажить собственной жизнью!