Мотылек летит на пламя - Бекитт Лора - Страница 8

Сара не удивилась, увидев Джейка Китинга, который брел по соседней тропинке, наполовину скрытый кустарником и травой. Она слукавила бы, если б сказала, что не рада такому случаю. Он шел не спеша, чуть согнув плечи; было видно, что он не любуется природой, а думает.

Подобрав юбки, Сара сделала несколько быстрых шагов и догнала его.

— Мистер Китинг?

Он остановился. Встретив ее прямой, твердый взгляд, слегка смутился и повел рукой по растрепавшимся русым волосам.

— Мисс О’Келли! Простите, не ожидал встретить вас здесь.

— Я всегда гуляю по вечерам. Это мои любимые места. А вам они нравятся?

— Я еще мало что видел.

Сара заправила выбившуюся прядь под украшенную цветами шляпку флорентийской соломки и усмехнулась.

— Зато успели завести на плантации новые порядки. Мистер Фоер уже доложил нам об этом.

Джейк развел руками.

— Я просто выполняю свои обязанности. Здоровые негры будут лучше работать. Простите, но меня волнует не хлопок, а люди.

— Вы аболиционист?

Он пожал плечами.

— Нет. Не знаю. Я не задумывался об этом. В нашей семье никогда не держали рабов. К тому же в Новом Орлеане, откуда я родом, много свободных цветных.

— Расскажите о себе, — попросила Сара.

Джейка сбивала с толку и вместе с тем подкупала ее непривычно открытая, напрочь лишенная кокетства манера держаться. Он заговорил, сперва смущенно, потом — все с большим увлечение и жаром. Рассказал об отце, о матери, о старшем брате. О том, как жил и учился в Нью-Йорке, городе просвещения и новшеств.

Сара не имела понятия ни о газовом освещении, ни о многоэтажных домах, ни о конных омнибусах, ни об электрическом телеграфе и слушала собеседника с большим интересом.

— Как вы относитесь к янки? — спросила она. — Папа говорит, у нас может быть с ними война.

— Не знаю, — сказал Джейк, — мне трудно судить об этом.

На самом деле он мог бы сказать, что янки куда более образованны и практичны. Южный джентльмен большую часть времени проводил в седле и редко открывал книгу. Даже знаменитый хлопкоочистительный станок изобрел северянин. Что касается гражданской войны, об этом твердили не первый год. Джейк не знал, можно ли беседовать на такие темы с девушкой, тем более с леди, дочерью его нанимателя, потому предпочел уклониться от разговора.

— Возможно, вы недовольны тем, что вас поселили вместе с надсмотрщиком? Это было решение моего брата, и, если хотите, я поговорю с ним, — сказала Сара.

Несмотря на искушение, в Джейке взыграла гордость бедняка и чувство солидарности с Бартом, который приютил его, хотя ему и пришлось потесниться.

— Как врачу мне удобнее жить рядом с пациентами, и я ничего не имею против того, чтобы делить жилье с надсмотрщиком.

— Он недалеко ушел от негров, которыми командует. Он же метис и, кажется, даже не знает грамоты. Не понимаю, зачем отец его нанял?

— По-моему, он находится на своем месте. Что касается грамоты, не у всех людей в нашей стране есть возможность учиться.

Вскоре Сара сказала, что ей пора возвращаться. Хотя Джейк не решился ее проводить или сказать на прощание что-то особенное, все же он вернулся домой в приподнятом настроении.

Когда он открыл дверь, мимо него прошмыгнула девушка-негритянка. Ничего не заподозрив, он шагнул внутрь. Единственное окошко было зашторено, но сквозь прорехи в ветхих занавесках проникали игривые лучики солнца.

Барт лежал на кровати и глядел в потолок. На его лице было написано удовлетворение. Под тонким покрывалом угадывались очертания обнаженного тела.

— Чего уставился?

— Я не знал, что ты спишь с рабынями.

— Теперь знаешь.

— А хозяева?

— Я им не докладывал, — заявил Барт и добавил: — Послушай, ты кто — проповедник? Я поступаю честно: не трогаю тех, кто считает себя замужними, и не посягаю на девственниц. А остальным даже нравится. Чернокожие не похожи на белых: они не жеманятся, их тела говорят на том языке, каким их наделила природа.

