Мотылек летит на пламя - Бекитт Лора - Страница 96

По утрам Конни быстро здоровался с Айрин и убегал подальше. Он не находил в ней, а главное не чувствовал ничего родного.

Алан пытался сблизить мать и сына, но у него не получалось. Несмотря на все усилия, они чуждались друг друга. Он с горечью замечал, что Айрин все чаще замыкается в себе, словно прячется в невидимую нору. По ночам, когда он касался ее, желая приласкать или выведать, что ее тревожит, она старалась выровнять дыхание и притвориться, что спит.

Алан боялся за жену: он представлял, что может случиться с человеком, который упорно держит самые важные чувства и мысли внутри себя. Сколько груза может вынести человеческая душа?

Однажды поняв, что Айрин не против поговорить о делах, Алан сказал ей:

— Земли Темры пустеют. Мы не можем обрабатывать столько полей. Что если, дабы они не пропали, передать их бедным фермерам, которые плачут по клочку земли?

— Отдать просто так? — уточнила Айрин.

Она подумала о том, что бы сказала на это Сара, воспринимавшая каждый клочок своей земли как кусок собственной кожи.

— Сдать в аренду. Поначалу не стоит брать никакой платы, да они и не смогут заплатить. А потом, если эти люди сумеют возродить землю, договориться, чтобы они отдавали нам часть урожая. Поверь, нас ненавидят еще и за то, что мы можем позволить себе не бедствовать, когда вся округа голодает!

Айрин усмехнулась.

— Можем. На деньги Эвансов!

Алан вздохнул.

— Боюсь, пройдет немало лет, прежде чем мы сумеем сделать Темру доходной. А еще, — он протянул руку и сплел свои пальцы с пальцами Айрин, — нам надо подумать о будущем Коннора.

Темные глаза Алана излучали свет и силу. Его бедро касалось ее бедра. Айрин боготворила мгновенья, когда все, что невольно стояло между ними, вдруг исчезало, переставало терзать душу. Но сейчас она не могла позволить себе безоглядно предаться чувствам.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не хочу запирать его в Темре, не желаю, чтобы он становился изгоем. Если он останется жить в этих краях, значит, должен как-то сблизиться с теми, кто его окружает. Надо отправить его в школу. Ты должна отвести его туда.

Айрин отпрянула.

— Я?!

Алан сделал вид, что не заметил ее изумления.

— Я слышал, школу организовала белая женщина. Думаю, тебе будет проще договориться с ней, чем мне.

— Южанка? Они меня ненавидят.

— И все же попробуй.

— А как быть с Розмари?

Алан нахмурился.

— Розмари пока лучше оставить дома.

Где находилась прежняя школа и была ли она вообще, Айрин не знала. Новая была построена в нескольких милях от Темры и представляла собой несуразный приземистый дом, напоминающий жилье первых американских поселенцев.

Айрин и Коннор отправились туда ранним утром, несмотря на то, что погода начала портиться.

Солнце стало мутным, подул резкий ветер. Облака отошли от горизонта и висели прямо над головой. Казалось, сверху вот-вот полетят тяжелые капли, а по дороге потекут грязные потоки красной земли.

Мальчик озирался вокруг. Иногда ему чудилось, будто земля — это плоть огромного животного, покрытая шкурой из травы, колосьев, мха, и он представлял себе, что когда-нибудь этот колосс встрепенется и поднимется к небу.

Айрин быстро шла вперед. В ней словно жило некое упорное отчаяние, нежелание сдаваться неведомым враждебным силам.

Коннор вспоминал надушенные шелковые платья миссис Робинс и чопорную строгость монахинь. Айрин не была похожа ни на леди, ни на сестер. Иногда Коннору казалось, что ей все равно, как она выглядит и что на ней надето, и она далеко не всегда задумывается над тем, что говорит. Порой он замечал, как она смотрит на его отца — словно лисица, что бесшумно крадется к добыче. Но при этом в ее взгляде порой проглядывали беспомощность и горечь, мольба и затаенный вопрос.

— Тебе нравится в Темре? — спросила Айрин.

— Да. Я верю, что вернулся домой, — просто ответил Коннор.

