Рождение Орды - Голден Кристи - Страница 28

Второй камень назвали Сияющая Звезда. У шамана, несущего кристалл, обострялся разум, он все видел яснее, лучше сосредотачивался. Сердце Ярости будило эмоции — Сияющая Звезда успокаивала их. Мыслилось точнее, и внешнее не так отвлекало. Магия давалась легче и легче управлялась — еще один залог орочьих побед. Какая насмешка над ненавистными дренеями: их же магия помогает сокрушить их! Это изрядно поднимало настроение оркам.

Но все это не слишком радовало Нер'зула. Внезапное сомнение, родившееся, когда говорил с Дуротаном, ожгло до костей. Шаман гнал его прочь, ужасаясь: а вдруг Кил'джеден читает мысли? Но сомнения возвращались, вгрызались, копошились, словно черви в падали, отравляли и сон, и бодрствование. Кил'джеден выглядел очень, очень похожим на дренеев. Может, он — родня им? Что, если Нер'зула попросту используют в непонятной усобице между сородичами?

Однажды вечером сомнения стали невыносимы. Шаман молча оделся, разбудил волка Небесного Охотника. Тот потянулся, глянул сонно.

— Поедем, дружок, — успокоил его шаман, устраиваясь на просторной волчьей спине.

Никогда раньше не ездил к священной горе — всегда шел пешком, как требовал обычай. Но надо вернуться скорее, до того, как хватятся. Несомненно, предки извинят дерзость — важность дела того стоит.

Уже почти настала весна, время Кош'харга — но зима еще прочно держалась за землю. Холодный ветер щипал нос, терзал уши. Шаман скорчился, зарывшись в волчью шерсть, благодарный за звериное тепло… Какой свирепый ветер, так и хлещет снегом!

Волк пробирался сквозь сугробы — медленно, упорно. Наконец, подняв голову, Нер'зул увидел перед собой идеальный треугольник Горы Духов — и будто груз упал с сердца. Впервые за много месяцев ощутил: сейчас делает правильное, единственно нужное.

Небесный Охотник едва ли смог бы вскарабкаться в гору, потому шаман приказал ему остаться. Волк выкопал нору в сугробе, свернулся калачиком. Нер'зул решил, что за пару часов управится, и поспешил наверх — радостный, предвкушающий, бодрый, хотя и сгибался под тяжестью бурдюков с водой. Давно пора это сделать: пойти прямо к источнику мудрости шаманов, как и все его предшественники. И почему раньше не приходило это в голову?

Наконец добрался к входу, замер перед идеальным его овалом. Хотя и не терпелось увидеть предков, ритуал должно соблюсти. Поджег пучок сухой травы, и ее сладкий запах успокоил душу, очистил мысли. Лишь потом шагнул внутрь, пробормотав заклинание, зажигавшее факелы на стенах. Этот путь Нер'зул проходил множество раз, уже и не помнил сколько — ноги ступали будто сами по себе. Спешил вниз по извилистой тропе, и сердце, замирая от радости, чуть не выпрыгивало из груди, спеша в темноту.

Но, кажется, слишком долго пришлось дожидаться, пока усилится свет. Ступив в пещеру, обнаружил: свет от водоема предков тусклее, чем раньше, — тревожно и странно.

Вдохнул глубоко, выбранил себя — ведь собственные страхи принес к священному месту, только и всего. Шагнул к озерку, опорожнил туда принесенные бурдюки — тишину пещеры разорвал плеск воды, отдался эхом. Совершив приношение, сел на берегу, вглядываясь в сияющие глубины.

Но ничего не случилось.

Ничего страшного — предки не всегда отзываются сразу. Но время шло, и в Нер'зуловом сердце зашевелилась тревога. Решился заговорить:

— О, предки… возлюбленные наши умершие… Я, Нер'зул, шаман клана Призрачной Луны, вождь ваших детей, пришел искать — нет, молить о мудрости. Я… я потерял путь к вашему свету. Хоть мы стали сильнее, объединившись, стали единым народом — времена пришли темные и страшные.

Я сомневаюсь в избранном пути и умоляю вас: помогите! Пожалуйста, если вы любите, если хоть когда-то любили тех, кто пришел в жизнь следом за вами, придите ко мне, дайте совет, чтобы я мог лучше вести их!