— А если кто-нибудь из них забеременеет?

Барт рассмеялся.

— Знаешь, что такое негритянская семья? Это женщина и ее дети, об отцах которых никто не спрашивает.

Джейк молчал.

— Думаешь, черномазые станут тебя уважать? — небрежно произнес надсмотрщик. — Кто ты для них? И вообще: давай я не буду лезть в твои дела, а ты — совать нос в мои!

Джейк вздохнул.

— Ладно.

Прошло немного времени, и Джейк убедился, что его сосед неправ. Он был начисто лишен того, что носило название white supremacy[5], и рабы потянулись к нему. Не проходило вечера, чтобы в его дверь не постучала черная рука.

Иногда негры приходили за помощью, а порой звали его повеселиться на чьей-то свадьбе или просто послушать игру на банджо. Он лечил укусы насекомых, врачевал нарывы, принимал трудные роды у молоденьких негритянок, которым было в пору играть в куклы. По округе шастали люди, продававшие неграм дрянное виски. Случалось, кто-то из «погонщиков» напивался и не мог выйти на работу: Джейк ни разу не выдал ни одного из них.

Когда кто-то из рабов рискнул сказать ему: «Сэр, вы хороший человек», Джейк ответил: «Я просто врач».

Зачастую радом словно невзначай оказывалась Лила. Эта девушка была куда сообразительнее других рабынь, она живо интересовалась его работой, назначением медицинских инструментов и не раз просила у Джейка позволения помочь, особенно когда он осматривал или лечил детей.

Джейк любовался ее выразительным лицом и грациозным телом, которое, как сказал Барт, «знало язык природы», продолжая недоумевать: что такая красивая и явно неглупая девушка делает на хлопковой плантации? Она должна работать в усадьбе и иметь те привилегии, какими пользовались домашние рабы.

Джейк познакомился с Юджином О’Келли, и тот показался ему жестокосердным и надменным. Что касается Сары, она оставалась для него воплощением тех неясных надежд, в которых он не был готов признаться даже самому себе.

Глава 3

Ужасы пути остались позади, и Айрин было трудно представить, каким образом она сумела их пережить. Увидев, сколько трупов вынесли из трюма, она поняла, почему корабли, на которых эмигранты пересекают океан, называют плавучими гробами.

Корабль бросил якорь севернее форта Касл-Гарден, и несколько дней ирландцы оставались на карантине. Потом прибыл инспектор, проверил список пассажиров и отправил судно в порт. Дальше их доставили в форт на пароме, где таможенники проверили багаж (если так можно было назвать жалкие пожитки эмигрантов), а санитарные врачи провели беглый осмотр. После чего выжившие и относительно здоровые наконец очутились в городе.

Стоя на причале, Айрин смотрела на водную гладь, где покачивались изящные яхты, развернувшие серебристые крылья тонких парусов, и ей не верилось, что она ощущает под ногами твердую землю.

Джон и Салли совещались, куда пойти, попутно отмахиваясь от назойливых носильщиков. Их уже предупредили, что те хватают мешки приезжих, волокут до ближайшего дома, а затем заламывают непомерную плату.

Несколько раз к ним подходили мужчины и женщины и предлагали «удобное и недорогое жилье». В конце концов Джону удалось столковаться с одной из хозяек. О’Лири согласились, чтобы Айрин временно поселилась с ними за треть квартирной платы.

Джон подхватил узлы, и трое взрослых (Томаса Салли несла на руках) побрели по лице. Романтика развеялась — на первый план как всегда выступила суть жизни: забота о пропитании и жилье.

Улицы портового квартала были завалены тюками хлопка, бочками с солониной, мешками с рисом, сложенными высокими штабелями.

Впервые увидев человека с черным лицом, Айрин испуганно шарахнулась в сторону, но потом такие люди стали попадаться все чаще.

— В Нью-Йорке каждый пятый житель — негр, — пояснила хозяйка.

— Проклятые черномазые, отбирают работу у нас, ирландцев, — проворчал Джон.