Дикарка Жасмин - Смолл Бертрис - Страница 6

— И привезу тебе еще один замечательный подарок, внучка? — лукаво спросила Мариам Макани, глядя на нее довольными темными глазами.

— Нет, бабушка, ты никогда не сможешь сделать мне такого же замечательного подарка, как попугай Хариман, — воскликнула Ясаман и, взяв за руку хранительницу птицы, увела ее из зала.

— Сын еще не подобрал ей мужа? — спросила Мариам Макани.

— Она слишком мала, — ответила Ругайя. — Вы ведь знаете, как Акбар относится к ранним бракам. А Ясаман еще нет и семи лет. Времени достаточно.

— Она так быстро растет, — заметила Мариам Макани, — будет выше других девочек, но и сейчас уже красива. Акбар прав, что тянет с ней. С каждым годом она будет становиться прелестнее, ценность ее как невесты увеличится, а значит, и муж подберется влиятельнее и могущественнее. Достойный дочери Великого Акбара. — Она сделала из чашки большой глоток. — Ты говорила ей о Кандре Бегум?

Ругайя кивнула.

— Да, — ответила она. — Нехорошо, чтобы девочка не знала о родившей ее матери, которая с такой неохотой ее оставила. Не вина Кандры, что они расстались. Будь у нее выбор, она никогда бы не бросила ребенка.

— Жалко, что я не знала ее, — произнесла Мариам Макани. — Сын так о ней горевал. И вы с Иодх Баи и такой любовью о ней говорите. Какой она была?

Ругайя Бегум, казалось, была удивлена вопросом свекрови. Никогда прежде Мариам Макани не спрашивала о Кандре. То короткое время, пока Кандра жила с ними, Мариам Макани была в религиозном паломничестве. Не успела она прийти в себя после путешествия, как получила известие от двух любимых жен ее сына. Кандра уехала, и Акбар заперся в высокой башне лахорского дворца. Плачущие слуги Кандры Рохана и Торамалли отнесли маленькую принцессу Ясаман Ругайе Бегум. От горя они обезумели.

— Кандра была красивой женщиной, — медленно начала Ругайя, стараясь припомнить лицо своей давнишней подруги. — Она не походила ни на кого из здешних мест. Вы ведь знаете, даже португалки напоминают нас кожей. А кожа Кандры блестела, как шелк, и белизной была подобна горным снегам. Ее глаза были так же зелены, как изумруды, которые вы носите, Мариам Макани. А ее волосы! Что у нее были за волосы! Темно-коричневые с огненно-рыжим оттенком. Как же она их называла? — Ругайя Бегум долго ворошила память и наконец торжествующе закончила:

— Золотисто-каштановые!

— Я знала, что светлые глаза у Ясаман от матери, — задумчиво произнесла Мариам Макани, — но считала, что их глаза должны быть одного цвета. Ты говоришь, изумрудно-зеленые? Как интересно. При дворе сына я видела голубоглазых англичан, но никогда с бирюзовыми, как у Ясаман, глазами. Как ты думаешь, были ли еще у кого-нибудь из семьи Кандры такие глаза? Но расскажи мне лучше, Ругайя Бегум, о самой Кандре. То, что она была красива, для меня не секрет, потому что красива моя внучка. Она ведь самый прелестный ребенок из всех детей Акбара. Расскажи мне, что это была за женщина, которую так глубоко любил мой сын? — Старая королева потянулась за медовым печеньем и положила его в рот.

— Кандра была умна, — тихо проговорила Ругайя, — и обладала утонченными манерами. В первый раз, когда Иодх Баи встретила ее в купальне, Кандра признала в ней женщину королевской крови и, проходя мимо, поклонилась. Кандра была добра и совсем не мелочна. Альмира и другие жены Акбара страшно его к ней ревновали. Они использовали любой повод, чтобы уколоть ее, а она встречала их оскорблениям пылкой учтивостью и, отметая несправедливость, храбро защищала себя. Ее поведение бесило их еще больше, — усмехнулась Ругайя.

— А она и в самом деле любила моего сына?

— О да! А когда родилась Ясаман, светилась от счастья. Девочке было только шесть месяцев, когда ко двору прибыл дядя Кандры, христианский священник. Оказывается, ее первый муж не был убит, как она считала. И он, и вся ее семья хотели, чтобы Кандра вернулась. Это было трагедией. Мне говорили, что она отказывалась, уверяла Акбара, что скорее согласится быть самой низшей из женщин при его дворе, чем расстанется с ним.

— Но честь не позволила это сыну, — задумчиво проговорила Мариам Макани. — Глупый человек. Из-за чести он пожертвовал и своим счастьем, и счастьем Кандры. На его месте я бы убила этого священника и покончила с этим раз и навсегда. — Она неодобрительно фыркнула, размышляя о поведении сына. — Но нет худа без добра. Ты хорошая мать внучке Ясаман. Я верю, у нее счастливая судьба.

— Так при ее рождении предсказали и астрологи, — согласилась Ругайя.

Мариам Макани поднялась:

— Я засиделась с тобой сегодня. Давно пора домой.

— Ваше присутствие оказывает честь нашему дому, — пробормотала Ругайя Бегум, вежливо вставая. — Надеюсь, вы скоро снова выберетесь к нам.

— Может быть, в конце месяца, перед тем, как вы отправитесь в Кашмир, — пообещала свекровь.

Ругайя Бегум проводила гостью к слону, терпеливо подождала, пока той помогали подняться в красный с золотом паланкин, и помахала рукой, когда небольшая свита королевы-матери покидала двор. Только тогда она вернулась В маленький дворец и поспешила по лестнице на второй этаж и дальше по коридору в спальню дочери. Ясаман уже умыли и накормили. Она лежала в маленькой кроватке, а рядом в медной клетке сидел красивый голубой с золотистыми перьями попугай.

Ругайя Бегум улыбнулась девочке:

— Я пришла пожелать тебе спокойной ночи. Хороший был день?

— Да, мама Бегум, — сонно ответила Ясаман.

Ругайя Бегум склонилась и поцеловала девочку в щеку..

— Да ниспошлет тебе Господь сладкие сны, — сказала она.

— Расскажи мне еще о Кандре, — попросила Ясаман, ее глаза слипались, но голос звучал настойчиво.

Ругайя расположилась на краю кроватки. Спорить не хотелось. Когда Ясаман чего-нибудь требовала, она бывала очень настойчива. А если не перечить ей, заснет через пять минут.

— Жила-была принцесса, — начала Ругайя Бегум, — которая приехала во владения великого правителя Акбара из-за широкого моря, из страны, куда много месяцев пути. Она была самой красивой девушкой, какую только видел правитель, и он тут же влюбился в нее и сделал ее своей четвертой женой. Он назвал ее Кандрой в честь луны, потому что, говорил он, она была такая же прелестная, как луна. Через несколько месяцев от их любви родился ребенок. Кандра любила девочку всем сердцем, и маленькую принцессу назвали Ясаман Кама. Ясаман, то есть жасмин, потому что аромат этого цветка привлекал Кандру больше других. И Кама — любовь, ибо девочка была зачата и рождена в любви.

Вдруг глаза Ясаман широко раскрылись.

— Папа! — радостно закричала она, протягивая руки к отцу, а Ругайя сложила ладони в знак почтения.

— Моя крошечная любовь, — позвал правитель свою младшую дочь. — Что за историю рассказывает тебе мама Бегум?

— О Кандре, — возбужденно ответила девочка. — Это моя любимая история, но у нее очень грустный конец. Как бы я хотела, чтобы она кончилась счастливо.

На секунду темные выразительные глаза Акбара затуманились от болезненного воспоминания, и он печально вздохнул.

— Прошу прощения, мой дорогой господин, — сказала Ругайя Бегум, — но я никогда не считала справедливым скрывать от девочки правду. Он взглянул на нее, и женщина чуть не разрыдалась — такая мука отразилась на его лице. Потом взял ее руки в свои:

— Я отдал тебе на воспитание нашу дочь, моя дорогая жена, и считаю, что ты не можешь поступить с ней дурно. Продолжай свой рассказ, потому что Ясаман не заснет, пока он не будет окончен. Ведь так, маленькая любовь моя?

Ясаман энергично закивала головой.

— Где я остановилась? — вслух спросила Ругайя Бегум, отлично помня, на чем прервала рассказ.

— Маленькая Принцесса была зачата и рождена в любви, — подсказала ей Ясаман.

— Ах да, — проговорила она и продолжала:

— Когда девочке исполнилось только полгода, с родины Кандры приехал мудрец. Он привез ужасные вести, и Кандра должна была покинуть любимую дочь и правителя Акбара. Она не хотела уезжать, но еще больше не хотела оставлять ребенка. Но Акбар не позволил ей взять девочку с собой, и Кандра передала ее своей подруге Ругайе Бегум. «Будь матерью моему ребенку», — сказала она Ругайе, которую Аллах не благословил иметь детей от собственной плоти. Та с радостью согласилась, потому что любила свою подругу и полюбила девочку. Кандра покинула владения императора, и с тех пор ее не видел ни он, ни все, кто ее любил.