Рабыня страсти - Смолл Бертрис - Страница 67

— Вот это славно! — похвалила набожная Таруб. — Призывай Бога, и он охранит и тебя, и младенца.

Обе наложницы подавились смешком, встретившись глазами с Зейнаб. Ах, как давно Таруб сама рожала в последний раз! Позабыла, верно, что вопли роженицы схожи более с проклятиями, нежели с молитвой!

— Вот какую цену приходится платить за любовные утехи! — наставительно сказала Бацея, блеснув озорными зелеными глазами, — и Зейнаб невольно улыбнулась…

— Спасибо, в следующий раз буду умнее! — она хихикнула, но тут же застонала от нового приступа боли.

Так в течение нескольких часов они обихаживали и подбадривали Зейнаб. Кумар, более подвижная и гибкая, нежели Таруб, встала на колени и расстелила чистую ткань под родильным креслом, на котором возлежала Зейнаб. А за дверями опочивальни калиф вместе с Хасдаем-ибн-Шапрутом ожидал известий — врача он вызвал на случай непредвиденных осложнений. Но помощь медика не потребовалась. Вскоре из-за дверей раздалось нежное мяуканье, а пару минут спустя Таруб, улыбаясь во весь рот, величественно вышла из спальни, держа на руках крошечный сверточек.

— Мой муж и господин! — торжественно произнесла она. — Вот твоя дочь, принцесса Мораима. Зейнаб чувствует себя прекрасно и надеется, что доставила тебе радость.

Из опочивальни вышли Бацея и Кумар. Теперь все три женщины умилялись и агукали, любуясь младенцем.

Калиф взял на руки новорожденную дочь в присутствии жены, двух наложниц и Хасдая-ибн-Шапрута. Нежно баюкая дитя, он рассматривал крошечное личико. К его бурному восторгу, дитятко глядело прямо на него серьезными ярко-голубыми глазами. А пушок на маленькой головке был светло-золотым. Похоже было, что девочка унаследует чудный цвет волос матери…

— Я свидетельствую в присутствии близких мне людей, что это родное мое дитя, моя дочь, — торжественно произнес Абд-аль-Рахман. Затем, не выпуская из рук младенца, вошел в опочивальню Зейнаб. Он подошел к ложу и преклонил колени:

— Ты прекрасно справилась, дорогая моя, любовь моя! — нежно говорил он утомленной юной женщине. — Я официально признал это дитя своей дочерью в присутствии четверых свидетелей. Теперь никто не сможет оспорить мое отцовство, а когда она подрастет, замуж я ее отдам за самого прекрасного принца! Ну, а теперь спи, моя радость!

Поднявшись, он передал ребенка Оме и удалился из апартаментов любимой.

…Зейнаб лежала в полном изнеможении, но сон не шел к ней. У нее дочь — и эта дочь настоящая принцесса! Она вдруг подумала о том, кто родился у Груочь — сын или дочь? Не появился ли у нее за это время еще ребенок? Сестру наверняка удивило бы, узнай она, что сестра ее Риган вовсе не томится в мрачной обители, а стала любимой и дражайшей наложницей великого владыки и матерью принцессы… А Карим… О, почему, почему думает она сейчас о нем?! За все эти месяцы она ни разу о нем не вспомнила, и была счастлива этим… И вот снова это наваждение! Узнает ли он, что она родила калифу дочь? А может, он сам давно стал отцом — ведь тотчас же по возвращении в Малику он женился? Ну, конечно же, жена наверняка уже родила ему дитя! Какой счастливой могла бы быть ее жизнь, стань она невестой Карима, а не Рабыней Страсти при дворе могущественнейшего Абд-аль-Рахмана! Вот сейчас она заснет, а когда проснется, все останется как есть. Чуда не совершится. Она будет, как и прежде, обожаемой наложницей калифа, матерью его дочери, а Карим так и останется воспоминанием… Одинокая слезинка скатилась по ее щеке. Никогда она не полюбит калифа, но будет почитать его, ублажать, и он никогда не узнает о том, что у нее на сердце… Повернувшись лицом к стене, усилием воли она заставила себя задремать…

— Она только и смогла, что произвести на свет тщедушную девку! — скалила зубы Захра вечером в бане.

— Да ведь они и хотели дочь! — ласково сказала Таруб. — Они придумали ей имя уже несколько месяцев тому назад. О сыне они и не помышляли. Это должно обрадовать тебя, Захра. Можешь теперь не беспокоиться, что дитя Зейпаб — угроза для твоего Хакама. — И, смеясь, она удалилась.

