Рождение Орды - Голден Кристи - Страница 43

Нер'зул выжидал, пока Гул'дан закончит писать. Наблюдал из-под полуприкрытых век за бывшим учеником, пыхтевшим, пятнавшим чернилами толстые пальцы, то и дело пихавшим в рот то фрукт, то кусок мяса. Значит, особо важные письма — иначе бы позвал писца, тот куда лучше справляется.

Старый орк подумал, что не прочь был бы посмотреть на храм дренеев до того, как, по Гул'дановым словам, храм «очистили». Да уж, очистили, перебив безоружных жрецов, храбро и глупо вставших на пути. Перебили быстро, безжалостно и деловито, а потом, как Нер'зул слыхал, осквернили тела. Что ж, душа еще не совсем оглохла и ослепла, раз и от таких известий мерзко и больно. Но теперь оскверненные тела жрецов давно исчезли из храма, как и священная утварь. Большую часть храма закрыли — Совету Теней много места не требовалось. Кое-какую мебель сохранили для нужд Совета, остальную либо разбили, либо убрали, заменив черными, угловатыми, утыканными шипами, зловещими на вид поделками, уже ставшими привычным атрибутом Орды. Храм Карабор переименовали в Черный храм, и теперь вместо жрецов и пророков там поселились лжецы и предатели. Нер'зул подумал с горечью: он-то уж точно первейших из них.

Наконец Гул'дан закончил. Посыпал написанное песком, откинулся на спинку, довольный. Глянул на бывшего учителя с плохо скрываемым отвращением.

— Старик, проставь адреса и вручи гонцам. Быстро!

Нер'зул чуть склонил голову — все еще не мог заставить себя поклониться бывшему ученику.

А тот, зная, насколько старый орк удручен и подавлен, настаивать на поклоне не хотел.

Как только звук тяжелых Гул'дановых шагов стих вдалеке, Нер'зул уселся в опустевшее кресло и принялся читать. Конечно, Гул'дан ожидал, что старик прочтет письма. Старик и так знал их содержание — ведь присутствовал на всех заседаниях Совета Теней, хоть и не за столом, рядом с настоящими властителями орков, а сидя на холодном каменном полу храма. Непонятно, зачем ему позволялось все знать — должно быть, воля Кил'джедена. Иначе Гул'дан давно бы расправился со старым шаманом.

Нер'зул прочел и содрогнулся от омерзения, от бессильной ярости. Беспомощный, жалкий, опутанный по рукам и ногам старик, будто муха, увязшая в липкой сладкой смоле на коре дерева олемба. Правда, сравнение запоздало: деревья эти, дававшие сладкий вкусный сок, были вырублены для выделки оружия, а оставшиеся умирали от засухи. Старик потряс головой, отгоняя видение, и принялся сворачивать пергаменты, глядя бездумно на чистые куски и незакрытую чернильницу.

Затем явилась мысль — столь дерзкая, что перехватило дыхание.

Оглянулся быстро — конечно, он один здесь, и вряд Гул'дан вернется скоро. Все они: Гул'дан, Кил'джеден, Совет — считали его сломленным, безвредным, обеззубевшим старым волком, греющим древние кости у костра, пока вялая дрема не превратится в сон смерти. Отчасти они правы.

Но лишь отчасти.

Нер'зул уже примирился с бессилием, с лишением всякой власти, но ведь волю не отобрали.

Если б отобрали и волю, не смог бы противиться Кил'джедену. И если сам Нер'зул действовать не мог, мог найти способного действовать.

Дрожащими пальцами расправил кусок пергамента. Долго не мог успокоиться, сосредоточиться, заставить пальцы слушаться. Наконец нацарапал краткое послание, сыпнул песком, свернул и запечатал.

Да, волк обеззубел, но еще не забыл, как драться.

Снова приказ выступать… Как же Дуротану это надоело! Никаких передышек: битва, починка доспехов, скверная, скудная еда, с каждым разом все горшая, сон на голой земле, снова битва. Куда девались времена барабанов, пиров, танцев у костра? Вместо идеального треугольника священной горы на горизонте теперь черный зловещий образ горы мертвой, временами испускающей темный дым. Кое-кто говорил: внутри горы спит особое существо и когда-нибудь проснется. Чушь, наверное, но чему теперь вообще верить?

Когда гонец уехал, Дуротан развернул послание и заставил себя читать, побарывая усталость и равнодушие. Но написанное быстро их стряхнуло — дочитав, вспотел даже. Оглянулся в мгновенном ужасе — а что, если кто-нибудь догадался о содержании письма, видя, как Дуротан читает?

Но нет, орки равнодушно проходили мимо, запыленные, усталые, с шелушащейся кожей, в грязных потрепанных доспехах. Никто и не глянул в его сторону.

Дуротан поспешил к Дреке — единственному существу, с кем мог поделиться полученным. Она прочитала, глянула круглыми от удивления глазами.

— Кто еще про это знает? — спросила тихо, пытаясь казаться безучастной.

— Только ты, — столь же тихо ответил муж.

— Оргриму скажешь?

— Нет, — ответил с горечью. — Боюсь — он же связан клятвой про все рассказывать Черноруку.

— Думаешь, Чернорук знает?

Дуротан пожал плечами.

— Я не знаю, кто еще может это знать. Знаю только: я должен защитить наш клан. И защищу.

— Если весь клан откажется — ты привлечешь внимание. И рискуешь изгнанием — или смертью.

Дуротан яростно ткнул пальцем в письмо.

— Изгнание и смерть лучше ожидающего нас, если подчинимся. Нет уж — я поклялся защищать мой клан. Я не отдам его…

Замолк внезапно, осознав, что почти кричит и многие начали оборачиваться.

— Нет, я не отдам своих, не отдам.

В глазах Дреки заблестели слезы. Схватила крепко за руку, сжала, чуть не впившись когтями.

— Вот потому, — прошептала свирепо и страстно, — я стала твоей женой. Я так тобой горжусь!

Глава 19

Я горжусь своей родословной, горжусь тем, что моими родителями были Дуротан и Дрека, тем, что Оргрим Молот Рока назвал меня другом и доверил власть над народом, который любил больше жизни.

Я горжусь мужеством родителей и так хотел бы, чтоб они могли сделать больше, чем сделали.

Но я ведь — неони. Спустя десятилетия так легко, сидя в уютном жилище, в безопасности, рассуждать о тех временах: лучше было бы поступить так-то, а не наоборот, сказать то-то, а не это.

Я не сужу никого, кроме горстки точно знавших, что делают. Знавших, что продают жизни и судьбу народа за сиюминутную выгоду, продают радостно и беззаботно.

Что касается остальных… могу лишь покачать головой и поблагодарить судьбу, избавившую меня от необходимости выбора, вставшего перед ними.

Гул'дан был так рад, что едва сдерживался. Ждал с нетерпением этого дня с того самого момента, как Кил'джеден рассказал о плане. Рвался вперед, едва не обгоняя господина, но Кил'джеден лишь ухмыльнулся и посоветовал набраться терпения.

— Гул'дан, я их видел — они еще не совсем готовы. Главное — все делать вовремя. Удар, нанесенный раньше или позже нужного времени, лишь искалечит, не убьет.

Гул'дан посчитал пример странным, но смысл понял. И вот сегодня наконец Кил'джеден посчитал орков готовыми к последнему шагу. У Черного храма расстилался просторный открытый двор. Во времена дренеев двор украшал пышный сад, посреди дышал прохладой бассейн. В последние недели завоеватели пили вкусную чистую воду, не заботясь о пополнении, и теперь бассейн превратился попросту в выложенную плиткой яму. Деревья и кусты вокруг засохли с поразительной быстротой. По просьбе Кил'джедена Гул'дан и Нер'зул пришли к пустому бассейну и встали, не понимая, чего ожидать.

Стояли так долгие часы. Гул'дан размышлял: может, прогневил чем Господина и таково наказание? От этой мысли бросило в холодный пот.

Глянул украдкой на Нер'зула. Может, старика наконец решили казнить за непослушание? Эта мысль радовала. Отвлекся, воображая мучения, предстоящие Hep'зулу, и тут над головами громыхнуло. Глянул на небо: вместо звездной россыпи — сплошь чернота. Сглотнул, трепеща, пустота притянула взгляд, не отпускала.

Вдруг тьма начала сворачиваться, стала как грозовая туча, клубящаяся, пульсирующая. Закрутилась спиралью, все быстрее, быстрее. Гул'дановы волосы и одежды всколыхнул ветер, сперва несильный, но стремительно свирепеющий, переходящий в ураганный, дерущий кожу, будто наждак. Краем глаза заметил: Нер'зуловы губы шевелятся, но что старик говорит — не разобрать.