Голос его задрожал, оборвался. Знал: слова прозвучали жалко и бессильно, и на мгновение вспыхнувшая упрямая гордость заставила покраснеть от стыда. Но ведь забота о народе превыше гордыни! Ради блага, ради верной дороги стоит умолять, в особенности, когда не знаешь, какой эта дорога должна быть…

Вода засветилась. Нер'зул склонился нетерпеливо, вглядываясь, и увидел лицо. «Рулькан!» — выдохнул счастливо.

На глаза навернулись слезы — и они на мгновение милостиво скрыли, размыли, сделали все нечетким. А когда рассмотрел, сердце шамана зашлось от боли.

Во взгляде Рулькан виделись лишь ненависть и презрение. Нер'зул отпрянул, будто от удара. А в воде всплывали все новые и новые лица, десятки лиц — и во всех читалось то же самое.

Шамана замутило. Шатнувшись, закричал:

— Пожалуйста, помогите! Явите мне мудрость, чтобы я снова смог добиться вашей милости!

Лицо Рулькан чуть смягчилось, и в ее голосе прозвучало сочувствие:

— Теперь ты ничего не сможешь сделать, хоть бы и старался сотню лет. Тебе не заслужить нашего прощения. Ты не спаситель нашего народа — но предатель его.

— Нет! Умоляю, скажите мне, что делать, и я сделаю! Ведь еще не поздно, я знаю, не поздно…

— Ты слишком слаб, — произнес рокочущий мужской голос. — Если б был сильным, не поддался бы искушению, не стал бы игрушкой в руках того, кому безразличен наш народ.

— Но я не понимаю… Рулькан, ты же приходила ко мне, я слышал! Ты, Грек'шар, ведь ты советовал мне! Вы привели Кил'джедена ко мне! Ведь он — Великий друг всех орков…

Рулькан ничего не ответила. Да и сам, говоря, вдруг понял, как глубоко и страшно был обманут.

Предки не приходили к нему. Видения были всего лишь мороком, насланным Кил'даседеном. Предки правы в недоверии — любой шаман, позволивший так себя провести, недостоин исправить причиненное зло. О, как запутался Нер'зул во лжи, страхе, фальшивой надежде! Жалкое насекомое, игрушка в чужих руках, повлекшая в ловушку всех остальных!

Выхода нет — сотня дренеев мертва, мира уже не добиться, и помощи от предков ждать нечего.

Как теперь доверять видениям? Ведь, скорее всего, они окажутся лживыми. А хуже всего: ведь сам предал свой народ тому, кто, вопреки прекрасному виду и сладкоречию, заботился лишь о своем, используя орков как дешевое орудие.

Рулькан отвернулась, ушла, исчезла в глубине, а за ней — все явившееся множество лиц. Нер'зул трепетал от ужаса, от омерзения. Нет прощения, невозможно исправить содеянное. Что поделать?

Остается лишь идти по дороге, столь искусно приготовленной Кил'джеденом, и молить уже не слушающих предков о том, чтобы как-нибудь все выправилось. Шаман закрыл ладонями лицо, заплакал.

Скорчившись во тьме у поворота тоннеля,

Гул'дан слушал всхлипы учителя и улыбался.

Кил'джеден, несомненно, поблагодарит за узнанное сегодня.

Глава 12

Так либо иначе, все живые слабы, какой бы расы или племени они ни были. Иногда эта слабость — лишь оборотная сторона силы. Иногда — погибель. А временами — и то, и другое разом. Мудрый понимает свою слабость, и учится жить с нею.

Глупец же подчиняется ей и гибнет.

Но временами наибольшим глупцом оказывается как раз мудрейший.

Спеша назад верхом на Небесном Охотнике, вцепившись намертво закоченелыми руками в волчью шерсть, Нер'зул хотел лишь одного: чтобы ночь разверзлась и поглотила его. Как можно возвращаться к поверившим ему? Как после такого предательства? А куда убежишь? Кил'джеден ведь отыщет. Если б только хватило мужества взяться за ритуальный нож да засадить себе прямо в сердце… Но ведь не отважится. Самоубийца — презренный трус, избравший постыдное бегство от жизни вместо того, чтобы встать лицом к лицу с нею. Избравший путь труса не удостоится жизни среди духов.

Остается притвориться, будто ничего не знает, и попытаться потихоньку переиграть Кил'джедена. Хотя, очевидно, могущественный, этот «Великий благодетель», едва ли способен читать в душах.

От этой мысли шаман несколько оживился. Да, можно смягчить вред, нанесенный этим самозванцем. Так он, Нер'зул, продолжит по-настоящему служить своему народу.