Захра могла гневаться и беситься сколько» лезет. Благоволение калифа значило для жен и наложниц куда больше, нежели благосклонность его первой жены. К тому же все чувствовали, что звезда Захры клонится к закату. Вереница женщин тянулась во Двор с Зелеными Колоннами, каждая несла какой-нибудь прелестный подарочек для новорожденной принцессы, все наперебой расхваливали ее и умилялись ее красотой, желая ей счастья. Даже принц Хакам посетил свою крошечную сестричку. Он принес серебряный мячик, внутри которого звенели крошечные колокольчики, и теперь забавлял малютку.

— У меня самого нет детей, — объяснял он Зейнаб. — Но помню, когда я был маленький, у меня была такая игрушка, и я ее просто обожал… — Он нежно улыбался собеседнице, а когда та ответила ему сияющей благодарней улыбкой, Хакам вдруг понял, почему отец полюбил эту женщину… Он горячо соболезновал матери. Да, Захра была юношеской, первой любовью Абд-аль-Рахмана, но у принца не было ни малейших сомнений в том, что Зейнаб стала последней и страстной любовью отца. Это же совершенно потрясающая девушка!

— Я всегда буду любить мою сестренку Мораиму и оберегать ее, госпожа, — чистосердечно сказал он.

Таруб же, разумеется, поспешила щедро посыпать соль на раны Захры, рассказав бывшей своей подруге о визите принца.

— Мне кажется, что Зейнаб очаровала Хакама так же, как и калифа! — фальшиво улыбаясь, говорила она. — Эта девушка покорила весь гарем!

Захра смолчала, но про себя поразилась количеству яда, скопившегося в душе Таруб. Видно, крепко она ее обидела… Захра всегда считала вторую жену калифа просто толстой дурой, но это было ошибкой. Какая же это, оказывается, опасная стерва! А ежели калиф и вправду сделает Зейнаб третьей своей женой, о чем без умолку судачили гаремные кумушки, что ж, тогда они вдвоем с Таруб станут силой, с которой нельзя будет не считаться. Ведь старший сын Таруб Абдаллах — второй по счету сын Абд-аль-Рахмана… Что, если эти две мерзавки в сговоре и хотят лишить ее Хакама законного права на наследство? Нет, доказательствами Захра не располагала, но она в них и не нуждалась. Она просто прикидывала, что ей делать, если она падет…

А новая фаворитка внезапно занемогла, а вместе с нею и дитя, и прислужница… Вообще-то, ребенка полагалось тотчас же после рождения отослать в особое учреждение, где выкармливали младенцев, рожденных наложницами с тем, чтобы последние могли вновь служить своему господину. Но для Зейнаб это было смерти подобно… Ведь женщины Аллоа, даже самые высокородные, никогда не отдавали детей на сторону, по крайней мере, в своем абсолютном большинстве. Зейнаб на коленях молила калифа позволить ей вынянчить Мораиму самой, покуда не подыщут кормилицу и не привезут во Двор с Зелеными Колоннами. Абд-аль-Рахман с нескрываемым удовольствием снизошел к ее просьбе. Он полюбил сидеть подле нее, кормящей дитя грудью. Приятно было ощутить себя просто обыкновенным человеком, просто отцом, пусть даже ненадолго… И вот теперь Зейнаб, Мораима и Ома хворали…

Тотчас же был призван Хасдай-ибн-Шапрут, так как тотчас же заподозрили отравление. Из прислужников фаворитки не занемогли лишь двое — Наджа и Аида, и, соответственно, все подозрения пали на них. Но лекарь тотчас же опроверг эту догадку, признав Наджу и Аиду невиновными, чем заслужил искреннюю благодарность Зейнаб.

— Слишком очевидно, — говорил врач, — что яд находится в чем-то, чем пользуются лишь госпожа и Ома. Малютка-принцесса отравлена материнским молоком. Ее надлежит тотчас же изолировать от матери, ради спасения ее жизни.

Рыдающая Зейнаб передала младенца помощнице лекаря Ревекке.

— Не волнуйтесь так, добрая госпожа, — повторяла Ребекка. Она сама была матерью, и привязанность Зейнаб к малютке-дочери тронула ее сердце. — Я уже присмотрела замечательную кормилицу, она живет в еврейском квартале. Дородная здоровая девушка, у которой молока столько, что можно выкормить и не одно дитя… Она будет приглядывать за нашей принцессой, как за своею родной, — а видеть ребенка вы сможете в любое время, когда пожелаете.