— Ты не веришь лишь в то, что я — твоя мать! — резко произнесла она, и невольный испуг заставил мальчика сказать правду:

— Я… просто не представляю, что моей матерью может быть… белая женщина.

Айрин словно окатило холодной волной, но она ничего не сказала.

В школе ее встретила одинокая дама в выцветшем платье, со следами былой красоты на увядшем лице. Она назвалась миссис Сьюзен Стерн, а когда Айрин объяснила, зачем пришла, спросила:

— Это ваш сын?

— Да.

— А вы… та самая Айрин О’Келли из Темры?

— Вероятно, да. Только теперь Айрин Клеменс. Вы хотели еще что-то сказать? Если да, то скажите сейчас.

Миссис Стерн потупилась.

— Я знала мистера Уильяма, его жену и детей. Одно из самых уважаемых семейств в округе.

— До того момента, как в нем появилась я?

Сьюзен Стерн сжала худые руки.

— Миссис Клеменс, я хотела сказать вовсе не это. Пусть ваш мальчик посещает школу. Мы принимаем всех, разве что кроме негритянских детей.

— Почему?

— Потому что тогда разбегутся все остальные. Если б вы знали, чего мне стоило уговорить иных отцов отпустить детей в школу вместо того, чтобы они помогали в поле!

— Вы совершили настоящий подвиг, — серьезно сказала Айрин.

Миссис Стерн печально улыбнулась.

— К сожалению, у нас нет даже письменных принадлежностей. А еще течет крыша.

— Скажите, что нужно купить, я съезжу в Чарльстон и все привезу. И найму работников починить крышу.

— Правда?

— Да. — Айрин произнесла это так, что никому не пришло бы в голову сомневаться в ее словах.

В глазах Сьюзен Стерн вспыхнула надежда.

— А вы… не согласились бы поработать в школе?

От неожиданности Айрин рассмеялась.

— С чего бы вдруг?

— Потому что уроки вести некому. Люди заняты заботами об изувеченных мужьях, голодных детях, о потерянных акрах земли. На десять миль вокруг нет ни одного школьного учителя. Да если б и был, кто станет работать за гроши?

— А почему это делаете вы?

— Я потеряла на войне мужа и двух сыновей. Мне надо чем-то занять свою душу и ум, иначе я сойду с ума.

— Простите.

— Вы знаете грамоту? Я слышала, у мистера О’Келли было много книг.

— Да. Библиотека чудом сохранилась. И я умею читать и писать. Только это вовсе не значит, что я сумею учить других.

— У вас лицо неравнодушного человека, человека, не потерявшего себя.

— На самом деле я много чего потеряла. А еще я католичка, и я… не леди.

— Леди. — Сьюзен Стерн тяжело вздохнула. — Увы, ураган войны разрушил оранжереи и сломал головки цветов. Клумбы поросли сорняками. — Она сделала усилие и улыбнулась. — Простите меня за печальный пафос! Главное, вы не сделались безучастной, и вы не отворачиваетесь, не желая смотреть правде в глаза, как это делают многие.

— Откуда вы знаете?

— Я это вижу. А что до Бога… теперь я и сама не знаю, чем одна вера отличается от другой. Главное — ее не терять.

Айрин вспомнила отца Бакли, голодных ребятишек, которые собирались вокруг него на зеленой поляне, думая не о знаниях, а о еде, и неожиданно согласилась:

— Хорошо, я останусь.

Она вошла в школу вместе с Коннором, который все это время стоял возле взрослых, внимательно слушая их разговор.

Вскоре появились дети, большинство из которых выглядело плохо одетыми и худыми. Среди них было всего две девочки и ни одного негритенка или мулата. Однако лица и руки многих мальчишек загорели так густо, что Коннор казался светлее, чем они. Сыновья бедных белых фермеров смотрели на новенького без вражды, с обычным детским любопытством. Айрин облегченно перевела дыхание.

Они принялись баловаться и галдеть, но когда она обвела их внимательным взглядом, разом притихли и заняли места за грубо сколоченными голыми столами.

Ей захотелось вспомнить какую-нибудь песню или легенду с красивыми, величественными словами, способными заворожить и вызвать трепет, незаметно взять в плен.

— Меня зовут Айрин Клеменс, я ирландка, — сказала она, а потом прочитала: